– Какой подарок? – спросила Зойка.

– Подарок. просит Эдит передать! Костюм, сапоги, берет!

– И он взял?

– Я тоже подумала, возьмет или нет!.. Не взял!

– Какой молодец! – восторженно воскликнула Зойка.

Соседка осуждающе покачала головой.

– Сейчас, ага! Молодец! Она ему насильно впихнула. И сказала: «где ты ей такие хорошие вещи достанешь, бери, пусть у вас будет все хорошо». Туго баба знала свое дело. На совесть его давила. Смотрю я, у Эдит такие вещи классные появляются. Каждую неделю в обнове. И не сообразит дура, откуда дровишки, вестимо. А Романа или совесть загрызла, или его жена поставки перекрыла, только один день гляжу, другой уже мусорное ведро выносит. Представляюсь ему, соседка мол, я, а он как шваркнет ножкой в тапках будто офицер и говорит в ответ – Костя Мясоедов… Значит ты, его жена. И что ты от него хочешь? Рано ты пришла. У них сейчас самый любовь разгорелась. Воркуют весь вечер голубочки и подушками кидаются. Приходи месячишка через два, да сначала придумай что-нибудь как его снять с крючка этой окаянной бабы.

Долго думала Зоинька, мозги сбила набекрень, голову себе ломала ночами длинными, бессонными, а потом решила повторить трюк жены Романа только в более жестком варианте.

Она купила торт «Птичье молоко» и припожаловала в гости к голубкам на третий месяц их совместного жития. У Кости Мясоедова челюсть чуть не отвалилась от неожиданности, когда радостный, шумный и смеющийся он ввалился вечером в квартиру Эдит. Его жена с его любовницей как раз заканчивали пить чай.

– Рада была повидать тебя Костя! – сказала жена прощаясь и чмокнула его в щеку. – Отдыхайте.

– Чего она приходила? – спросил Мясоедов Эдит. Его радужное настроение улетучилось как дым. Эдит невозмутимо пожала плечами:

– Ты меня спрашиваешь?

В следующий раз она достала им дефицитные билеты в ложу Большого театра на балет «Дон Кихот». Билеты она передала загодя, отловив их двоих, за неделю до спектакля. Слепой и то увидел бы, что никакого удовольствия от восхитительного действа они не получили. И чувствовали они себя пакостно всю неделю до постановки, и неделю после.

Подходя к своему дому Эдит начинала подозрительно оглядываться, не сторожит ли ее супруга Мясоедова. А он, заходя в квартиру, заглядывал чуть ли не под кровать.

Третий раз Зойка предложила сходить вместе в баню. Тогда уже пошла мода на всякое раскрепощение души и тела, и в четверг, в некоторых банях ввели нудистский день. Зоинька предварительно поставив их в известность, заехала за ними во второй половине дня на отцовской машине. Веники, шапочки, тапочки, мед, полынь, настойки эвкалипта и ромашки, все это было аккуратно уложено в огромную спортивную сумку. Билеты были заранее куплены. Когда они втроем стали подниматься на второй этаж, отведенный нудистам, их остановил охранник. Он сказал, что пропускает строго парами.

– Извините, у нас строгие правила. Мы бы и рады пропустить, но вы нарветесь в раздевалке и в парилке на скандал. А вам надо?

И вот тут Зоинька тонко сработала.

– Эдит! Костя!.. Да я!.. Да мне ничего… Только бы вы… Подожду… Хоть полюбуюсь на вас…Мойтесь…

– Ладно! – не выдержала Эдит! – забирай своего орла, дарую ему свободу. – и тут же вредная спросила. – А ты щелочь не забыла?

– Зачем? – не поняла Зоинька.

– Отдрай его хорошо, прежде чем с собой в постель ложить.

Ни к каким нудистам Костя с Зоинькой не пошли. Они доглядели сверху, как Эдит поймала частника и затем спустились вниз. По дороге к себе домой Костя купил цветы и батон белого хлеба.

Теперь у него в другом месте был медовый месяц. А теща и тесть перестали его вообще воспринимать, ни на дух, ни на слух.

