…Многие кубические мили воды превратились в пар, и дождевые тучи окутали всю Землю.

В районе цепи Гималаев образовывались погодные фронты, несущие адский холод.

Страшные грозы пронеслись над северо-восточной частью Индии, над севером Бирмы и китайскими провинциями.

Плодородные долины Азии оказались залитыми водой, а по возвышенностям ударили ливни.

Плотины не выдержали и рухнули, воды обрушились вниз, и понеслись дальше, затопляя всё вокруг…

Дождевые ливни обрушились на планету, вулканы пробудились к жизни и выбрасывали многие миллиарды тонн дыма и пылевых частиц — и они поднимались в стратосферу.

Земля теперь походила издали на ярко светящуюся жемчужину, сверкающую мерцающим светом.

Альбедо Земли изменилось. Солнечное тепло и свет в большей степени, чем раньше, отбрасывались от Земли прочь, в космос.

Некоторые последствия столкновения можно было считать временными. К их числу относились, например, всё ещё несущиеся по океанам цунами. Многие из этих цунами уже трижды обошли вокруг всей планеты.

Или ураганы и тайфуны, безжалостными бичами хлещущие моря и сушу. Или льющие надо всей Землёй грозовые ливни.

Некоторые последствия носили более постоянный характер. Так, в Арктике вода выпадала в виде снега, и этот снег не растает теперь на протяжении многих и многих столетий…

(Примечание Автора: Здесь и далее — предположительно Джузеппе Орио, «Основы смертных начал». 1465 г., в современной обработке названий, имён и терминов Л. Нивена и Дж. Пурнель, «Молот Люцифера».)

…Грязный, крупный, прокопчённый уже от рождения и не вызывающий прежнего восторга и доверия, снег которую неделю заботливо, быстро и бесконечно настырно лепил до безобразия пухлые горы сугробов. Достающих, казалось, уже до самих границ низко нависших облаков.

Он упрямо шёл, сыпался, кружился и валил, — словно задавшись целью окончательно спрятать, погрести под собою всё живое, обладающее горячей кровью и плотью.

Всё столь ненавистное и чуждое ему — сыну равнодушных небес и холода.

Было странно, даже дико осознавать и видеть, как по прошествии буквально трёх месяцев от первых оттепелей, подающих робкие надежды на скорое выздоровление, планета преподнесла ТАКОЙ препоганый сюрприз…

Жестокий, варварский «подарок».

Природа словно хохотала над этим миром, давя его ледяным каблуком, словно садист — бездумно ползущего по своим глупым делам морковного слизняка.

Уже четвёртый квартал, как на смену той поганенькой, но «весне», нам на головы нежданно и безо всякого на то предупреждения, как всегда это и бывало в Росси, рухнула очередная и внезапная порция ледяного «мороженого».

В виде внеочередной, — но уже практически полярной, — зимы.

Даже в самые первые недели и месяцы после катаклизма никто из нас не видывал подобного.

Анализируя свои Доисторические мысли, я вспоминал не раз и не два, и, как правило, с матом и проклятиями, собственные прикидки по этому поводу.

Да, я изначально предполагал нечто подобное, будь оно всё трижды проклято!!! И подспудно боялся, что эти мои собственные подозрения и самые худшие расчёты оправдаются.

Знал, что это — только начало, и что продиктованное припадком чьего-то единоличного безумия худшее для нас и всех выживших — ещё впереди…

…Последнее оледенение Земли, вызванное падением кометы, в результате чего вымерли динозавры, продолжалось не один миллион лет. И хотя нынешняя ситуация не в пример легче и менее катастрофична для планеты в целом, для слабого человеческого племени это очень серьёзное, если не последнее, испытание…

К тому же очень скоро на руинах цивилизации может вызреть чьё-то неуёмное желание «объединения». Такие всегда находились на фоне дезорганизованности и разобщённости, упадка и разброда, дабы раньше всякого разумного времени поднять пинками окровавленное население на борьбу ещё более самоуничтожительную, чем все войны, катаклизмы и моры разом. Борьбу за воссоздание новых «властных начал». А точнее, за собственные власть и амбиции…

Но я не спешил делиться своими грустными мыслями с кем-либо. Напугай я ими всех с самого начала, — можно было смело считать, что в нашем и без того напряжённом сообществе настроения и оптимизм рухнут ниже уровня ныне смёрзшегося в непреодолимой прочности кристалл дёрна.

Ну, предполагать-то я это предполагал, допустим. Ну, кое-что рассчитал. Что-то предвидел, — по опыту и логике имевших место ранее событий.

По знанию природы человеческой сущности…

Где-то в истории ныне загибающегося человечества. Где-то даже в далёком прошлом самой планеты…

Но чтобы та-ак нас снова приголубить?!

Так шаркнуть расхлябанным сапогом по ликующей морде…

К чёрту лирику!

Окурок остервенело, нагло примерзает, впиваясь клещом, при каждой торопливой затяжке норовя оторвать хоть кусочек, хоть мелкий лоскуток и без того растрескавшейся, спёкшейся кровянистыми волдырями сухой кожи синюшных губ.

Одеревеневшие пальцы рук и бесконечно давно потерявшие всяческую чувствительность костяшки высушенных адским холодом ног.

Промороженная до состояния шуги кровь и водянисто булькающие при дыхании истерзанные гадким воздухом и стужей лёгкие.

И глаза… — кровавые разливы безбрежной тоски и усталости на мертвенно-жёлтых белках. Лихорадочно сверкающие бусины, прячущиеся в глубине очерченных терпеливо сдерживаемой яростью впадинах чёрных глазниц…

Это мы.

Мы измотаны, голодны и давно на пределе.

И нас всего семеро. Лучших из тех, кто есть, кто ещё числится на этот момент в живых. Лучших, — тех, кто пировал и резался в картишки не раз и не два со смертью за одним потёртым кособоким столом, и оставлял её в «дураках», всякий раз вовремя и умело вынимая из колоды нужный козырь.

Семеро сгоревших, словно свечи, одичавших сердцем и обугленных душою существ. Людей, умеющих убивать гораздо лучше, чем причёсываться…

И всего лишь — семеро.

Это всё. Всё, что мы смогли собрать и выставить на кон в этой игре.

И далеко, далеко за нами осталась ещё жалкая горстка тех, кто со слезами и надеждой собрал нас в этот утопический и почти нереальный «сабельный поход».

Я не хочу и не могу уже даже вспоминать ничего из того, что дурным сном расплескало, разметало нашу жалкую, собранную по муравьиным крохам реальность, наш мнимый рай на берегу пылающей ныне своими серными водами «Реки Забвения».

Но раз за разом, — вновь и вновь, при любом удобном для них случае, — эти мысли лезут нам в головы.

И мы ожесточённо отхаркиваем их на снежную вату зимы, словно чужеродный сгусток из глубины поражённого недугом организма. Словно тугого, жирного червя, пожирающего изнутри наше измочаленное тело, мы вырываем из наших почти онемевших глоток горькую мокроту отчаяния.