– Я же говорил те'е, что баба в турне – плохая примета, Зак, – торжествовал Роттерман. – Как можно доверять существу, которое пять дней истекает кровью и не сдыхает?..

Я ретировалась и, выйдя из номера в убогий коридор, посмотрела на часы. Еще не было и шести утра, но я решилась позвонить Анушке.

– Правда? – зевнула она на другом конце провода. – Ты еще не ложилась? Наверное, обалденно проводишь время, куколка!

– Что? О да! Я отгадала десяток кроссвордов и шестьдесят восемь раз обыграла сама себя в эрудит.

– Но гостиницы, наверное, шика-а-арные, правда?

– Вообще-то я стою у окна в коридоре и наслаждаюсь видом мусорных бачков с токсичными отбросами.

– Ты говоришь так, чтобы мне не было обидно. В турне! Боже мой! Должно быть, это очень весело!

– Ну, если ты считаешь, что весело, когда при проходе через металлический детектор на местном телевидении у одного из участников группы звенит крайняя плоть и его раздевают чуть ли не догола на глазах у девочек-фанаток, тогда да. А у тебя-то как дела? – Я опустила еще несколько монет в телефонный автомат. – Дариус признался, что он голубой?

– Его новый друг – стюард. Он делает для него все, кроме составления цветочных композиций.

– Так разведись с ним.

– Не могу, куколка. Он требует палимонии.[26] Совершили ошибку оба, а заплатит за нее только один. Мне стыдно в этом признаваться, но вы с Кейт были совершенно правы на его счет.

– Кстати, о Кейт, не могла бы ты пару раз зайти в институт и произвести маленький беспорядок у меня на столе? Поставить чашку на стол, выключить свет в шесть часов, создать видимость, будто я периодически появляюсь? Я сказала, что меня не будет всего-то пару недель…

Деньги в автомате кончились. Я слушала тягостные короткие гудки. Так и не успела сказать, что соскучилась. За гостиничными окнами бледнело декабрьское небо. Я наблюдала за прохожими, которых сносило ветром. Они неуклюже шагали к станции метро. Мужчины в костюмах в тонкую полоску. Как у Джулиана. Мой возлюбленный оставлял меня в одиночестве слишком надолго, и в эти часы я начинала скучать по Джулиану. У меня появилось искушение достать еще монеток и позвонить Джулзу, просто чтобы убедиться, что у него действительно ничего серьезного, всего лишь очередная трещина в заднем проходе. Я хотела, чтобы он знал, что я о нем беспокоюсь, но боялась разжечь в нем неоправданные ожидания. Но как? Решила послать ему булочек с отрубями. В качестве оздоровительного подарка. Невозможно же расценивать булочки как любовный жест.

Онемевшая от усталости, дотащилась до нашего номера. Я готова была кого-нибудь нанять, чтобы он получал удовлетворение от оргазмов. Открыв дверь, выключила музыку и выдернула Селестию из моей кровати.

– Не знаю, как тебе сообщить, Селестия, но оральный секс – это не вид спорта, он не нуждается в зрителях. Чтобы через две минуты все поклонники убрались, не то я собственноручно выкину всех отсюда – счета за сломанные конечности оплачивает менеджер группы, – скомандовала я, распахнув дверь в ванную. Скунс скрючился на полу. Ротти развалился на закрытой крышке унитаза, на его коленях стояла коробка из «Макдоналдса», набитая пакетиками с белым порошком.

– А, так вот чем вы питаетесь – да это целый комплексный обед.

– Это лекарство от моей чертовой болезни, умница, – прорычал Роттерман.

– Реальность ты называешь болезнью?

– Носовой диабет, – сказал он щеголевато, кивнув Скунсу, – и нам обоим срочно нужно подлечиться, правда, дружок?

Роттерман захлопнул дверь у меня перед носом, но краем глаза я увидела, как тощую руку ударника перетянули жгутом и игла вошла в его пятнистую, покрытую синяками кожу.

– Я хочу, чтобы вы все – слышите? – убрались из моей комнаты! – прокричала я. – И прямо сейчас.

– Как можно не любить женщин, которые так открыто говорят то, что у них на уме?.. – саркастически произнесла Селестия.

– Это потому что у меня есть ум, – оборвала я.

Как только последние отбросы человечества выволоклись в коридор, в номер вошел Зак с новой пачкой сигарет.

