Через некоторое время они остановились на берегу быстрого ручейка. Гуг склонился над заводью, высматривая в воде форелей.
— Вы спрашивали меня, во что я верю, но я понял так, что вы просите меня преподать вам истину, и это меня сначала обескуражило… потому что я не знаю, что такое истина. Я могу лишь строить о ней предположения — на основе своей веры. Но до истинного знания мне еще очень далеко. Все, что составляет предмет моей веры, может оказаться совершенно ложным. — Он перевел взгляд от ручья на лица друзей и продолжил: — Поэтому я расскажу только о том, во что я в самом деле верю… кое-что раскрою… почти все. Но я против того, чтобы вы вдруг решили, или хотя бы заподозрили, что мои слова и есть истина. Ни в коем случае, ясно вам? Бог свидетель — я вам не пророк, я ничего не знаю об истине, не знаю даже, где ее искать…
Гуг дождался, пока они кивнут в знак согласия, отвернулся и пошел прочь, не оглядываясь. Слыша, что они двинулись следом, он говорил им на ходу через плечо:
— Я верю в Иисуса. Я верю, что Он жил и был распят. Но я уже не верю, что Он был настоящим Сыном Божьим. Я думаю, что Его распяли за Его политические убеждения, направленные против римлян и их союзников — Ирода[4] с его кликой. Я считаю Его борцом за освобождение и объединение еврейского государства, за избавление еврейского народа от иноземных захватчиков и за право исповедовать собственную религию по своим канонам. Я также верю — поскольку наш орден убедил меня, предоставив мне зримые доказательства, а не просто рассказав и заставив поверить на слово, — что Иисус входил в жреческую секту, известную под именем ессеев или, иначе, назареев. Ее члены основали общину, которую сами прозвали Иерусалимским братством. В нее входили те, кого сейчас принято считать монахами, — духовные избранники, живущие в отшельничестве и целомудрии. Они посвятили себя отречению от собственной воли и мирских благ, пытаясь таким образом заслужить благосклонность Господа — сурового и непримиримого. Они осознанно следовали Его завету, обязываясь всей жизнью оправдать Его ожидания… Все ли вам здесь понятно или есть вопросы?
Гуг прислушался, но оба его приятеля шли за ним в молчании, и он продолжил:
— Я верю, что Иисус был распят и умер, а после Его смерти Его брат Иаков, прозванный Праведным, возглавлял братство до собственной гибели. Иакова убили на ступенях храма, и это преступление вызвало гораздо больше возмущений и мятежей, чем даже смерть Самого Иисуса. Оно непосредственно повлекло за собой последнюю войну иудеев против Рима, во время которой Тит уничтожил еврейское государство, а немногие выжившие вынуждены были спасаться бегством на край света.
Внезапно Гуг остановился и круто повернулся, вглядываясь по очереди в лица друзей.
— Вот во что я верю, и в моем рассказе нет ничего необычного — вы все это уже слышали от ваших поручителей или наставников. В ордене хранятся доказательства тех событий, но они могут быть искажены… или даже полностью недостоверны, потому что толкование их утеряно за столетия, прошедшие с тех пор, как наши предки, спасшиеся из Иерусалима, впервые ступили на эту землю. Тем не менее мой ум и сердце подсказывают мне верить в это. А теперь я дошел до самого трудного… до фактов, которые и вызывают у вас сомнения.
Он снова отвернулся и двинулся вперед, но уже медленнее, а его спутники поравнялись с ним и пошли рядом, склонив головы.
— Наши семьи… все, кто не принадлежит братству ордена, — христиане, и в этом заключается особое затруднение, поскольку нынешняя христианская Церковь — а в этом я тоже не сомневаюсь — целиком зиждется на мифе, измышленном человеком по имени Павел. Павел был язычником, нам это хорошо известно, но никто теперь в точности не знает, что означает это слово. Ты знаешь, Гоф?
