— Я не о силе речь веду, — мягко возразил Грэт, — признаться, на меня произвел впечатление Граф… я так думаю, решая судьбу замка, да и всей нечисти, мы не должны забывать о нем.
— Да, — кивнул Упырь, — Графу стоит послать весть. Пусть гонцом будет тот, кто не боится света.
— Гектор, — сказал Юлиус.
— Я вам что, гончая?
— Но из вервольфов ты бегаешь быстрей всех. — Грэт отлично знал, чем воздействовать на друга.
Гектор нахмурился, но после минуты колебаний пробормотал:
— Хорошо.
Серебристый волк пустился в долгий путь, но через четыре дня, третьего декабря, он вернулся.
Гектор зашел молча, в обличье волка прошествовал к камину, лег и тихо заскулил, глядя на огонь. Его шерсть сплошь была покрыта изморозью, а лапы отморожены так, что, если прикоснуться к ним, казалось, будто под пальцами ледышка.
Грэт бросился к нему.
— Кто тут маг? — не попросил, а потребовал вампир. — Сделайте что-нибудь с его лапами!
Вошедший следом Граф выглядел не лучше, но в отличие от Гектора он не мог чувствовать холода.
Граф опустился на одно колено возле волка и прошептал заклинание. Гектор заскулил от боли, и с его лап почти кипятком полилась на пол вода.
Ванесса подошла и обняла своего брата.
— Как ты? Мы не виделись сотню с лишним лет… — тихо спросила она.
— Все так же, сестричка, — хрипло ответил Граф, — Гектор рассказал мне, что случилось здесь. Я много думал.
— И? — Юлиус приподнялся с кресла.
— Боюсь, моя и без того небезупречная память слишком полна, — виновато сказал Граф, — но я должен еще поразмыслить… а это, я полагаю, король? — Он подошел к Марету и, не раздумывая, встал на колени.
Мальчик смутился, еще бы!
— Встань, — тихо попросил он.
— Удивительно ты похож на Первоначального… в тебе течет его кровь. — Граф поднял руку и коснулся волос Марета. — Да, сходство несомненно…
— Я тоже об этом думал, — заметил Упырь, — этот мальчик станет копией своего предка, когда подрастет. Уж никто не усомнится в его праве носить корону!
— Так, значит, Граф, ты не смог ничего придумать… — разочарованно протянул Маро.
— Увы… но быть может, когда я снова в родных стенах, озарение посетит меня. Как давно и как недавно магией лепил я этот камин! — По лицу Графа скользнула тень воспоминания, на миг затуманившая его взор. — Бывало, соревновались мы с Первоначальным в искусстве… помнишь, Упырь?
— Как же не помнить, — отозвался его друг детства, — не в обиду тебе будет сказано, но у него получалось намного лучше…
— Я был горд, — сокрушенно покачал головой Граф.
Юлиус злился. Вместо того чтоб решать судьбу замка, эти двое старейших предавались воспоминаниям. Даже ему, трехсотлетнему, не почувствовать всей пыли, радости и горя, что за десять веков оседает в памяти.
— Надо собрать совет нечисти, — еле слышно напомнил Юлиус.
— Со времен Первоначального это будет первый такой совет, — заметил Граф, — так и наречем его Первым.
«И чую я, не последним он будет, — подумал Грэт, — неприятности к тебе, лесной король, липнут как к падали стервятники… Убежать? Убежать я всегда успею».
В зал вампиры леса зашли все до единого, по старой привычке повинуюсь зову Грэта. А зал битком был набит вампирами замка, вервольфами, принявшими человеческий облик, да несколькими ведьмами. Все они стояли и молча слушали разговор, происходящий наверху, за большим круглым столом, где сидели Марет, Юлиус, Упырь, Граф, Маро, Грэт и Гектор.
— Значит, мы не будем уходить? — в сотый раз переспросил Грэт, которому какой-то частью души этот путь был ближе.
— Нет, — терпеливо ответил Упырь, — хотя вервольфы и вампиры леса могут уйти, мы остаемся. Сетакор был выстроен для нас, и мы его не покинем.
— Быть может, магией можно добиться большего, чем силой? — с надеждой спросил Гектор, глядя на Графа. Молодому оборотню казалось, что пред ним величайший из мудрецов, и он не был не прав.
