— Молодец, Стефан! — прокричал де Пайен, когда участники немного успокоились и перевели дух.

Патриарх с улыбкой повернулся к нему:

— Понимаю ваше восхищение, но, в самом деле, почему бы вам и не заполучить еще четверых таких же, как он? И почему только четверых, а, к примеру, не два десятка?

— Почему? — от души рассмеялся де Пайен. — Неплохо было бы привлечь и два десятка, как вы советуете, но это невозможно: этот рыцарь — уникум. Он… за рамками вероятия. Я до сих пор не могу поверить, что он с нами и один из нас. Мой дорогой архиепископ, говоря так, я ничуть не преувеличиваю. Мало кто из юношей его возраста — может быть, один из пяти или даже десяти тысяч — с такой легкостью и совершенством владеет боевым мастерством, но даже из тысячи таких — юных, сильных, пышущих здоровьем и молодым задором — вряд ли найдется хоть один, помышляющий отказаться от жизненных наслаждений, а вместо этого принять постриг и посвятить жизнь монашеству.

— Что ж, допускаю… Светские и плотские утехи весьма притягательны для молодежи. Тогда откуда взялся вот этот? Вы привели меня сюда взглянуть на него, но ни словом не обмолвились ни кто он, ни как его имя. Где же вы отыскали такого молодца?

— Скажем, унаследовал. — На губах де Пайена, следящего за ходом сражения, играла едва заметная улыбка. На патриарха он не смотрел. — Его дед, прославленный сир Стефан Сен-Клер, был моим крестным — тот самый сир Стефан Сен-Клер, кто в тысяча шестьдесят шестом году ходил завоевывать Англию с нормандцами, а потом сделался доверенным другом и ближайшим помощником Вильгельма Незаконнорожденного, герцога Нормандского и короля Английского. Вы, несомненно, слышали о нем?

Он оглянулся на патриарха и увидел, что тот вежливо покачал головой.

— Неужели ни разу не слыхали? О сире Стефане Сен-Клере? Невероятно. А ведь именно ему приписывают победу над Гарольдом, сыном Годвина, короля Англии, во время похода тысяча шестьдесят шестого года. Я говорю — приписывают, потому что сам Сен-Клер всегда отрекался от нее, но король Вильгельм клялся, что видел все собственными глазами. Он уверял, что и корона ему досталась благодаря этому случаю, а уж его слова были куда весомее протестов сира Стефана.

— Но как все это связано с внуком Сен-Клера, приехавшим в Заморье, чтобы стать монахом?

— Связи особой нет, но я и отец юного Стефана в молодости были друзьями — не закадычными, но достаточно близкими, чтобы питать друг к другу уважение, хотя он на пять лет старше меня. Вышло так, что Роберт рано женился — на одной из моих кузин. Она родила ему единственного сына, вот этого Стефана, и вскоре умерла от заразной болезни, унесшей кроме нее семерых служанок. Тогда их семья жила на северо-востоке Англии, в одном из замков, выстроенных по повелению короля Вильгельма, чтобы удержать в подчинении местных саксонцев и заставить их уважать новый уклад. Кругом простирались враждебные земли, за поддержкой пришлось бы скакать не один день, поэтому мальчика вырастили и воспитали не няньки, а монахи и проповедники, которых его отец привез с собой, чтоб обращать саксонцев в христианскую веру. Мальчуган вызывал всеобщие симпатии, но жизнь среди монахов, как вы и догадываетесь, оставила на нем неизгладимый отпечаток. Со временем он оказался еще и способным воином — вот вам два достоинства, столь редко сочетающиеся в одном человеке. Занимался им и прививал ему боевое мастерство сам отцовский наставник, а также друзья Роберта — когда увидели, насколько одарен юноша по этой части. Отец Стефана всего себя посвятил ратным делам, и его служба не оставляла ему времени заниматься поисками — а тем более завести себе новую супругу. Не мог он уделять достаточно внимания и воспитанию сына, поэтому когда Роберт однажды сподобился его навестить, то застал Стефана уже взрослым человеком. Отцу сразу стало ясно, что характер юноши… скажем так, своеобычен, и не вдруг смог придумать, куда определить наследника. Молодой рыцарь был непобедим и в одиночном сражении, и на турнирах, но каждую минуту, свободную от ратных упражнений, проводил в молитвах. Роберт счел это противоестественным — и многие отцы с ним согласились бы, — но вскоре неожиданная встреча повернула ситуацию мне на пользу. Вы, вероятно, помните графа Фулька Анжуйского, нанесшего нам визит два года назад?

