— Ваше величество, — произнес Ришелье, — я пришел просить вас освободить меня от занимаемой должности…

Людовик и Мария Медичи в один голос воскликнули, но если первый — от испуга, то вторая — от радости:

— Освободить, герцог?!

— Совершенно верно, ваше величество, ибо семейное ваше спокойствие должно быть вам дороже блага Франции.

Под руководством вашей родительницы, — тут его высокопреосвященство отвесил поклон в сторону Марии Медичи, — маршала Марийака, вашего брата герцога Орлеанского, вашей супруги и при содействии вельмож, имеющих постоянные отношения с испанским двором, — вы, без сомнения, победоносно докончите начатое дело умиротворения еретиков-кальвинистов, усмирения олигархии и возвышения французского государства… Ваше величество, под опекой иноземцев и вельмож, расхитивших казну, несомненно достигнет в самое короткое время высокой степени могущества. Что же касается моей скромной особы, то я сегодня же отбываю в Гавр!

Отвесна поклон королю и королеве-матери, кардинал медленно удалился. Шлейф его красной мантии сверкнул в дверях языком подземного пламени и… все погрузилось в сумрак. Короля била дрожь.

Если его высокопреосвященство и разыгрывал спектакль, то делал он это очень тонко. Королева-мать навела справки и узнала, что мебель из дворца Ришелье была отправлена в Гавр еще 8 ноября, то есть два дня тому назад. А в самый достопамятный день, 10 ноября, туда же отправился обоз с золотой монетой на двадцати пяти мулах. Узнав это, король чуть снова не слег. Зато Мария Медичи давно уже не чувствовала себя так хорошо.

Вечером во дворце было многолюдно. Слух об отставке кардинала разнесся с быстротой молнии. Оживление и радость царили повсюду, но только не на половине короля. Людовик сидел в потемках и почти в полном одиночестве. Неожиданно ему доложили о прибытии кардинала.

— Просите его высокопреосвященство, — встрепенулся король.

Ришелье сразу же не оставил королю никаких надежд:

— Я прибыл, чтобы на прощание засвидетельствовать свое глубочайшее почтение вашему величеству. Утром меня уже не будет в Париже.

— Герцог, вы приняли свое решение под влиянием эмоций, но не разума, который обычно руководит всеми вашими мудрыми действиями!

Ришелье с трудом подавил улыбку.

— Сеть интриг, которая опутывает теперь ваше величество, это гордиев узел, — отвечал кардинал, выдержав паузу. — А я не могу рассечь его одним взмахом меча.

Король, сидевший в кресле, вскочил и принялся расхаживать по кабинету.

— Но благо Франции, герцог! — воскликнул он, комкая кружевную манжету.

— Гибель и спасение ее в руках монарха, в ваших руках, государь. Выбор в вашей воле. За четыре года вы могли убедиться, каковы были мои советы.

Король закрыл глаза. Ему привиделись лицо королевы-матери, те горы документов, которые лежат на письменном столе Ришелье, запутанное состояние финансов, угроза войны с половиной Европы. Король открыл глаза. Перед ним спокойно стоял тот, кто умел привести финансы в порядок, подготовить армию к войне и разобраться в каждой, даже самой невразумительной, бумаге. Король решился.

— Если бы я попросил вас остаться? — заискивающим голосом спросил он.

— Я бы не согласился, ваше величество, — без промедления отвечал кардинал. Сказано это было тоном, не вызывающим сомнений.

— Ни на каких условиях?

— Вы бы их не приняли.

В это самое время у королевы-матери лакеи в парадных ливреях обносили собравшихся гостей шампанским. Веселье было в самом разгаре.

— Узы родства для вас дороже короны и счастья подданных, — спокойно продолжал кардинал. — За все ужасы вас вознаградит любовь матери, супруги и дружба вашего брата.

В последней, вы, кажется, не можете сомневаться!

Судорожное движение короля показало кардиналу, что удар попал в цель. Людовик ХIII, меняясь в лице, грыз ногти. Он боялся, что Ришелье сейчас уйдет и оставит его один на один с кипой бумаг на письменном столе министра.