— Мне нужно подумать, переворошить в памяти мои знания. Посидите пока молча…
Потянулись минуты, самые томительные в жизни Грэта. Вскоре минут тех стало настолько много, что они сбились в часы.
Вампир многому научился, кроме одного — долго ждать. Он уж весь извелся, издергался, стул под ним скрипел, когда он разворачивался и вертелся. Наконец Грэт просто положил подбородок на стол и прикрыл глаза.
Остальные вампиры были погружены в спокойное терпеливое ожидание. Гектор же и Марет, будучи почти людьми, страдали ничуть не меньше Грэта.
Прошло, вероятно, часа два, пока Граф не поднял голову и не осведомился ровным голосом:
— Какой нынче год?
— Две тысячи двадцать четвертый идет к концу.
— Двадцать четыре отнять семь… семнадцать. Да, семнадцать лет, он еще так юн, — задумчиво произнес Граф.
— О чем ты, дружище? — удивился Упырь.
— Слышал ли ты хоть раз о волевых магах?
— Само слово слышал, но о смысле не задумывался.
— Позволь объяснить. Волевая магия — высшая форма колдовского искусства. Это сложно понять, даже я сам не до конца осознаю… в общем, коль ты волевой маг, то достаточно тебе напрячь силу воли, даже не произнося заклинания, как твое повеление будет исполнено. Когда Великий Тиэлец создал людей, он каждому дал по крупице магического дара. Но неразумно использовали его люди. И тогда отобрал он у всех их магию, оставив ее лишь каждому пятому. Вот почему прирожденных магов так мало. А дары остальных он сохранил. Подсчитай, сколько за тысячелетие рождается людей без магии и что будет, если собрать отобранные у них дары в один и наделить ими одного человека. Вот волевой маг. Таково было решение Тиэльца, и не нам с ним спорить. В начале нового тысячелетия, точнее, в седьмой год, появляется на свет такой маг. А коли ныне у нас двадцать четвертый, то маг этот еще жив и даже юн. И быть может, не знает о своем даре.
— Это замечательно, конечно, — осторожно заметил Гектор, — но чем это поможет нам?
— Слушай дальше, царь вервольфов. Есть два условия получения и сохранения волевой магии. Первое, я уже сказал — родиться пятого августа седьмого года. А второе — если направит владетель дара его на себе подобных, то сильная боль, равная боли пытаемого, пронзит его тело. Проще говоря, маг не должен убивать людей, иначе ему передастся их мука. Понимаете, господа вампиры, понимаешь, король Марет? Если мы найдем человека, рожденного 5 августа 2007 года, того самого волевого мага, и уговорим его присоединиться к нам… соображаете, сила какого масштаба будет на нашей стороне?
— Но если он не может убивать, — уныло заметил Гектор, — то какая же от него польза?
— Убивать он не может, царь вервольфов, — подчеркнуто вежливо сказал Граф, — но он может заставить других убивать. Или нет, неизящно выходит. — И тут вытянутое лицо его просияло. — Например, такому магу вполне по силам прочесть одно заклятие в самой черной из моих книг. Мне никогда не хватало дара, да и побаивался я, но ему-то это несвойственно будет.
— Что за заклятие? — осведомился Юлиус.
— Тот, кто прочитает это заклятие, оживит всех мертвецов последнего месяца, и все они на пятьсот миль вокруг восстанут из могил и, остановив свое тление, будут повиноваться тому магу. Слыхал я, немало умерло на Севере за последний месяц… тысяч восемь наберется, уверяю.
Гектор и Грэт переглянулись.
— Ты что думаешь? — тихо спросил вервольф.
— Ох, не люблю я эту магию… но дело говорит он. Представь, что станет с людьми, когда восставшие из могил трупы, шатаясь, побредут на них. Запах-то останется. — Грэт усмехнулся, но тут же стал серьезным. — Не, Граф умен, и я ему доверяю.
— А я доверяю тебе.
В это же время Юлиус, Упырь и Маро вели совет отдельно.
— Нам ведь нужно лишь отбить у людей охоту к нам соваться. Этого хватит вполне.
— А может, пусть маг просто вызовет… да, скажем, землетрясение, — предложил Маро.
— Наивные вы, — покачал головой Юлиус, — этого мага нужно сначала найти.
