– Вот то-то и оно! – сказал Квятковский.

– Мы их сумеем достать, друзья! – с жаром продолжал Кибальчич. – Вернее, мы их сумеем изготовлять сами. Я когда-то учился в институте и это дело, если вы благословляете, возьму на себя…

Кибальчич отер выступивший пот, откинул край шубы, повернулся на бок. Вспомнилось, как он собирал книги по химии на немецком, английском, французском и русском языках; как целыми днями ходил по книжным лавкам и библиотекам; как потом делал пространные выписки, стремясь постичь тайны приготовления пороха, нитроглицерина, пироксилина и не так давно изобретенного Альфредом Нобелем динамита.

Его каморка на окраине города, куда он не впускал даже квартирную хозяйку, постепенно превратилась в крохотную химическую лабораторию. Первые пробные опыты по приготовлению взрывчатых веществ он проводил один, хотя это было трудно. «Если произойдет несчастье, – говорил он друзьям, – пусть погибну один. Я против бессмысленных жертв!..»

Десятки поставленных опытов помогли Кибальчичу разработать своеобразный и относительно простой метод приготовления взрывчатых веществ. Испытания в лесу дали хорошие результаты.

Тогда была нанята и оборудована тайная квартира. Кибальчич с двумя товарищами взялись за работу. К лету 1879 года Исполнительный комитет располагал несколькими пудами динамита, и его агенты взялись за подготовку взрыва царского поезда под Москвой, Одессой и Харьковом. По какой бы дороге ни возвращался царь из Крыма, его поезд неминуемо должен был взлететь на воздух. Но покушения под Одессой и Харьковом не удались, а под Москвой ошибочно взорвали поезд со свитой… И вот теперь – в Зимнем…

Кибальчича мучила неизвестность. «Неужели царь даже не ранен? Удалось ли скрыться смельчаку?.. Грозит ли опасность нам?» Перед ним вдруг предстало лицо Квятковского с проницательными, глубоко сидящими глазами и послышался задушевный голос: «До встречи!» Бедный Квятковский! Его схватили задолго до взрыва, и сейчас он томится в Петропавловской крепости. Что, если из его квартиры не успели до ареста вывезти динамит и жандармы нашли его? Бедный, бедный Квятковский! Боюсь, что этот взрыв в Зимнем может стать для него роковым…

Второй день после взрыва в Зимнем прошел для Кибальчича еще более тяжко. Газеты ничего нового не сообщили, лишь перепечатали вчерашнюю информацию из «Правительственного вестника». Из друзей никто не появлялся… Целый день проходив по комнате, Кибальчич устал и в сумерки прилег отдохнуть.

Было совсем темно, когда в передней раздался звонок.

– Кто там? – спросила хозяйка, подойдя с лампой к дверям.

– К Максиму Петровичу, товарищ, – ответили за дверью.

«Желябов! Наконец-то…» – Кибальчич вскочил, обул штиблеты и вышел в переднюю. Там уже раздевался гость – высокий, темно-русый богатырь.

Он крепко сжал руку Кибальчичу, не спеша расчесал густую бороду и прошел в комнату.

Кибальчич, войдя следом, плотно притворил дверь.

«Ну и красавец, ну и орел! – вздохнула хозяйка. – Ведь дает же бог счастье некоторым…»

Оба посмотрели на дверь и, когда за ней утихли шаги и исчез свет, бросились друг другу в объятия.

– Ну что, Андрей? Что происходит в городе? Я извелся от неведения.

– Все хорошо, Николай. Мы хоть и не достигли цели, – понизив голос, продолжал Желябов, – но взбудоражили всю Европу. Тиран напуган смертельно.

– Ты думаешь, он пойдет на уступки?

– Возможно. Но нас не удастся обмануть обещаниями. Мы выполним волю Исполнительного комитета. Я с этим и пришел…

– Понимаю. Однако мне бы хотелось знать… Я хотя и не член Исполнительного комитета «Народной воли», но его агент. И в случае провала первым пойду на виселицу… Что в Зимнем? Неужели взрыв был слабым? Или не там заложили мину?

– Расчеты оправдались полностью, Николай. Взрыв разрушил перекрытия, и если бы царь не опоздал в столовую – с ним было бы покончено.

Кибальчич вздрогнул от этих слов.

– А что известно еще?

