Белый-белый снег на белом-белом поле. Поле повернулось, оскалилось чёрными трещинами, отдалилось и превратилось в обычное объявление на шершавой подъездной стене.

"Пропал кот Стёпка. Рыжий. Пушистый. Нашедшему обращаться в квартиру 142. Вознаграждение гарантируется".

Подъезд пронизывали скребущие звуки. От лифта Ириска свернула к почтовым ящикам и наткнулась на старушку в потрёпанном бежевом пальто.

Глаза у старухи были круглые-круглые. Только один раз Ириске довелось видеть такие глаза. В ночь Ржавого Полнолуния. В минуту, когда исчез тот, о ком вспоминалось со сладкой болью.

По бетонным плитам скользили прутки веника. Спотыкались о цементные лепёхи, застревали в трещинах, глухо вякали и ломались, становясь рядовым мусором среди окурков, обгорелых спичек и клочков рыжей шерсти.

Старухе не требовалось вознаграждение. Она жила по другим правилам и свою награду уже получила. Для старухи наградой служили сладостные секунды победы. Не вернётся рыжий и весёлый Стёпка в квартиру 142. Крысиные посты начеку. Война продолжается. Клан Мёртвого Кота не исчез с гибелью Зинги, Рауля и Крушилы. Ветер перемен снёс пьедестал крысиного почёта. Но три ступеньки — всего лишь верхушка пирамиды, нескончаемая лестница которой протянулась в подвалы неимоверной глубины. И с каждой ступеньки ухмылялась противная крыса.

"Подвалы — наши".

Сразу исчез подъезд вместе с коварной старухой. Исчез весь мир. Только бездонная тьма разлилась вверху и внизу. И далеко-далеко впереди тянулась белёсая полоса заката умирающей гигантской луны.

"Горизонт, — подумала Ириска. — Ещё чуть-чуть, и меня унесёт за горизонт. Куда так хотел…"

Она подавила звуки мёртвого имени.

Но горизонт растворился, разбился осколками, сложился белыми квадратами, в пару которым легли квадраты тьмы.

— А я старый пионер, — вкрадчиво тянул кто-то невидимый. — Много знаю… Тех, кто были до меня… Закопали… Закопали…

Под Ириской протянулась шахматная доска. С одной стороны шеренгами выстроилось крысиное войско. С другой строила оборону кошачья армия.

Доска вспучилась и вытянулась звездой в шесть лучей. "Словно шесть сторон света, — подумала девочка. — Где бы отыскать ещё две?"

А их и искать не надо. Шесть лучей, испещренных загогулистыми линиями, обернули шахматную доску доской для китайских шашек, полем битвы трёх армий.

Третьей армией стали две недостающие стороны. Хрупкая фигурка девочки и полновато-оплывшая с острыми ушами на круглой голове. Две стороны Ириски. Две стороны Панцирной Кошки.

Грудь разрывалась от боли. Что-то металось внутри Ириски, что-то большое, опасное и злое. Оно просилось наружу. Оно требовало свободы и власти. Немедленно. Сию же секунду. И не было в мире такой силы, которая могла удержать этот прорыв.

Только сама Ириска.

Подул ветер. Тёплый. Пропахший гарью. Выдох большого пожарища. Воздух заполнила странная метель. Хлопья падали на доску. Фигуры приобрели цвет. Крысы закрылись серым слоем пепла. Кошек с ног до головы испачкала чёрная сажа. Армии и сами стали отражением давно забытого, отгоревшего, по которому мог всплакнуть лишь Тоскующий По Эпохам. Алели лишь две фигуры. Полыхали несдающимися угольками. Девочка и Кошка. В них единственных теплилась жизнь этого странного умершего мира. Из пяти важных сторон осталось две. Теперь следовало выбрать одну, главную. По которой и покатится оставшееся время мира, цепляющегося за соломинку, жаждущего забыть закатившуюся Луну, мечтающего дождаться алой полосы восхода. Минуту, когда взойдёт настоящее солнце. Мёртвые кошки и крысы рассыпались невесомой пылью. Доска в шесть лучей опустела, если не считать…

В последний миг Ириске показалось, что на доске осталась всего лишь одна фигура. Вот только кто — девочка или кошка — она рассмотреть не успела.

Потолок над головой звался бы белым, если б не отвратительные жёлто-серые подтёки от угла и чуть ли не на треть. Поэтому "комнаты с белым потолком" не получалось.

По жестяному подоконнику с отчаянной злобой барабанил дождь.