– Скажи мне, ты никогда не думала вести переговоры с заложниками, учитывая твои великолепные, мать их, навыки дипломатии?

– Я не могу этого больше выносить, Зак. Посмотри на меня! От всех этих тухлых кебабов и орешков моя кожа стала бледной, как у заключенного, полжизни отсидевшего в тюрьме. Я уже несколько недель не видела дневного света. Скоро мне придется спать, свисая с потолка вниз головой.

Зак рассмеялся.

– Послушай, мы же в турне. Все не так уж плохо. По крайней мере, мы научились некоторым вещам. Кошачий корм например – основа для карри всех придорожных английских кафешек, – усмехнулся он. – Пойдем завтракать.

Он повел меня в кафе на территории судоремонтного завода. Его серо-коричневые стены были оклеены пожелтевшими фотографиями экзотических мест. И в этом был своеобразный трагизм. Мы так долго ждали, когда принесут тефтели, словно их везли из Неаполя. Я отважилась на улыбку, которая вышла только наполовину, оборвалась и превратилась в долгий страдальческий вздох.

– Так что именно те'я тревожит?

Я обвела рукой все, что нас окружало.

– Эти бесконечные облеванные буфеты – раз. За сценой я вижу такое, что преследует меня в ночных кошмарах – это два. Убогие номера в гостиницах с наэлектризованными нейлоновыми простынями, – да у меня волосы на лобке вот уже неделю стоят дыбом. А еще этот вечный пердежный туман в автобусе. Особенно Роттерман. А про группу я вообще молчу…

– Нормальные парни. – Зак пристально и дерзко смотрел на меня своими кошачьими глазами.

– Нормальные? Да их главное развлечение – через замочную скважину нассать в горшок с цветами.

– Знаешь, если те'е так все это не нравится, отправляйся-ка ты в Лондон, – сказал он.

– Да уж, конечно. – Я глотнула яблочного сока, который был таким теплым, что в нем можно было брить ноги. А ты поедешь дальше вместе с женщиной, которая только входит в комнату, как у всех мужиков эрекция на три месяца вперед, это, конечно, совсем не повод сомневаться в твоей верности, я понимаю, но если тебе все равно, я, пожалуй, останусь.

Закери откинулся назад, и на его лице появилась знаменитая медовая усмешка.

– Что? Ты думаешь, я могу тебе изменить? – сказал он кошачьим голосом. Серая вода на причале чувственно хлюпнула.

– Закери, дорогой мой, твой пенис всегда готов к празднику.

– Но она мне не нужна. Зачем, когда у меня есть ты? – шаловливый мальчик озорно посмотрел на меня, и снова эта чуть кривая усмешка и эти взъерошенные волосы. Его хотелось съесть, по крайней мере, намного больше, чем те две тарелки со спагетти и тефтелями, которые грохнули на стол перед нашими носами. Мы с сомнением на них уставились.

– С чем мадам предпочитает собачьи яйца? – спросил Зак, накалывая на вилку тефтель и сжирая его целиком.

– Но ты же хочешь ее. Каждый раз, когда вы видитесь, начинается энергичный обмен слюнными выделениями.

– Это ниче'о не значит… ничего, – поправился он. – Просто в контракте со звукозаписывающей компанией указано, что мы все время должны целоваться. И флиртовать. Мне только надо дразнить ее клитор, и все, – пошутил он. Я съежилась.

– Еще и поэтому я не могу тебя оставить. Ты сразу же скатишься до своих лингвистических грубостей.

– Оставь-ка мою туземную речь в покое! – улыбка едва скрывала его раздражение.

– К тому же, если я уеду, кто будет за тебя думать?

Зак ощетинился.

– Ты моя любовница, а не хозяйка. Понимаешь, о чем я? Мое мнение…

– Как меня бесит, когда ты все время говоришь «понимаешь, о чем я»… Если мне потребуется твое мнение, я тебе скажу, понимаешь, о чем я? – Я вонзила пластмассовую вилку в холодный тефтель.

– Мне начинает надоедать это дерьмо, – сорвался Закери. – Надоели постоянные наставления. – Он резким движением рванул джемпер и снял его через голову. – Скоро мне потребуется футболка с надписью «Меня одевает подружка». Хотя, по большому счету, ты мне даже не подружка, а жена какого-то другого парня.