То, что Монфиев до сих пор не определился, Серова или Волчановского поставить на место Волкова, удваивало лишь суматоху, но не эффективность принимаемых мер.

Итак, гараж мигом был оцеплен. «Волчата», держа предполагаемого нарушителя на прицеле, велели самому безобидному и бесполезному сотруднику - Сашке Глюнову - пойти и выпустить чудовище на волю.

Стоило воротам гаража распахнуться, как из них выкатилась большая железная канистра. Кое-кто успел выстрелить, пока Волчановский сообразил, какие могут быть последствия, и не заорал, чтоб не стреляли, вашу кашу, бензин же рвануть может! Выкатилось еще три бочки, а потом четвертая - из которой доносился истошный утробный вопль. Эта четвертая емкость, содержащая что угодно, но явно не бензин, (тот не разговаривает) кружилась, громыхала и подскакивала, направляясь в сторону столовой; нервы у охранников не выдержали, и они нажали на курки.

Из продырявленной до состояния противомоскитной сетки емкости, когда она подскочила от взрыва гранаты Хвостова и перелетела прямо на крыльцо корпуса Б, на нетвердых покачивающихся лапах выполз Черно-Белый Кот. Обвел вылупившихся на него людей безумным золотистым взглядом, по-собачьи встряхнулся, заорал обидно и побежал прочь.

- Какой-то умник додумался привязать к коту низку консервных банок, - скорбно и патетично продолжал Монфиев, - так что шуму было много.

- И это хорошо, - мигом поддержала шефа Петренко. - Заглушало страшные ругательства, издаваемые мерзким животным.

«Снова бред про говорящего кота,» - отметил Лукин, поглаживая ноющий висок, - «Может, плюнуть на эксперимент и полечить здешнюю компанию старым добрым электрошоком?»

- Потом Ноздрянин банки-трещотки коту отстрелил, тот оборзел и пошел в рукопашную, - вещал Мазай Арутюнович.

- Ноздрянин? - уточнил Лукин.

- Нет. Кот, - вклинилась Петренко. В кои-то веки ей повезло - сообщать сплетни самому Евгению Аристарховичу! Так что остановить поток излияний секретарши не смогло бы даже разразившееся землетрясение.

- А-а…

Из живописного, изобилующего подробностями и хватанием за сердце рассказа Анны Никаноровны следовало, что ни один японский ниндзя или китайский конфуист и рядом не мог лечь с искусством пушистого диверсанта. О, сколько было прыжков, бросков и попаданий! О, сколько побитых ваз! (Одна, любимая вазочка тети Люды). Сколько криков «Кииийяяя!» и «Иди ты!» Охранники как-то очень дружно и сочувствующе отнеслись к приказам Волчановского и Серова укокошить мерзкую тварь; Мазай Арутюнович добавил азарта, пообещав премию в размере пяти окладов, так что ночка получилась веселой.

Особенно радовал - о да, радовал, ха-ха, горько вздохнул Монфиев, - факт, что кот не стеснялся убегать от Объекта, возвращаться, выпрыгивать на охранников из засады, на едином ходу жаловаться тете Люде, которая чисто автоматически вылила на негодяя миску сметаны, и прочее, прочее, прочее…

Кошачья тема вовсе не ограничивалась сообщением о единственном визите «Кота-Диверсанта». Позавчера утром Петренко обнаружила, что полированная поверхность ее рабочего стола перечеркнута небрежным росчерком когтистых лап («Алексей Павлович,» - добавил Монфиев, - «Забрал столешницу в лабораторию, расшифровывать послание нечеловеческого интеллекта»); что ковер в кабинете Большого Начальства изодран и утеплен кошачьим сбитым ворсом, а уж что творилось в большом шкафу, где хранилась входящая документация!…

Вчера утром Кот отметился в лаборатории химиков, нежно пройдясь по штативу с пробирками и спровоцировав малую научную катастрофу. Содержимое разбитых сосудов расплавило часть бетонного перекрытия между подземными этажами. Когда организовали спасательные работы, оказалось, что в одном из защитных костюмов вместо кислорода баллон противогаза продуцирует аммиак. Пока разбирались, оказывали первую помощь полузадохнувшемуся Бульфатову, кот добрался до баллона с гелием, нюхнул и выдал протяжный мяв, весьма напоминающий - интонацией и общим содержанием - песню народов Дальнего Востока.

