Валентина уставилась на подругу, не понимая, что та имеет в виду.

– Рассказываю подробнее, все, что мне известно.

И Катя рассказала всю историю со знаменитым актером Заказовым.

Он взял шестую или седьмую жену, совсем девчонку, с первого курса театрального института. Уехал с ней за границу. Девочка родила там малыша, но вскоре им пришлось вернуться в Москву, потому что за рубежами любимой родины наш актер и секс-символ сник без работы и знания языка. Ну, дальше последовало отсуживание квартиры у предыдущей жены, нехватка денег и, главное, измена юной жены с каким-то молодым актером. Заказов бросается в закрома, ищет свое секретное средство, которое он давно не принимал, а коробочка-то пуста. Закончилась травка. Что делать? Поехать к целителю, а он не помнит, где это, как называется. Звонит прежним женам, вкручивает им мозги про свои мемуары и наконец узнает название села. Летит туда стремительным домкратом, находит старика Никодимова, а старик-то плох. Актера он, конечно, узнал, по-старчески охотно и многословно рассказал тому про фирму «ЛИДАМЕД», про Костю, которому отдал оставшуюся травку. Заказов стал просить сделать новый сбор, а старик ему в ответ, что он не только состав вспомнить не сможет, но что и трав таких давно не произрастает – загадили всю округу. Вот он от болей в груди хотел сбор сделать, так начал искать и не нашел. Пришлось в городе, в аптеке, сушеной травы брать. Старик Никодимов готов был на эту тему часами говорить, но Заказов уже исчез.

У него еще теплилась надежда, и он поспешил в областной центр. Приехал вечером, устроился в гостиницу и с раннего утра явился в «ЛИДАМЕД». В фирме он застал только Владимира Николаевича, который сообщил ему, что Костя где-то на Багамских островах. Заказов посерел лицом, и Владимир Николаевич принял в нем участие. Узнав, в чем проблема, он вернул актера к жизни, сказав, что, если ему не изменяет память, это средство, а называется оно «Сбор Никодимова № 69», еще имеется в наличии в количестве двух коробочек, но оно крайне дорого. Заказов замахал руками, давая понять, что в деньгах проблемы не будет. Тогда Владимир Николаевич попросил подойти к концу дня, пообещав отыскать лекарство к этому времени.

Заказов с нетерпением ждал и вернулся даже раньше назначенного срока. Спускаясь в подвал, он почувствовал неладное. Вся лестница была замусорена лечебными травами. В комнате на стуле среди кучи пустых картонных коробочек и бутылочек сидела немолодая женщина. Сильно пахло медицинскими препаратами и травами, которые были в изобилии свалены прямо на полу.

– А где Владимир Николаевич? – спросил Заказов.

– В милиции, – ответила женщина. – А вы тоже из милиции?

– Из какой еще милиции? – рявкнул актер. – Вы что, не видите, кто я?

– Простите, – тихо сказала женщина, – я не вижу.

– Ах вот в чем дело, – смутился Заказов. – А вы можете сказать, что здесь произошло?

– Мне соседи из дома рассказали, – ответила женщина. – Кто-то позвонил в милицию, ну, те, кому этот подвал нужен, приехала на машине антинаркотическая бригада. С автоматами. Выгнали из подвала Владимира Николаевича, перепугали до икоты, положили старика на тротуар, выгребли все коробки, вскрыли их ножами, пустили специальных собак. Только они ничего не нашли. Чихали и смотрели на милиционеров удивленными собачьими глазами. Но все равно Владимира Николаевича арестовали и увезли в отделение давать показания.

Заказов понимал, что у него нет никакой надежды. Он стоял, тупо глядя в пол, покрытый сухой травой, пилюлями, коробочками и баночками.

– Я всегда в это время приходила, – сказала женщина, – Владимир Николаевич давал мне грамм сто, иногда чуть больше. А потом отводил домой. У него литровая бутылка припасена, где-то здесь, за трубой. Может, вы посмотрите?

Заказов безнадежно заглянул за батарею, увидел сбоку бутылку водки с надетым на горло пластмассовым стаканчиком. Он переступил на шаг поближе к батарее, нагнулся, отшвырнул носком ботинка кучу мусора, достал бутылку и замер с ней в руке. Под ногами валялись куски порванных коробочек, на которых было четко выведено фломастером: «Сбор Никодимова № 69».

