Многоголосая болтовня обрушилась на них, совершенно непонятная речь на множестве языков: пернатые создания с головами птиц и телами обнаженных женщин, другие создания, чьи тела были сделаны из теней и чьи голоса были как завывание ветра, серолицые василиски, на которых Голон даже боялся смотреть, но чей взгляд спокойно вернул Фаран, неуязвимый для окаменяющего взора. Но даже он остановился и в ужасе шагнул назад, когда увидел еще одно создание: экзоскелет из человеческих костей, вместо лица череп, в глазницах которого находились живые глаза, по костям, как красные вьющие лозы, стелятся сухожилия. Справившись с собой Фаран поторопился пройти мимо, спрашивая себя, как настолько искалеченное существо вообще может жить.
На расстоянии полета стрелы пещера выводила к широким, сделанным из камня ступенькам. Они шли к ним, проходя через толпу адских созданий, живших в прихожей. Фаран, как мог, старался не обращать внимания на какофонию визгов, жалоб и проклятий, на калейдоскоп коричневых, серых и красных тел, а также на руки и когти, протянутые к нему, как если бы хотевшие вцепиться в его живот. Вместо этого он уставился в спину Весельчаку. Когда кто-нибудь из этих существ пытался подойти поближе, перед ним возникала пустота, в два ярда шириной, в которую никакие пальцы или когти не осмеливались сунуться, но вонь от их исковерканных тел наполняла наполняла все помещение и дышать было почти невозможно.
Наконец они дошли до каменной лестницы и вырвались из этого бедлама. На верхней площадке лестницы находились двойные двери, полностью сделанные из костей. Невидимые руки открыли их, и они вошли в замечательно тихий коридор. Двери немедленно закрылись, с жутким скрежетом. Коридор был вырезан в черном сланце и вдоль него шли металлические шесты, на каждый из которых был надет череп. Но как и везде в этом аду, частички жизни были и в них: когда Весельчак подошел к их шеренге, они все, как один, вскрикнули, что-то непонятно забормотали, потом внезапно выплюнули черную желчь. Капля этой желчи упала на плащ Фарана, зашипев как кислота. Он поторопился смахнуть ее перчаткой здоровой руки, чувствуя как черный холод сочится даже через толстую кожу рукавицы.
В конце коридора находились еще одни двойные двери. Они тоже, заворчав, сами открылись, и Весельчак неуклюже протиснулся в помещение, вырезанное, как кажется, из камня самой горы. По форме оно напоминало склеп с очень высоким сводом, несколько сотен футов в вышину, так что потолок терялся во мгле. Справа и слева были большие неровные дыры, из которых виднелись кипящие облака и пустой воздух. Ветер свистел справа налево, пересекая дорогу и бросая на них полосы черного облака. В бесполезных порывах ветра чувствовалась сдерживаемая энергия, как если бы где-то собралась вся ярость этого погруженного в мрак мира, а ветер принес сюда ее маленькую частичку.
Весельчак пошел дальше, Голон и Фаран за ним, сражаясь с ветром, который угрожал выдуть их наружу. Когда они были на середине помещения, Фаран увидел ничем не украшенный каменный трон. Он был вырезан из гранитной плиты, высотой в десять футов. На нем сидела фигура, неподвижная, несмотря на хаос, окружавший ее. Фигура была полностью завернута в коричневый плащ, складки которого ветер даже не осмеливался пошевелить. Руки были втянуты в объемистые рукава, лицо было невозможно рассмотреть из-за тьмы, царившей под капюшоном. У Фарана мелькнула мысль, что плащ вообще пуст — пока он шел вслед за Весельчаком через ревущее пространство между входом в пещеру и троном, плащ не пошевельнулся.
Но тут фигура подняла голову, обнажив то, что находилось под капюшоном, и Фаран от неожиданности остановился. Там не было лица, как он ожидал, даже того ужасного, как у тех, кого он видел в прихожей внизу. Зрелище было намного более кошмарное.
Масса дрожащих язычков пламени, то вздымающихся, то опять опадающих, что-то вроде мерцающих красным огненных угольков, которые светятся только тогда, когда на них дует ветер. За этой шевелящейся массой красного и оранжевого можно было разобрать неотчетливые человеческие черты, похожие на серую золу, оставшуюся после листа сгоревшей бумаги, которая на мгновение сохраняет свою форму, прежде чем ее унесет ветер.