Патриарх кивнул, и де Пайен продолжил:

— Так вот, по возвращении в Анжу он застал там отца и сына Сен-Клеров, приехавших навестить тамошние семейные владения. Фульк рассказал — и, вероятно, в самых восторженных выражениях — о нашем братстве своему доброму другу Роберту, и тот вспомнил мое имя, хотя мы не виделись с ним более двух десятков лет. Он предположил, что наша деятельность может тем или иным образом увлечь его сына, и юный Стефан с ним согласился. Через несколько месяцев он уже направлялся кораблем на Кипр, премного наслышанный и о нас, и о наших деяниях. Он, конечно, весьма молод, но, по-моему, вполне годится…

Патриарх, заметив возникшую паузу, нетерпеливо переспросил:

— Для чего он вполне годится?

Де Пайен, глядевший куда-то в сторону, лишь досадливо отмахнулся, призывая архиепископа к молчанию. Патриарх недоуменно заморгал, выпрямился и, едва скрывая возмущение, вымолвил:

— Что такое? Что это значит? Почему вы меня прерываете?

Не успев закончить вопрос, Вармунд сам увидел причину заминки: группа, состоящая из богато наряженного предводителя и трех менее значимых его сопровождающих, неожиданно возникла из-за спин собеседников и теперь направлялась, осторожно ступая по неровной каменистой осыпи, к пятерым спокойно беседующим участникам турнира. Ярко-голубые накидки с вытканными на них золотыми желудями выдавали в прибывших королевских стражников, и пятеро рыцарей, также облаченных в одинаковые накидки, но обычные, коричневого цвета, без геральдических знаков, сразу их заметили. Едва отряд приблизился, участники турнира развернулись к нему лицом, всем своим видом демонстрируя настороженность и готовность принять вызов.

Стражники молодцевато остановились всего в двух шагах от них; де Пайен с патриархом находились слишком далеко, чтобы расслышать весь разговор, но отчетливо различали слова капитана, обратившегося к младшему рыцарю. Гуг начал озираться и наконец заметил закрытую карету с наглухо занавешенными окнами, запряженную парой лошадей и сопровождаемую усиленным эскортом.

— Придворный экипаж, — тихо произнес он, указывая на карету Вармунду де Пикиньи. — К тому же закрытый. Наверное, королева.

Патриарх, оглянувшись и присмотревшись, покачал головой:

— Нет, не королева. Сегодня ее светлость не выходит. Вот уже несколько дней ей нездоровится. Какая-то хворь к ней прицепилась… ничего страшного, но королева предпочитает не покидать своих покоев. Но это и не король — в противном случае он бы вышел поздороваться с нами. Скорее всего, там кто-то из дочерей… одна или несколько. Карета с легкостью вместила бы всех четверых, но, по моему мнению, ни одна из них не согласилась бы составить компанию остальным.

Он оглянулся через левое плечо — молодой рыцарь с товарищами медленно направлялись к закрытой карете в сопровождении начальника стражи. Остальные трое, образовав полукруг, не слишком отставали от процессии. Все участники турнира уже убрали мечи в ножны, только молодой Сен-Клер все еще сжимал в руке эфес. Длинный блестящий клинок время от времени при ходьбе отклонялся назад и касался плеча юноши.

Они приблизились к карете, и один из стражников отпер задвижку на дверце, придержав створку, а рыцарь, которого де Пайен называл Стефаном, склонился и заглянул внутрь.

— Алиса, — произнес Вармунд де Пикиньи со странной обреченностью в голосе. — Никто другой, как Алиса. Только она может так в открытую насмехаться над приличиями. Вашему рыцарю, де Пайен, стоит поберечься.

— От принцессы-то? — рассмеялся Гуг. — Да ведь она просто пигалица, вдесятеро меньше его!

— Я говорю не о физическом превосходстве… а о соблазне. Над ним нависла смертельная опасность, и нам бы сейчас лучше подойти туда и приложить все усилия для спасения его души. Без сомнения, принцесса будет… рада меня видеть.