В лабораторию физиков Кот тоже рвался, ободрал когтями стальную дверь и долго орал в коридоре. Однако тамошние техники, активно разбирающиеся со сгоревшей электронной «начинкой» сабунинского грандиозного прибора, немного злоупотребили бесцветной горящей жидкостью, которой предполагалось зачищать контактные поверхности. А потому громко пели о шумящих камышах, как «выйду на улицу, гляну на село…», хором просили «отпустите меня в Гималаи» и столь выразительно выли на предполагаемую Луну, что Кот-злодей стушевался и отправился восвояси.

«Волчата» дружную толпою преследовали пушистого стервеца, но тому, видно, черти ворожили - он скрылся в неизвестном направлении.

- Доктор, - проникновенно и нежно проворковала Петренко, изложив печальную повесть последних дней, - закодируйте нас, пожалуйста. Я за себя уже не ручаюсь, как эту пушистую тварь вижу, мне сразу раздеваться хочется!

- Раздеваться? - хором уточнили Лукин и Монфиев.

- Ну да, - мило зарделась секретарша. - Я ж в обморок падаю, а одежда так давит, так давит…

Монфиев, как бык на тореро, вылупился на обильные петренковские части, «сдавливаемые одеждой» особенно жестоко, промычал что-то многозначительное и отправил Анечку делать кофе.

- Евгений Аристархович… Так что ж нам делать?

- Ммм… - глубокомысленно ответил Лукин.

Если честно, Евгению Аристарховичу самому хотелось поделиться с благодарными слушателями последними сплетнями из клиники - там какой-то шутник взял привычку уже третье утро подряд подкидывать на крыльцо дохлых крыс. Бурые тушки с оскаленными, прищуренными, и от того еще более мерзостными ухмылками оскорбляли эстетический вкус Марины Николаевны, а Леночку довели до истерики. Более того. Одна из «жертв» неведомого маньяка оказалась, в лучших традициях детективного жанра, полуживой, и попыталась найти спасение в недрах клиники.

Несчастная бегала по процедурной, моля о милосердии, очевидно, принимая издаваемые Леночкой (медсестра забралась на верх шкафчика с историями болезни) вопли за глас Судьбы. Отважный рыцарь Алексей Павлович Журчаков прискакал на белом коне, то есть, в белом халате. Кубарем скатился со второго этажа, где ругался с Лукиным, перепугался до смерти, в расстроенных чувствах попытался найти спасение на шкафу с медикаментами, добросовестно переколотил и стеклянное сооружение, и половину бывших в нем пузырьков. Крыса то ли напоролась на шприц, то ли попала в ядовитую лужицу, то ли, на нервной почве, хлебнула что-то из разлившихся лекарств… Так или иначе, когда Марина Николаевна, Евгений Аристархович и дежурные санитары прибежали, вооруженные мухобойкой и свернутой газетой, на полу лежали трое. Сомлевшая от расстроенных чувств Леночка, отбивший, пардон, задницу и весь расцарапанный осколками шкафа Журчаков и дохлая крыса.

Жаль, профессиональная этика предписывает истинному психиатру степенное, отстраненное от земных дрязг и суеты величие. Авторитет, с таким трудом заслуженный, нечего растрачивать на пустяки. Подумаешь, крыса… Подумаешь, Леночка в обмороке…

Вот Журчаков, взбеленившийся до такой степени, что даже внушение на него не действовало - это действительно проблема.