В то время, когда Фридрих Цандер работал над чертежами и схемами двигателя высокого давления, по другую сторону океана, в Америке, в живописном университетском городе Вустере, за письменным столом сидел другой изобретатель – Роберт Годдард.

Это был высокий худощавый человек с большим лбом и спокойными темными глазами.

Перед ним, на столе, освещенном мягким светом окон, лежали гранки научной работы «Метод достижения крайних высот».

Дочитав последнюю 69-ю страницу, Годдард поставил свою подпись, бросил на гранки ручку с золотым пером и, закурив сигару, стал прогуливаться по просторному, уставленному книгами, кабинету.

Будучи профессором физики в университете имени Кларка, Годдард с четырнадцатого года вел опыты с пороховыми ракетами, пытаясь поднять их на высоты, превосходящие полет воздушного шара. Опыты предпринимались с целью ведения метеорологических наблюдений.

Три года назад он написал работу, гранки которой сейчас лежали у него на столе, и послал ее в Смитсоновский институт, прося субсидию на создание высотной ракеты.

Из института пришло письмо с просьбой назвать испрашиваемую сумму.

«Я осмелюсь назвать сумму в 250 долларов», – скромно ответил Годдард.

Через несколько дней была получена телеграмма: «Смитсоновский институт, для начала работ над ракетой, выделяет пять тысяч долларов»…

– Ого! – воскликнул Годдард. – Это же мой пятилетний заработок! Теперь я смогу развернуться…

За три года Годдард изготовил несколько пороховых ракет оригинальной конструкции. Созданием в этих ракетах выводной трубы особой формы Годдарду удалось до шестидесяти четырех процентов химической энергии пороха переводить в механическую энергию вытекающих газов. В обычной же пороховой ракете используется только два процента энергии пороха. В пушке не более шестнадцати.

Благодаря этому удачному изобретению Годдарду удалось достичь довольно высокой скорости газовой струи – 2290–2430 метров в секунду. Он решил совершенствовать свои ракеты и, чтоб добиться новых ассигнований, задумал опубликовать залежавшуюся рукопись.

Работа его была написана научным языком, с множеством формул, и он не рассчитывал на широкий успех. Однако закончил ее весьма интригующеей фразой:

«Проведенные опыты позволяют надеяться, что в недалекое время станет возможно послать ракету на Луну и произвести там взрыв осветительного снаряда такой силы, что вспышка будет видна с Земли».

Теперь, прогуливаясь по кабинету, Годдард курил и думал:

«Если журналисты заметят мою работу, они, очевидно, поднимут шум в газетах. Ну что ж… Тогда будет больше надежд получить в институте дополнительные ассигнования».

Весной двадцатого года был подписан мирный договор с буржуазной Латвией. До этого известия в Цандере еще жила хоть крохотная надежда на встречу с Мартой, – теперь все рухнуло… «Я потерял ее навсегда», – вслух сказал Цандер. – Надо мужаться».

И это случилось в те дни, когда Цандер заканчивал последние листы чертежей двигателя высокого давления.

Стрешнев, опасаясь, чтоб Цандер снова не заболел, приходил к нему каждый день.

В субботу утром он позвонил из цеха по телефону:

– Фридрих, голубчик, сегодня после работы поедем ко мне, – приехали старики из Калуги. Есть важные новости..

– А что? Какие новости? Может, про Циолковского?

– Не знаю… Мне звонил тесть…

Стрешнев открыл дверь своим ключом. Друзья вошли неслышно, разделись, причесались у зеркала, и только тогда Стрешнев распахнул дверь в гостиную. На диване в пуховом платке с книгой в руках сидела худенькая женщина с густыми поседевшими волосами, уложенными в пучок.

Увидев Стрешнева, она ласково взглянула на него большими серыми глазами и, выронив книгу, вскочила:

– Андрюша! Андрюшенька!

Стрешнев, обнимая и целуя мать, неуклюже топтался вокруг:

– Рад, рад, что вы приехали, мама… Очень рад! А где же отец?

– Пошел со Славиком погулять… Ну, как же ты, Андрюшенька? Все у вас благополучно?

– Все хорошо, мамочка… Отлично! Вот, позволь представить тебе моего закадычного друга – Фридриха Артуровича Цандера.

