— А ты где закупаешься? — коварно склонила голову Ириска.

— Уже нигде, — похлопал по карманам Рауль. — Для меня финансы остались в прошлом. Давай-ка посмотрим, чего имеется в твоём кошелёчке.

— Может, сначала попросим Крушилу? — мстительно предложила Ириска.

Очкарик засмущался и сник. Тем не менее, в карман он лезть не собирался.

"Вот если бы Крушило исчез, — кольнуло быстротечное желание, — для этого никаких денег не жалко. Господи, сотвори чудо. Оно же маленькое, тебе не придётся напрягаться. Я бы и сама, да только никак не могу выдумать причину, по которой он должен уйти".

Из-за поворота, взбивая фонтаны грязи, вылетело изящное авто. Девочки пищат от восторга, когда такие машинки фланируют вдоль школы. И стонут от зависти к тем, перед которыми распахиваются двери, уводящие в мягкие салоны. Кому предложат сказку компактного размера на этот раз? А брызги уже взметнулись из ближайшей лужи.

И тысячи из них не вернулись на прежние места обитания. Большая часть получила прописку на новенькой блузке. Белой с нежным, почти незаметным, голубоватым отливом. Блузка радовала Ириску всего неделю. По задумкам она должна была радовать этим вечером и Рауля. Однако теперь взгляд на неё лишь расстраивал.

Ириска ничего не сказала. Только скривила губы. Как мало надо для того, чтобы чудесный вечер оказался безнадёжно испорченным.

Серебристая четырёхколёсная красавица плавно огибала двор. Вот она покинула дорогу, прокатилась по засыпанному щебнем проезду, развернулась и, сбрасывая скорость, скользнула вдоль дома, намереваясь замереть возле одного из подъездов. Рауль четырьмя огромными прыжками преодолел газон и бросился на промытый дождём асфальт.

Взвизгнули тормоза. Машина не доехала до распростёртого тела две дюжины сантиметров. Хлопнула дверца, из уютного салона выбралось располневшее тело, покоящееся в серых, изрядно помятых брюках да синей олимпийке с надписью "CHICAGO BULLS" и отвратительно-красной бычьей головой на груди. Рауль уже не валялся бесхозно. Он стоял перед машиной и ковырял асфальт носком кроссовки с самым невинным видом.

"Я танцую пьяный на столе. Нума-нума-е, нума-нума-нума-е, — пульсировали колонки в шикарном салоне, — Снова счастье улыбнулось мне, нума-нума-е, нума-нума-нума-е".

Первым делом коротышка бросил донельзя огорчённый взгляд на чёрные следы размазанной по асфальту резины. Как и брызгам из лужи, миллионам молекул уже было не суждено вернуться на историческую родину. Следовательно, покрышки полысеют куда раньше, чем планировал хозяин шикарного автомобиля.

— Ты чё, падло? — начал налаживать отношения потерпевший.

На такие вопросы Рауль не отвечал. Он вскинул голову и безмятежно обозревал безоблачное небо. Оно начинало наливаться вечерней синевой. И с балконов четвёртого этажа, где стены были не сизыми, а багряными, кто-то ещё мог наблюдать солнце. Но кто будет пялиться на солнце, когда во дворе намечаются интересные события.

— Ты охерел?

Снова вопрос, не предполагавший значимого ответа. Значимым мог стать поступок, если Рауль молчаливо выложит на капоте зелёненькие бумажки, которых должно хватить на два комплекта резины. Судя по багровому лицу, на меньшее хозяин пострадавшей машины не рассчитывал.

Загребущие руки ухватили плечи Рауля. Рауль не возражал. Лицо оставалось бесстрастным. "Неужели он уже ничего не чувствует? — испугалась Ириска. — Неужели не понимает, что рывок за горизонт может сорваться из-за такого, совсем не пустячного происшествия".

Но другая Ириска, Ириска отстранённая, Ириска разозлённая потерей великолепия последнего вечера, Ириска безжалостная, медленно подходила к автомобилю. Она ещё не знала, что предпримет, но этот шкаф Раулю ничего не сделает. Вот в этом она была уверена стопудово.

— Я тонну баксов за что выкинул? — разъехались губы водилы, накачиваемого уверенностью, что он прав.

"Знаешь, в чём сила, американец? Сила — в правде". И правда, за которой стоит тонна баксов, всегда смотрится предпочтительнее, чем правда, за которую нечем заплатить.