Ирискины глаза медленно бродили от одного пятна к другому. Она превращала бесформенные пятна в непонятных молчаливых существ, которые безропотно выслушивали её бесконечные истории. Среди них возникал Рауль. И продолжались давно отзвучавшие разговоры. Слова, забывшиеся за чередой погонь и сражений, теперь всплывали и разворачивались неспешными предложениями.

Рауль улыбался и подмигивал.

— Кто я? — спрашивала Ириска минувших дней.

— Ты самая лучшая. Самая красивая. Самая замечательная.

— А кто ты?

— Кто я? Я бросаюсь навстречу, провоцирую вопросы, над которыми стоит подумать. Мне хочется, чтобы люди проснулись. Ведь большинство видит лишь узенькую тропинку, по которой их тащит нечто, что они зовут судьбою. Они не глядят по сторонам. Мне кажется, когда они широко откроют глаза и увидят мир…

— Таким, как он есть?

— Ну, девочка, это непосильная задача. Скажем, увидят таким, как вижу его я.

— А будет ли им интересно?

— Тебе было интересно стать Чёрной Розой?

— Ты что, — вскипела Ириска, — каждому предлагаешь стать Чёрной Розой?

— Зачем же? Каждый сам выберет путь по душе. Но чтобы выбрать, надо увидеть. Или знать про него, чувствовать, догадываться, пусть даже смутно.

Рауль умолк, а когда продолжил, голос его заметно поутих.

— Иногда мне кажется, что я и сам вижу всего одну дорогу, пусть широкую, пусть с перекрёстками и неожиданными поворотами. А остальные? Те дороги, которых я не вижу! Лишь подумаю о них, и мне кажется, что я должен шагать в другую сторону.

Не удалось. Ты не смог выбраться из колеи. Тебе казалось, что она выведет к горизонту. Но до горизонта ты так и не дотянулся. Почему ты не смог? Почему скрысятничал? Я же звала тебя. Я же тянула свернуть, но ты не услышал.

— Может, — скромно, но настойчиво предложила Ириска, та Ириска, для которой ещё многое не наступило, — ну её, Панцирную Кошку. Ты ведёшь себя так, будто на ней свет клином сошёлся. Будь проще. Забудь о ней, и дело с концом.

— Почему-то, — усмехнулся тогда Рауль, — женщины при каждом удобном случае давят на мужчин, чтобы те отказались от главной мечты. А потом презирают их всю оставшуюся жизнь.

— Я не буду, — пообещала Ириска.

— Ты это уже делаешь, — хмуро отозвался Рауль.

А Ириска промолчала. Не сказала нужных слов в нужное время. Не нашла заклинание, чтобы превратить крысу в человека. И сделать его настоящим.

Девочка вгляделась в пятна. Обычно, после этого диалога пятна плакали. Но сегодня они так и остались пятнами без единого грамма жизни. Где-то между ними затерялся призрачный Рауль. Тот, который не предавал. Тот, которого хотелось вернуть. Тот, который ещё жил. Вот только Ириска умерла для него. Давным-давно. Задолго до их первой встречи. С того самого мига, когда он узнал, в ком прячется Панцирная Кошка. В ком теплится жизнь, цена которой — билет за горизонт.

— Жизнь — это цепочка выверенных шагов по минному полю, где мины — твои поступки. Причём, мины — величина переменная, — прошептал призрачный гонец с того света. — Тебе кажется, что ты продвигаешься дальше, а из чьей-то памяти твоя персона уже вылетела кровавыми ошмётками. Ты есть, а для кого-то тебя уже нет.

На улице включили отбойный молоток, и здание ощутимо затряслось.

"Дураки, — подумала Ириска, — в дождь работают".

Словно вняв Ирискиным словам, далёкий молоток заткнулся.

Одеяло поверх пожелтевшей простыни укутало Ириску мягким и тёплым облаком. Всё вокруг пропитал неистребимый запах медикаментов. Хотелось закрыть глаза, заснуть и больше не просыпаться. Да и зачем просыпаться, если тебя уже никогда не выберут Королевой Красоты.

— Самая красивая, — прошептали губы.

Теперь это о ком угодно, но только не о тебе.

Ирискину голову плотно охватывали многослойные бинты. На свободе оставались лишь глаза, бесцельно блуждающие по потолку с ржавыми островами, да рот, обведённый бледными искусанными губами. Не хотелось даже думать, как выглядит её располосованное лицо. Настоящее отключалось. Ириска жила секундами последней схватки. Мгновениями, что оставались до того, когда в лицо метнулись крючья безжалостных когтей. Когда лицо было гладким и привлекательным. Когда ещё ничего не случилось. И не было преступления, и не было жертв и потерпевших, и не было предательства ни с чьей стороны. Впрочем, что такое предательство? То, что мы назовём этим словом.