Годфрей забавно сморщил нос и помотал головой, а Гуг кивнул и улыбнулся:
— Для евреев язычником был любой чужестранец, неважно какой. Думается, Павел спелся с римскими властями, точнее, наушничал за имперские деньги и, мне кажется, был отъявленным проходимцем. Он никогда не встречался с Иисусом, зато свел знакомство с Его братом Иаковом, а тот, приглядевшись к нему, разочаровался в нем и перестал ему доверять…
— Я неопровержимо убежден, что Павел где-то прослышал о ритуале воскрешения, исполняемом ессеями братства. Он не мог наблюдать его воочию, потому что члены общины осуществляли этот обряд в строжайшей тайне, и Павел не мог туда проникнуть по двум причинам — он был одновременно язычником и непосвященным. Тем не менее он наверняка слышал об этом действе и практически все понял превратно — кроме самого существенного… исходя из вышесказанного. Он воспринял идею о воскрешении, тайно практикуемом учеными мужами на протяжении веков, и на ней — то есть на своем великом заблуждении о ней — выстроил здание религии, правящей современным миром. Со временем он даже придумал для нее название — христианство. Он просто переложил на греческий имя Иисуса — Христос… Когда Павел осознал, какой успех сулит ему такое мессианство, он обкарнал свои откровения, счистил с них еврейский налет, могущий оскорбить римлян, и подогнал новую религию под их вкусы, традиции и предрассудки. Весьма искусно он поместил в нее излюбленные римские, греческие и египетские сказания — всех упомянутых там богов… Например, идею о Непорочном Зачатии он взял из нескольких источников. Митру — бога, почитаемого римскими наемниками, — дева тоже родила в хлеву. А Гор, сын бога Осириса, также родился у девственной Исиды, чтобы искупить грехи всего человечества. Следуя этой традиции, Павел назвал Иисуса Сыном Божьим, а Воскрешение упомянул как доказательство Его святости. Так преподобный Павел возвел Иисуса Христа в ранг бессмертных. Но самой вопиющей его выдумкой явилось отрицание существования брата Иисуса — Иакова, как и передача прав Отца Церкви апостолу Петру.
— А кто такой Митра? — спросил Годфрей. — Что-то я о нем ничего не слышал.
— Неудивительно, — улыбнулся Гуг. — Когда-то этот бог считался весьма могущественным. Его называли властелином света, а наемники Римской империи поклонялись ему, считая своим покровителем. Вскоре, впрочем, подоспело христианство, и от культа Митры не осталось и следа. Между прочим, крест, который сейчас в большой чести у христиан, тоже достался от него. У Митры крест был белый, четырехконечный — такой же, как некогда в древности. Это совершенно иной символ; он появился задолго до того, как распяли Иисуса.
— Что я слышу? — с видимым возмущением перебил его Пейн. — Ты хочешь нас убедить, что Христа не распинали?
— Нет, Корка, не в этом дело. Конечно, Иисуса распяли — у меня на этот счет нет сомнений — но на другом кресте, который был в ходу только у римлян, в форме буквы «Т», без стойки над поперечиной. — Гуг еще раз взглянул в лица приятелям. — Все, что я сейчас вам рассказываю о Митре, — истинная правда. И хотя Церковь упорно скрывает эти знания от любопытствующих, все же существуют доказательства, которые священники не в силах опровергнуть, как бы им того ни хотелось. Этот исторический факт основан на неоспоримых и подробных свидетельствах очевидцев.
Во взгляде Гуга появилась невиданная доселе откровенность, он скривил губы и продолжил уже более серьезным тоном, всем своим видом показывая, что шутки закончились.
— Но нас сейчас интересует не вся эта древность и не бог Митра. Чтобы наиболее полно ответить на ваш вопрос, я должен признаться, что, просто изучая устав ордена, я смог убедиться в следующем: нет таких божественных или сверхъестественных деяний, приписываемых Христу во время Его жизни и провозглашенных чудесами, которые бы не случались еще до Его рождения, — от излечения прокаженных до воскрешения мертвых.
Не отводя глаз, он выдержал пытливые взгляды друзей и продолжил:
— Иисус, живший в Галилее и распятый на горе Черепов,[5] был обычным человеком — патриотом и бунтарем. Но тогда Он еще не был Иисусом Христом, потому что Христос — греческое слово, означающее «Мессия», — было придумано Павлом много времени спустя после гибели Иисуса. И в это я тоже верю. Более же всего… кажется, именно об этом вы меня и спрашивали… Мне думается, что весь мир впал в заблуждение, и в том вина людей — заурядных, своекорыстных и самовлюбленных, претендующих на знание Божьей воли и за счет этого набивающих свою мошну и рвущихся к власти. Свидетельств тому предостаточно — имеющий глаза да увидит. В основанной Павлом Церкви сейчас — тысячелетие спустя — не осталось ничего, что не было бы привнесено, измышлено и распропагандировано людьми, утверждающими, будто они слышат глас Господень, тогда как сами они не являют ни малейшего сходства с тем, что можно назвать добродетелью, благочестием или святостью — уже не говоря о христианстве как таковом… Они проповедуют и взывают к благочестию и христианским добродетелям, но немного найдется в наши дни священников и епископов, кто бы не старался хотя бы скрыть от окружающих свое корыстолюбие и суетные помыслы. Мне известно так же хорошо, как и вам, что для большинства это вовсе не секрет, хотя никто не осмеливается — слышите, никто! — заявить об этом вслух. Мир переполнен безысходностью, облаченной в сутану, друзья мои. А еще я верю — пожалуй, в это я верю с особым пылом, — что именно в нашем старинном ордене Воскрешения в Сионе хранится источник спасения, который однажды очистит мир от безбожия и вернет людям истинного Бога…