– Очень рада!

Цандер поклонился, церемонно поцеловал протянутую руку:

– Я давно мечтал познакомиться с вами.

– И я тоже… Вон вы, оказывается, какой… Андрюша так много рассказывал о вас…

Раздался звонок.

– Это они! – сказал Стрешнев и бросился открывать дверь.

В передней послышались радостные возгласы, поцелуи, и тут же в гостиную вбежал шустрый белокурый Слава. Следом вошел рослый русобородый, как сын, еще прямой и крепкий, Стрешнев-отец. Ему исполнилось шестьдесят шесть, а выглядел он лет на десять моложе.

– Я бы вас, Сергей Андреич, скорее принял за брата Андрея, чем за отца, – пожимая его руку, с улыбкой сказал Цандер.

– Живем в провинции… И воздух и питанье не то, что здесь

– Дедушка, дедушка! Иди сюда! – позвал Слава, усевшись на диване рядом с Елизаветой Павловной.

– Иду, Славик, иду, – усмехнулся дед и сел рядом с внуком.

– Ну, рассказывайте, как доехали? Какие новости? – спросил Андрей, садясь поближе.

– Доехали хорошо. Правда, на вокзале у нас чуть не конфисковали корзину с продуктами… Спасибо, один военный вмешался.

– Послали бы телеграмму, я бы встретил.

– Ничего. Все обошлось… Как же вы тут, Андрюша?

– Трудимся… Теперь полегче стало… Вот с Фридрихом Артуровичем собираемся лететь на Марс… А что с Константином Эдуардовичем? Есть ли известия?

– Выпустили! Виделся с ним перед отъездом… Передавал привет.

– Спасибо! За что же его арестовали?

– Переписывался с чудаком – изобретателем из Киева. Тот дал его адрес какому-то белому офицеру, возможно, лазутчику. Ну тот и нагрянул, видимо желая укрыться.

– И что же?

– Пробыл до ночи и ушел, а на другой день Циолковского арестовали и увезли в Москву.

– И долго держали?

– Нет, через месяц выпустили с извинениями… Глупость! Разве он мог быть в чем-нибудь замешан? Напротив, он только на Советы и надеется. Советская власть поможет ему в заветной мечте.

– И что же, как сейчас?

– Ничего… учительствует… Начал хлопоты о переиздании своих статей…

– Скажите, Сергей Андреич, а он не возбуждал вопроса о постройке ракеты? – спросил Цандер.

– Нет. Он уже много лет увлечен дирижаблями… Правда, тут я ему давал читать статью и Кибальчиче, о проекте ракеты, так он страшно разволновался…

– А где о Кибальчиче написано? – спросил Цандер.

– В «Былом», в пятом номере… Лизонька, где же у нас журнал?

– Он лежит в кабинете – Федор Семенович читал.

– Пойдемте, господа, туда. А впрочем, идите одни… Ступай, Андрюша, ступай! Мы с мамой побудем здесь.

Цандер заметил, как Сергей Андреич достал платок и вытер глаза.

– «Находясь в заключении, за несколько дней до смерти, я пишу этот проект, – читал Андрей приглушенно, стараясь подавить нахлынувшее волнение. – Я верю в осуществимость моей идеи, и эта вера поддерживает меня в моем ужасном положении».

Стрешнев передохнул, взглянув на помрачневшего Цандера, и продолжал:

– «Если же моя идея после тщательного обсуждения учеными специалистами будет признана исполнимой, то я буду счастлив тем, что окажу громадную услугу Родине и человечеству. Я спокойно тогда встречу смерть, зная, что моя идея не погибнет вместе со мной, а будет существовать среди человечества, для которого я готов был пожертвовать своей жизнью.

Я умоляю ученых, которые будут рассматривать мой проект, отнестись к нему как можно серьезнее и добросовестнее и дать мне на него ответ как можно скорее».

– И этот проект не показали ученым? Ведь тогда же были Менделеев и Столетов! – воскликнул Цандер.

– Нет, не показали… – вздохнул Стрешнев и опять стал читать:

– «Прежде всего, считаю нужным заметить, что, будучи на свободе, я не имел достаточно времени, чтобы разработать свой проект в подробностях и доказать его осуществимость математическими вычислениями…