Когда Варенька с уложенными в пучок русыми волосами, в длинном платье, делавшем ее несколько выше, вошла в залу, Циолковский, неумело развлекавший гостей праздными разговорами, облегченно вздохнул:
– Ну, вот и моя жена Варенька – знакомьтесь, без церемоний.
Варенька смущенно протянула Лизе руку, но та, улыбнувшись, обняла ее и поцеловала.
– Я много слышала о вас, Варенька, от Сергея и полюбила вас еще до знакомства, и теперь, увидев, – еще больше! Давайте станем подругами, и нам будет легче жить в этом милом, но все-таки скучном городке.
– Я очень рада познакомиться и подружиться с вами, – стесненно, но задушевно сказала Варенька.
– Зовите меня Лиза. Ведь мы почти одного возраста.
– Да, да, хорошо… Постараюсь.
– Это чудесно, Лизок, что вы так просто и так мило познакомились, – улыбнулся Стрешнев.
– Да, да, замечательно! Я очень рад, – сказал Циолковский. – Светские церемонии всегда мешают истинным чувствам… Стесняют… Сковывают… А что, Елизавета Павловна, как вам понравился наш городок?
– Вначале мне показался Боровск очень милым, а потом дожди, грязь…
– Вы еще не видели его главные достопримечательности, – не расслышал ответа Циолковский. – Самое красивое в Боровске – река! Да, друзья, река! Не угодно ли вам, скажем, покататься на лодке?
– Я очень люблю! – обрадовалась Лиза. – А у вас есть лодка?
– Есть! И река – рядом. Пойдемте!
– Костенька! Я еще должна покормить Любашу, – покраснев, сказала жена.
– Не беспокойтесь, Варенька, мы вас подождем. Идите и одевайтесь попроще, – взяла ее под руку Лиза. – А не позволите ли мне взглянуть на вашу Любашеньку?
– Пожалуйста. Я буду рада…
Женщины ушли в спальню, а мужчины вышли во двор, достали из сарая весла.
Скоро на крыльце показалась улыбающаяся Лиза.
– Константин Эдуардович, поздравляю! У вас замечательная дочка.
– Спасибо! Я, собственно, еще не вижу в ней никаких достоинств…
– Славная, славная девочка! Премиленькая.
Циолковский почувствовал себя смущенно и не знал, что сказать.
Его выручил Стрешнев.
– Лизок, а ты не видела еще мастерской Константина Эдуардовича?
– Нет… А можно?
– С удовольствием покажу, – обрадовался Циолковский и повел Лизу и Стрешнева на террасу…
Скоро пришла Варенька с гитарой, и осмотр мастерской пришлось отложить. Все четверо спустились к реке и уселись в лодку: Циолковский за весла, Стрешнев на корму – править, Варенька и Лиза – на скамейке посередине.
Вечер был мягкий, дремотный. Солнце, зайдя за дымчато-лиловатую тучу, золотом затеплило ее края, а облака, что были выше, зарделись.
Синь неба, золотисто-пурпурные краски заката и бронзоватая зелень деревьев – все это отразилось в сонных водах реки. Лиза залюбовалась. После строгих, холодных пейзажей Петербурга было приятно и радостно побыть на природе. В ней был извечный покой и тихая грусть… Ехали неторопливо, не нарушая сумеречной тишины.
– Эх, спеть бы сейчас, – мечтательно сказал Циолковский. – Варенька, может, сыграешь?
Стрешнев, видя, что Лиза пришла в хорошее настроение, потянулся к гитаре:
– Позвольте мне!
– Ой, с удовольствием. – Варенька подала гитару.
Стрешнев, положив в лодку весло, энергичным взмахом пальцев коснулся струн, несколько подкрутил басы и притих, обдумывая, что спеть.
Лиза подняла на него глаза, как бы прося не спугнуть ее мечтательного настроения каким-нибудь задорным мотивом. Стрешнев понял этот взгляд. Пальцы его взяли несколько мягких аккордов, и он запел:
Однозвучно гремит ко-ло-коль-чик,
И дорога пылится слегка…
Лиза взглянула на него благодарно. Циолковский перестал грести. Варенька затаила дыхание и опустила одну руку в воду.
