Иными словами, я помнил всё. Весь процесс, от мелочей начал и до понимания глобальности затеянных деяний.

Надо отметить, что вместе с бесконечно готовым восклицать по поводу необычности момента удивлением из головы попутно выветрились все впечатления прошлых дней. Всё стало неважно, будто всё встало на те места, откуда и должно изначально расти.

Самое странное заключалось в том, что я сам начал считать своё нынешнее состояние единственно правильным и естественным из всех возможных…

И чётко осознавал, что вот оно и пришло — долгожданное время действовать.

К вящему своему удовольствию, я вдруг осознал, что всё, что мне предстоит отныне сделать, есть правильно и справедливо. И что всё, что происходит со мною, есть лишь логическое завершение давно и скорбно разыгранной кем-то партии Жизни.

…Подняв внимательную голову и прислушавшись, моя совесть одобрительно заворчала и, спрыгнув решительно с полатей, с готовностью пристроилась рядом, изготовившись к совместному «походу».

Поэтому я без сомнений и колебаний открыл, а точнее, просто отломил крышку багажника машины, отбросил в сторону дверцу и достал свёрток. Не могу передать, с каким тайным, тихим наслаждением я облачался в эту крайне удобную, словно по мне сшитую, одежду…

Я находил её совершенной.

Казалось, каждая её складка понимает и чувствует меня лучше, чем тысяча умудрённых повсеместным дебилизмом психиатров. Чем миллион искушённых гейш и массажисток.

Я не чувствовал её веса. Она была будто соткана из лоскутов небесных сфер, из невесомого шёлка облаков и неги первых лучей на восходе.

Она ласкала моё могучее тело, словно мать дитя, и примиряла меня с жестокой и неразумной действительностью Бытия.

Ровно колыбель, она вбирала меня и защищала в своих объятьях.

Когда же я достал и поднял перед лицом на согнутой в локте руке не виданное более одного раза никем из живых оружие, вгляделся в тонкую, едва уловимую лазурь его безупречного зеркала, я впервые осознал, что сила Миров есть ничто по сравнению с совершенством Права дарить или отнимать Источник. Саму жизнь.

И что мерилом этой доверенной мне Правоты на данный момент служит именно то, что так приятно и уверенно отягощает мою руку…

…Словно зачарованный, я не мог оторвать глаз от этого Совершенства, от сочетаний изящества, мощи, исключительной функциональности и чёткости линий. Это было совершенное, непостижимо ПРАВИЛЬНОЕ оружие.

Из перламутровых глубин его необычного, неземного блеска на меня глянула и дохнула леденящим равнодушием неведомая и непознанная разумными существами Изнанка сверхдальней Вселенной, в заунывном покое и пении которой любовались собою и величаво плыли к собственному забвению бесконечно далёкие, дикие, необузданные и бесчувственные звёзды…

…Когда я выпрямился на поляне во весь свой рост, держа в руке средоточие неземной, ужасающей мощи, я представлял собой образец спокойствия и холодной, равнодушной решимости.

На мгновение мне даже показалось, что даже гордый лес облегчённо вздохнул, ласково зашумел и покорно склонился предо мною в почтительном поклоне.

И последним, чем мигнуло моё сознание, было остро возникшее понимание того, что тот, «первый» я, словно пристально наблюдает за происходящим, почти с одобрением во взоре провожая спину уходящую по Зову «вторую» свою половину…

Вот в таком состоянии я и двинулся в сторону всё расширяющегося ареала света. Уже безо всяких колебаний. Думаю, встреть я там вместо загадочного светоча фары тяжёлых танков, прошёл бы сквозь их броню, даже не оцарапавшись.

Я шёл, почти зная, что именно там увижу.

Медленно, но беспрестанно вращаясь, посреди огромной поляны, освещаемой внезапно выглянувшей луною, зависла разросшаяся до неприличных размеров сфера. По её молочно-кристалльным бокам пробегали едва уловимые глазом сполохи тончайших разрядов. В глубине голубела туманная «муть» ядра.