— Кардинал, вы погубите Францию! — прошептал он.

— Боже сохрани, государь, не я! Не хочу отнимать этой заслуги у других.

— Так спасите же ее!

Ироническая усмешка исчезла с бледного лица Ришелье.

Он устремил на короля долгий пронзительный взгляд. Людовик XIII ощутил, что в этот момент часы Истории на мгновение остановили свой ход. Великий актер Ришелье держал паузу. Тринадцатый из французских Людовиков не был малодушным человеком, напротив — королю была присуща личная отвага, что он в полной мере показал у Пон-де-Сюз, где пули свистели вокруг его монаршей головы. В эти минуты он почувствовал, что согласен снова услышать свист пуль, лишь бы кардинал не затягивал паузы.

Но все на свете имеет конец. Даже неприятности. Это проявляется в том, что на смену им приходят другие.

— Так спасите же ее! — снова воскликнул король.

— Спасу, — ответил кардинал. — Но для этого требую от вашего величества абсолютного доверия и повиновения.

Теперь Ришелье посмел говорить именно так. Король перевел дыхание. Он мог снова спокойно охотиться в Сен-Жермене.

Как уже говорилось, маршал Марийак был вызван в Париж. Поскольку остальные маршалы, включая господ де Ла Мейере и Бассомпьера, и так находились в городе, было признано удобным и соответствующим случаю устроить смотр войскам. Его высокопреосвященство предложил своих гвардейцев, но столкнулся с упорным сопротивлением маршала Марийака, утверждавшего, что слуги, охрана и свита отдельных служителей церкви, пусть даже и весьма высокопоставленных, никак не могут считаться королевскими войсками, даже на время парада. Ришелье, втайне надеявшийся полюбоваться на красно-черные ряды своих телохранителей, был не на шутку уязвлен мнением старого маршала, однако виду не подал и промолчал. Зато он потихоньку извлек из складок своей мантии пресловутую красную книжечку и занес в нее имя маршала.

Смотр вполне удался: солдаты имели бодрый вид и с воодушевлением приветствовали короля. Амуниция была в порядке, оружие блестело, перья колыхались в такт мерной поступи бравых усачей. Нарядные офицеры гарцевали перед строем и отдавали честь шпагами. Королевские мушкетеры заслужили всеобщее одобрение и восхищение.

— Как вы находите моих мушкетеров, герцог? — осведомился Людовик XIII у герцога д'Эпернона.

— Они просто великолепны, ваше величество, — вполне искренне отвечал тот. — Впрочем, как и всегда.

— Господин маршал, — обратился король к маршалу Марийаку, — не кажется ли вам, что в роте господина де Тревиля недостает офицеров. Куда они подевались?

— Что касается двух младших офицеров — господ де Феррюсака и де Куртиврона, — то они задержаны стражей, — почтительно, но твердо отвечал старый маршал.

Брови короля гневно взметнулись вверх:

— Задержаны стражей? Что это значит? Объяснитесь, господин маршал!

— Это значит, ваше величество, что их подозревают в учинении беспорядков и нанесении повреждений и ранений нескольким дворянам из полка швейцарцев.

— Опять эти бесчинства! — Король огляделся, отыскивая глазами де Тревиля. Однако тот ехал верхом во главе своей роты, и немой вопрос короля остался без ответа.

Его величество погрузился в угрюмое молчание. Г-н де Тревиль увидел тень на лице короля и поспешил приблизиться.

— Но ведь и место лейтенанта пустует, не так ли, господин маршал? проворчал король, и эти его слова были услышаны подъехавшим де Тревилем.

— Вы правы, ваше величество, — поклонившись, ответил Марийак.

— Где же лейтенант?! Тоже на допросе?

— Не могу точно сказать, ваше величество.

— Это еще почему?! — Лицо короля побледнело. Было ясно, что король Франции взбешен.

— Мне ничего об этом не известно.

— Превосходно! Нечего сказать! Интересные истории вы тут мне рассказываете, господин маршал. Лейтенант мушкетеров не является на смотр войск, а вы не в состоянии ответить, где он находится!!