– Мы его в такую семью взяли, а он…

Через неделю все вернулось на круги своя. Костя мыл тестю машину, теща гоняла его в хвост и в гриву. У Мясоедова снова началась болезнь косоглазия, потянуло налево, но место рядом с Эдит было уже занято. Он долго, терпеливо ждал, почти год ждал. И дождался. Роман освободил место. Его встретили как долгожданного гостя, как блудного сына на время покинувшего родной очаг. Почти год у Зоиньки не было проблем.

И вот теперь Зоя узнает, что очередной раз место рядом с Эдит свободно и ее Костя рядом с нею в доме у Кизякова Романа. У нее волосы зашевелились на голове. Эта торговка, эта Полина сейчас подложит ей свинью. Домой Костю, домой его пока не поздно.

– Я сейчас приеду! – крикнула она в трубку и побежала спешно одеваться.

Лиза еще не спала. Бывает так на новом месте, до утра не можешь уснуть. Вот и сейчас она ждала появления жены Константина Мясоедова. После всего услышанного интересно будет глянуть на эту академическую дамочку. Ждать пришлось недолго. Сравнительно пустынная по ночам Москва сильно экономила время поездок.

Где-то через полчаса раздался звонок в прихожей. Полина пошла открывать дверь, а Костя неожиданно заволновался. Он сделал большой глоток виски, затем отставил от себя подальше стакан и весь, как перед прыжком, напрягся. Смешно было наблюдать за взрослым мужчиной, испытывающим дискомфорт при приближении жены, подумала Лиза.

Но это была не жена Мясоедова, это был участковый, старший лейтенант. Влетел он радостный, возбужденный, с переполнявшим его чувством исполненного долга, первым делом он стал разуваться.

– Да не разува йтесь вы! – попробовала отговорить его хозяйка дома, но слушать ее никто не захотел.

– Разве же я не знаю этикет, – безапелляционно заявил участковый хозяйке, – как неприятно потом с тряпкой ходить, и утирать за мной нечистоты.

Полина спрятала грустную улыбку.

– У меня приходящая уборщица! Можете в обуви проходить.

Однако старший лейтенант имел свои представления о правилах хорошего поведения. Он замахал на нее руками:

– Вы ничего не думайте, у меня носки чистые, не задохнетесь. Вы мне только тапочки дайте и можете не волноваться. Я не в первый раз в гостях у богатых людей, как меня участковым поставили. А то от вас выйду, а вы скажете, о сельпо-матушка, деревня неумытая, даже ботинки не соизволил снять. Что их снимать, ботинки не сапоги, это в сапоги приходилось портянки наворачивать, а ботинки, разве долго снять, уважить хозяйку? Можно конечно и в грязных ботинках в квартиру зайти, но я не такой, вам прямо заявляю.

В ботинках тяжелых у нас другое подразделение ходит, те ботинки никогда не снимают. У них ботинки рабочие. Меня когда участковым ставили, начальник спросил, не хочу ли я к ним пойти в то подразделение, я ответил, не хочу. Не могу я людей ногами пинать, пусть даже они бандиты. У меня другой склад ума и характера. Я привык людей из беды выручать. Если человеку плохо, почему ему не помочь? За это меня все уважают, и за это меня взяли на работу в милицию. У меня знаете, какие связи в Москве, не смотрите, что я из деревни. У меня сам генерал Шпак жизнью мне обязан, в кунаках ходят; генерал Ванин, генерал Иванов, пара прокуроров. Друзей у меня туча могуча.

Старший лейтенант прошел на кухню, где сидели Эдит и Мясоедов. А Лиза услышав имя генерала Шпака, решила выйти из спальни. Шпак был ее дальний родственник, муж тетки у которой она остановилась.

Участковый обратился непосредственно к Мясоедову.

– Обидели вы меня товарищ. Очень обидели, хотя я вас не знаю, а вы меня, и сразу такие сплетня про незнакомого вам человека. Чужую беду я близко воспринимаю к сердцу, в отличие от некоторых….

– Некоторые это кто? – неприязненно спросил Мясоедов.

– Некоторые, это которые, виски Джони Покер пьют, пока я по их делам в такую даль ездил.

– Джони Уокер! – ухмыляясь поправил старлея Костя Мясоедов. А тот даже не понял, о чем идет разговор, и обиженно продолжал:

– И еще меня обвиняют, что я в это время находился у себя в кабинете. Вот…смотрите…

Участковый достал толстенный бумажник, степенно его раскрыл, и вытащил аккуратно сложенную бумажку.