— Вот, Ирисочка, а ты волновалась, — Рауль оторвался от небес, усмехнулся и уставился громиле между ног. — Глянь, ещё не все магазины закрыты.

Пыхая праведным гневом, здоровяк уставился вниз и торопливо застегнулся. Недовольство лишь усилилось. Видя, как трепыхается Рауль в могучем захвате, Ириска с ужасом подумала, что вдарить этому здоровяку бессмысленно. Комарам слоновью шкуру не прокусить.

Можно сбежать. Но тогда остаток вечера пройдёт в тягостном молчании. И грязные пятна на блузке будут давить несмываемой горечью. Словно вываляли в дерьме и выставили на всеобщее обозрение. Нате-ка, полюбуйтесь на нашу красавицу. А народ будет только кивать. Ведь все же знают, что с нормальными людьми подобные вещи не происходят. Герои никогда не падают в помойные ямы. Оступись, и сказки о тебе мигом забудут. Виноват не тот, кто обидел. Виноват тот, кого обидели. Уже вот этими взглядами, требующими защиты от тех, кто не способен её дать. И люди скорее обвинят тебя за эти взгляды. Потому что кому она нужна, твоя правда. А, значит, и некому за неё впрягаться.

Ну ничего. Всего одна ночь. А потом… Здравствуй, Пятый Переулок. Улыбнись солнышком, ведь оставленный мир проводил меня слишком неласково.

— Запомни, шмакодявка, завтра с тобой разберутся, — а вот здоровяк мог вдарить.

И он это знал. Поэтому и не спешил. Готовился потихоньку. С такими габаритами очень легко объяснить свою правду кому угодно. И возражений не будет.

Ириска шагнула к Раулю. Мол, хватит, пошли уже. Здесь нам ничего не светит. В этих местах будет только хуже. Давящая боль бессилия тисками охватила голову.

Но Рауль не убежал. Глаза его странно округлились. Он прильнул к разъярённому коротышке:

— Зачем же откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня?

Следующее случилось молниеносно. Лежал себе кирпич в грязной луже. И вдруг воспарил, почувствовав себя космонавтом. А потом решил познакомиться с чудом заграничного производства поближе. И врезался в стекло.

Стекло покрылось паутинкой трещин, приобрело матовый оттенок, просело и обрушилось мельчайщими осколками внутрь салона. Словно гвоздь программы, кирпич упал на мягкую обивку сиденья и горделиво занял место водителя.

Водила посерьёзнел. Водила не любил, когда разговоры переходили в проблемы. Пора было пресекать болтовню и начинать решать дела конкретно. Он сунул руку в карман, вытащил мобилу и начал нажимать кнопочки, отзывающиеся музыкальными постанываниями.

Неуловимым движением Рауль выхватил трубку за обрубок антенны. Потом он швырнул совершенство западной мысли на отечественный асфальт. Электронная начинка жалобно хрустела под беспощадными подошвами.

— Ты хоть знаешь, сопляк, сколько это стоит? — просипел здоровяк, уже не предпринимавший попыток близкого контакта.

— Суммы, которые платить не мне, я не запоминаю, — холодно отозвался Рауль и продолжил превращать прибор связи в разноцветное крошево.

Водила захрипел. Горло его забулькало. Потом он взревел подстреленным кабаном и бросился на мальчишку. Но Рауль ловко ускользал от пальцев-сарделек, проносился под нелепо машущими руками. И Ириска поняла, что он нисколечко не боится.

— Ну что, — усмехнулся Рауль, когда коротышка, запыхавшись, остановился, — продолжим разговор по душам?

Водила заоглядывался. Водила знал, что ему всё позволено. Надо было только позвать тех, кто мог доходчиво объяснить это. Вот только позвать было проблематично.

— Эй, девочка, — водитель заметил Ириску. — Где здесь поблизости телефон?

Прежде, чем спрашивать, стоило поглядеть на Ириску и на её блузку. И сто раз подумать, а надо ли вообще раскрывать рот. Ириска мстительно прищурила глаза… Но сказать ничего не успела.

— Я знаю, дяденька, — ввернулся Крушило. — Я покажу.

— Молодец, пацан, — делово осклабился водила. Вид чистюли-отличника подозрения не вызывал.

— Здесь недалеко, — улыбался Крушило, а голубые глаза предано сверкали.