Два незабываемых детских впечатления Люси. Когда ей было года четыре, пьяный отец принес мешок игрушек. Чего там только не было: куклы, машины, зверюшки, железная дорога в коробке и… маленькая детская скрипочка. Более всего ребенка заинтересовала эта скрипочка. Девочка водила по ней смычком, раздавались скрипы и писки, но девочка упорно пыталась извлечь из инструмента какие-то более мелодичные звуки. Очень пьяный папа плакал и гладил девочку по головке. Потом пришли люди в форме. Увели отца и забрали все принесенные игрушки. Люся помнит, как уже позже мама говорила, что отец по ошибке подломал не тот киоск. Оказалось, что в этом ларьке не выпивка, а детские игрушки.

И второе яркое воспоминание также было связано со скрипкой. Люся жила на первом этаже, в ведомственной квартире, которую дали маме, как только она стала работать дворником. А на втором этаже жила девочка Эля, того же возраста. Ее папа служил в каком-то штабе, а мама вела хозяйство. Люсина мама регулярно прибиралась в их квартире и брала маленькую Люсю с собой. Девочки очень подружились. Каждое утро за соседом приезжала «Волга», а поздно вечером привозила его обратно. Девочки целыми днями играли вместе. Элина мама очень любила маленькую Люсю, поэтому когда в пять лет Элю начали учить играть на скрипке, и Люсе тоже купили инструмент. Когда малышка взяла в первый раз в руки скрипку, она вначале замерла, потом подняла глаза на маму подружки, а потом залилась слезами и бросилась обнимать изумленную женщину своими крохотными ручками.

Учил их щуплый пожилой еврей. Он входил в комнату, протирал носовым платком очки, надевал их на нос, и тут девчонки прыскали от смеха. Дело в том, что Эля умело передразнивала старичка: она нацепляла мамины очки и говорила подружке: «Ну-с, дамочка, что вы выучили сегодня?» Но учитель их хихиканья не замечал. Он открывал футляр, вынимал скрипку, проводил по струнам смычком и спрашивал: «Ну-с, дамочки, и что вы мне приготовили сегодня?» Конечно, девочки были всегда готовы. Они учились прилежно, и учитель очень внимательно следил за успехами своих маленьких учениц.

Девочки с нетерпением ждали вечера, когда возвращался Элин папа. Он в прихожей снимал сапоги, вешал китель и проходил в комнату. Девчонки бросались к нему, наперебой сообщая о своих успехах. Он усаживал их на колени и, поворачивая попеременно голову, внимательно выслушивал каждую. А потом обращался к наблюдавшей эту сцену жене и спрашивал ее с напускной строгостью:

– Ну, получили ли эти дамочки плюшки за выполненные уроки?

– Конечно, – отвечала, смеясь, жена, – и плюшки, и яблоки.

А дело было в том, что обе малышки более всего любили ванильные плюшки, которые выпекала Элина мама. Они ели плюшки с сочным яблоком и предпочитали эту еду любой другой. Только напоминание о плюшках могло заставить их съесть по тарелочке супа. Впрочем, суп съедался очень неохотно: ложки с большим трудом и медленно вычерпывали бульон, оставляя гущу в тарелке.

Скрипач учил девочек два года, пока они не пошли в школу, а также в музыкальную школу, куда обеих записала Элина мама. Он был очень доволен ученицами и хвалил их. Хвалил одинаково, хотя Элина мама понимала, что Люся схватывает быстрее, чем ее дочка. И Эля тянулась за подружкой. Это был еще один дополнительный повод привечать дочку дворничихи. Однажды, когда Люся исполняла задание, она неожиданно в каком-то месте сыграла пиццикато. Учитель спросил ее – почему? В нотах ничего подобного нет. Люся испугалась и тихо ответила, что ей показалось, будто в этом месте надо сыграть так. Учитель был изумлен. После урока он сказал Элиной маме:

– Это «Гавот» и «Рондо» Баха. Пьесу специально адаптировали для начальной музыкальной школы. А девочка сыграла ее так, как она написана, и именно так, как исполнял эту вещь Иегуди Менухин. В этом самом месте Бах предусмотрел пиццикато. Но в учебных нотах этого нет. Как девочка могла понять, почувствовать это, ума не приложу!