– Наши были у Зимнего – дворец словно вымер. Почти все окна со стороны Салтыковского подъезда выбиты взрывом. Даже на набережной многие дома без стекол…

– Ну, а наши? – с тревогой спросил Кибальчич.

– Я не имею права, – на миг замешкался Желябов. – Об этом осведомлены даже не все члены Исполнительного комитета… Однако ты должен знать.

– Нет, если… Я не настаиваю.

– Ты должен знать! – настойчиво продолжал Желябов и перешел на шепот: – Взрыв устроил наш агент Степан Халтурин, работавший столяром в Зимнем. Ему помогли скрыться, и теперь он вне опасности.

– Вот славно! Я очень рад. Дай пожму твою руку.

Желябов протянул широкую крестьянскую ладонь, и Кибальчич крепко обхватил ее тонкими белыми руками.

В передней мелькнул свет – хозяйка подошла к двери, спросила:

– Максим Петрович, не угодно ли чайку, у меня самоварчик вскипел.

– Благодарю вас, Анастасия Маркеловна, не откажемся. Я сейчас выйду.

За чаем, в шутливых тонах, он рассказывал Желябову о своей «болезни» и о том, как лечила его хозяйка «верным средствием». Но как только самовар и посуда были отнесены на кухню и в передней стало темно, друзья опять уселись на диван.

– Меня, Андрей, эти два дня мучили воспоминания и раздумья… В газетах пишут, что при взрыве погибло восемь солдат.

– Не восемь, а десять! – строго поправил Желябов. – Конечно, жаль! Они ни в чем не виноваты… Но что значат эти десять солдат в сравнении с бессмысленными, преступными потерями под Плевной? Ведь там, говорят, полегло тридцать тысяч! И все потому, что главнокомандующий, великий князь, хотел угодить своему великодержавному братцу в день именин и дал сражение, совершенно не подготовившись к штурму крепости.

– Это просто ужасно, Андрей. Но ведь там же была война!

– Мы тоже ведем войну, мой друг! И наша война важнее! Важнее потому, что мы воюем не за царя, а с царем!

– С этим нельзя не согласиться, – в раздумье сказал Кибальчич, – однако все-таки тяжело сознавать, что погибли невинные люди.

– Ни одна, даже самая малая, война не обходится без жертв. А ведь ты знаешь, что мы вступили в войну с тиранией и абсолютизмом.

– Да, да… но лучше не будем об этом, Андрей. Я чувствовал себя оба дня очень одиноко и много думал.

– Вероятно, опять одолевали мысли о каких-нибудь новшествах?

– Нет, не совсем… Я вспоминал прошлое. Когда-то мне хотелось выучиться на инженера, а потом уйти в народ и трудиться для него. Я мечтал создать для крестьян новые машины, которые бы помогали в обработке земли.

– Тебя снова потянуло к народничеству, от которого ты сам ушел к активной борьбе.

– Не совсем так, Андрей. Даже далеко не так.

– А что же?

– Порой мне хочется уйти от жестокостей и заняться мирным изобретательством. Я чувствую в себе способность и силу создать для человечества что-то очень важное, какую-то необыкновенную машину, которая не только сможет облегчить жизнь тысячи людей, но и вызовет всеобщий прогресс.

– Это интересно, Николай. Что же именно ты думаешь изобрести?

– Помнится, когда я ставил опыты со взрывчатыми веществами, меня поразило одно явление.

– Да? Какое же именно?

– Я как-то спрессовал порох, чтоб уменьшить объем заряда. Потом, в лесу, поджег пороховую шашку, чтоб определить силу взрыва.

– И что же?

– Взрыва не произошло. Порох вспыхнул и стал гореть жарким пламенем.

– Вот как? – удивился Желябов. – Что же из этого следует?

– Горящий порох выделяет огромную энергию… Я думал тогда и думаю сейчас, что, используя эту энергию, можно было бы создать машину-двигатель, которая бы приводила в действие паровозы и огромные пароходы, заменяя пар. Сократились бы затраты фантастически, и нам бы не пришлось вырубать богатырские русские леса.

– Весьма возможно. Эту идею необходимо осуществить, – горячо и страстно заговорил Желябов. – Однако не сейчас.

– А когда же?

– Вот уничтожим тирана, и тогда откроются широкие возможности.