Её периметр опоясывало подобие золотистого обруча. Будучи неподвижным, он как бы составлял основание для вращения всей «фигуры». Около трёх метров в поперечнике, сфера выглядела живой. Она непрерывно вспучивалась клубами «тумана», переливалась внутри себя подобием невесомого «желе», как если б в ней варили разноцветный газовый концентрат, который никак не хотел смешиваться в однородный по составу компонент.

За плотными сгустками «дыма», перетекающего из светло-серой в светло-фиолетовую окраску, двигались сноровистыми, шустрыми рыбками неясные тени, которые будто прятались от случайного наблюдателя,

Подчиняясь собственному наитию, я протянул руку и погрузил её в нервное шевеление светящейся массы. Поначалу она прянула от меня, как от антипода, и я почувствовал болезненные, «стреляющие» неземным холодом удары в области сердца, сфера будто защищалась от меня. Как и обязана была, судя по всему, защищать себя, своё содержимое, от любых враждебных ей элементов.

Уверен, что для простого человека, окажись он случайно в этом месте и сунь он так же руку в тело этой субстанции, первый же подобный «толчок» космического мороза стал бы смертельным. Его сердце превратилось в кусок льда ранее, чем он смог бы моргнуть.

Для меня же эта защита оказалась не смертельна.

Более того, очевидно, «распознав» меня, сфера суетливо заволновалась, будто принося извинения за недостойный и агрессивный приём, и сменила туманность и неясность очертаний на отливающую лёгкой синевой прозрачность.

Приостановив вращение, она стала «наползать» на меня, быстро раздуваясь до состояния, достаточного для того, чтобы я оказался внутри. Глаза резанула вспышка ярчайшего света, и я словно оказался стоящим в вакууме, среди абсолютной черноты космоса. А в струящемся перед лицом мареве «экрана» с неровными краями я увидел вращающуюся во всём своём великолепии планету…

Своей прагматичной стороною новой натуры я понимал, что нет этого «экрана», что изображения «накладываются» прямо на моё сознание, а «экран» и его вид есть не более, чем привычная пониманию ассоциация, навеваемая нашими глубоко сидящими в подкорке представлениями о демонстрационной наглядности плоскостей, их информационной «несущей». Эта особенность обусловлена нашей, человеческой, ограниченностью к способности восприятия пространства многомерным.

Ибо с рождения и до самой смерти человек живёт на плоскости. На плоскости он пишет, спит, ест, рисует, смотрит кино, картины, работает, болеет, умирает, наконец…

Поэтому моя не дремлющая человеческая составляющая, которой позволили быть сторонним наблюдателем, видела привычный во всех смыслах «экран». Словно в огромном «всеземном» кинотеатре.

Второй же «я» просто черпал видения из сознания, куда их услужливо проецировала Сфера. С огромной быстротой она демонстрировала мне различные видения.

Перед моим мысленным взором проносились картины рождения этого мира. Я видел взлёт и падение цивилизаций, рождение и гибель систем, сотворение и крушение ценностей.

От начала человеческого пути, начиная с первых, робких его шагов, и до того дня, когда в этот мир пришло нечто, положившее начало кровоточащей червоточине грядущего Конца.

Когда «картинка» передо мною замедлилась и весь небосклон заняла тёмная громада коричнево-серого тела, я приказал «кадрам» остановиться. И долго, очень долго изучал это порождение чуждого разума…

…Я был прав. Эти чудовища обрели свои «схроны» именно на Полюсах.

Ещё не отгремели библейские события, ещё только человек изобрел и научился применять колесо, а их тени уже замаячили на горизонте Судьбы…

Я видел первый, порождённый их приходом «гнев богов», коим сочли собственное уничтожение наши предки; видел ужасающие картины Всемирного потопа, вызванного ИХ «закапыванием» в донный ил океанов и морей.

Наблюдал последующее неимоверно трудное возрождение человечества из грязи и болот. И впервые увидел в подробностях ИХ лица…

Из моей груди непроизвольно вырвалось подобие гневного рычания. Всепоглощающая ненависть залила мой мозг раскалённой лавой, заставляя «первого» испуганно попятиться…