Голон тоже остановился, и Фаран слышал рядом с собой его тяжелое, прерывистое дыхание, слышал, несмотря на вой ветра и жужжание скрытой энергии, которая, казалось, наполняла фигуру на троне, как рой разъяренных пчел — улей. Он обернулся: Весельчак уже вернулся обратно и стоял у костяных дверей на дальнем конце помещения; странным образом, даже вид этого уродливого существа казался более приятным по сравнению с тем, что было прямо перед ним. Фаран заставил себя опять поглядеть на фигуру на троне.
Кошмарное создание подняло одну из рук, и они увидели, что в рукаве, действительно, находится только пустота, черная пустота, в которой мелькал магический огонек, создавая слабый намек на руку.
Потом пришел голос, но не из пространства под маской. Как если бы говорило совсем не это существо перед ними, а кто-то другой, издали, быть может с другого плана бытия. Фаран этого не знал, но это был тот самый голос, с которым разговаривал Уртред несколькими минутами раньше. Хозяин Равенспура. Он находился здесь, а также в любом другом месте под серо-коричневым облаком, которое неподвижно висело над вершиной горы.
— Так, — сказал он, — Живой Мертвец, один из тех, кто будет жить вечно. — Опять тишина, за исключением звука пустоты, воющей из-под маски. — Ты видел этот мир, — сказал Хозяин Равенспура. — Теперь ты знаешь, почему эта земля ненавидит человечество. Полунощная Чудь: только тени могут жить здесь. Мир боится нас, потому что мы хороним человеческие надежды. Ты и я очень похожи, Фаран.
Его лицо опять раскалилось, как если подул ветер, раздувший внутреннее пламя, которое казалось источником его жизни. — Все, кто приходят из земли людей, и вообще те, кого боги не прокляли так, как прокляли нас, — наши враги. Но ты другой. Ты отказался от сладкого подарка Богов, надежды на смерть, и в этом ты наш брат, потому что никто из нас, Полунощной Чуди, не знаком со вкусом смерти с тех пор, как боги покинули землю.
— Тебе ненавистен свет солнца: я и мой народ ненавидим любой свет, даже свет луны. Никто из нас не в состоянии вынести сияние светил, оно разрушит наше нынешнее проклятое состояние. Так что только одно отличает нас от тебя: ты поклоняешься Богу, хотя и Богу темноты, но это один из тех богов, которые довели нас до такого состояния. В этой земле мы проклинаем всех богов. Скоро ты узнаешь, что все эти небеса, за которыми ты и твои друзья жрецы так настойчиво гоняетесь, самый обыкновенный ад, не больше и не меньше: ни в небесах, ни в сердце земли, ни в Тенях или где-то еще, нет и не может быть такого места, где счастье и свобода существуют всегда и для всех.
— Так что добро пожаловать к Полунощной Чуди, Народам Ночи, и пускай твоя душа скоро избавится от богов и станет такой же пустой, как моя: тогда и только тогда мы тебя примем по-настоящему, не как тех, кто давным-давно поднялся на Палисады, решив сражаться против этой страны — они по большей части умерли в горах, а те немногие, кто пересек горы были убиты прежде, чем увидели Сломанные Вязы. Они были сумасшедшими, а ты вполне разумен и силен — иначе каким образом ты сумел пройти через логово драконов? — Хозяин замолчал, как если бы ждал ответа. Фаран встряхнулся, он искал слова, но на ум ничего не приходило.
Потом, быть может отвечая на свои собственные мысли, существо перед ним сказало, с намеком на улыбку в том месте, откуда приходил голос. — Ну же, рассказывай, почему ты пришел к нам. Я готов услышать странную историю, даже более странную, чем это место, в которое я возвращаюсь раз в сто лет, давай говори, и побыстрей.
— Господин, — слово с трудом вышло из губ Фарана, так как, за исключением Исса и его слуги Ахерона, последние двести лет он не обращался так ни к человеку, ни к богу и вообще ни к кому, включая Старейшин в Тире Ганге. — Господин, мы пришли сюда не зная точно куда идем, следуя по магическому следу, который начинается в южных землях.