Люди на огородах приподнялись, стали слушать.
Передохнув, Стрешнев взглянул на молчаливые деревья, на дремотную реку и, мягко перебирая струны, закончил грустно, таинственно:
И замолк мой ямщик,
А до-ро-га
Предо мной дале-ка, да-ле-ка…
Когда возвращались обратно, солнце уже село, окрасив полнеба в розовато-лиловые тона. Стрешнев сидел за веслами, Лиза – на корме за рулем. Говорить не хотелось. Лиза унеслась мыслями в пережитое. Варенька думала о маленькой Любаше и о ее судьбе. Циолковский думал о своем…
Стрешнев, энергично отталкиваясь веслами от упругой воды, вспомнил о недавнем разговоре с Циолковским о Жюле Верне.
– Вот вы, Константин Эдуардович, – заговорил он, прерывая общее молчание, – не согласны с Жюлем Верном, что вода может быть тормозом, а посмотрите, как она пружинит под веслами.
– Да, вода обладает упругостью и оказывает сильное сопротивление, – соглашался Циолковский. – Если б мы плыли но воздуху, лодка неслась бы в десять раз быстрее.
Стрешнев поднял весла и взмахнул ими:
– Что-то незаметно.
– А вы сильней, сильней!
Стрешнев несколько раз энергично взмахнул веслами, не касаясь воды.
– Ну, что, продвинулась лодка? – спросил Циолковский, обращаясь ко всем.
– Да, да, Сережа, заметно! – сказала Лиза, заинтересовавшись их разговором.
– Вот видите! – заключил Циолковский. – Воздушная среда может быть и опорой и препятствием.
– Ну, какое же препятствие? Жюль Верн писал, что снаряд, выпущенный из пушки, пройдет земную атмосферу, простирающуюся на сорок миль, за какие-нибудь пять секунд.
– Так он писал вначале, но потом, создавая роман «Вокруг Луны», Жюль Верн изменил это мнение, под влиянием новейших данных. Его герой Барбикен с тревогой говорит, что они не учли уменьшения скорости от трения снаряда о воздух, и потому он едва ли сможет преодолеть земное тяготение.
– А что, сопротивление воздуха снаряду действительно большое? – спросила Лиза.
– Колоссальное! – воскликнул Циолковский. – Снаряд может даже сгореть от трения.
– Костенька! Не надо сейчас о науке… – попросила Варенька. – Пусть лучше Сергей Андреич еще споет.
– Нет, сейчас поздно, Варюша, – наверное половина горожан спит… А жаль… Сергей Андреич так поет…
Лодка плавно скользила по сонной реке. Сумерки сгущались. Вдалеке над лугами легкой дымкой опускался туман. Там одиноко поскрипывал коростель. В померкшем небе засветилась луна, уронив мягкие отсветы на темную гладь реки…
Когда причалили к берегу, женщины вышли первые и, взяв гитару, направились к дому. На фоне сумеречного неба четко вырисовывались их силуэты: Лиза повыше ростом и тоньше станом. Варенька пополней, пониже.
Мужчины, привязав лодку и взяв весла, шли поодаль. Разговор сам собой вернулся к прерванной теме.
– Константин Эдуардович, запуская змея и бумажные аэростаты, вы изучаете сопротивление воздуха? – спросил Стрешнев.
– Да, частично… Это ведь сложная проблема. Воздух состоит из газов, и чтобы узнать его свойства, я изучал газы… даже написал работу о кинетической теории газов. О движении молекул…
– И что же? Где эта работа?
– Дома…
– Почему же, Константин Эдуардович? Работу нужно послать в Русское императорское физико-химическое общество. Его возглавляет сам Менделеев.
– Понимаю, но как-то страшно… Боюсь, не напутал ли… Я ведь самоучка…
– А вдруг вы сделали открытие? Что тогда? Ведь скромность может загубить все дело… Пошлите, Константин Эдуардович… Это нужно. Дайте мне слово, что завтра же отошлете. Обещаете?
Циолковский вздохнул.
– Не знаю… Пожалуй, решусь. Только побаиваюсь… Ведь это моя первая работа.
