— Купила бы что ребенку, — укоряла ее хозяйка. — На улице зима, а он в лохмотьях ходит, да и есть вам что-то надо…

Нет, Хомчик не понимала этого. Похоже, в этой жизни она не понимала вообще ничего. Не видела и не хотела видеть. Синяки на Саше соседи начали замечать с начала месяца, сразу, как переселился к ним Таракевич: у Бича прорезался «воспитательный» инстинкт. (Деталь: двое родных детей его умерли сразу после рождения). Ее волновали три вещи: стол, на столе и кровать.

Получив от женщины деньги, Таракевич в стельку напился и попал в вытрезвитель. На следующий день заявился на квартиру, где его тут же пригласили за стол. Выпили, хозяйка Елена Лапко заодно покормила мальчика. После того как хозяева удалились, Хомчик с Таракевичем поругались и подрались. Затем "сильная половина" завалилась спать, а «слабая» с расстройства засобиралась в деревню.

…Когда вечером хозяйка зашла в комнату жильцов, то увидела закрученного в "клеенки, типа пеленки" и связанного по рукам и ногам малыша.

— Где это быдло?! — проревел Таракевич, имея в виду сожительницу. Видно было, что он очухался и опять взялся за «воспитание». — Лежать всем тихо! Баю-ба-ай.

— Что ж ты здесь вытворяешь! Напился — будь человеком. — Лапко пригрозила мужем, милицией и захлопнула дверь.

Ночью она проснулась от плача ребенка, пришлось еще раз заглянуть в комнату квартирантов. Хомчик не было, а мальчишка по-прежнему связанный, лежал и плакал. «Воспитатель», выспавшись за день, оскалился, помахал ремнем:

— Гы-ы, не мешай.

Хозяйка захлопнула дверь и пошла спать, проклиная день, когда взяла к себе таких квартирантов. (Между прочим, она, медсестра, могла бы оказать ребенку помощь, позвать мужа, соседей).

Утром Елена, а было это в воскресенье, решила покормить сына квартирантки, которой все еще не было. При дневном свете Сашу она не узнала: из «пеленок» выглядывало вспухшее с затравленным взглядом детское лицо и что-то пищало.

— Да зуб у него болит, зу-уб, — криво улыбаясь заверил «папаша». — Зацепился кривоногий за порог, упал и побился.

Хозяева отбыли на рынок. Пусть мамаша приходит и разбирается. Когда вернулись обратно, Саша уже лежал на диване, накрытый телогрейкой, и странно хрипел.

— Тс-с-с. Он спит. Не будить, — скорчив идиотскую рожу, прорычал Таракевич на вошедших.

Пьяная вдрызг Хомчик что-то бессвязно бормотала, сама не решаясь подступиться к сыну. К тому же Таракевич к нему никого не подпускал. Но Лапко наконец-то заметили, что у мальчика идет горлом кровь и непомерно вспух затылок. И этот странный хрип, чуть слышный из-под телогрейки. Скорее «скорую», скорее…

"Саша отставал, конечно, в своем развитии, не разговаривал, поздно начал ходить. Пособие на ребенка сестра пропивала до копейки. Я предлагала лишить ее родительских прав, в милиции сказали, что нужны свидетели. Соседи были «за». Но официально это никто подтвердить не хотел (!)… На следующий день, т. е. в понедельник, Наталья сказала, что сынишка упал вчера с лестницы и его увезли в больницу. Но я была в больнице и все узнала, догадалась. Сама я и хоронила Сашеньку…"

(Из показаний сестры Хомчик).

"Саша часто мочился под себя, и Тара-кевич начал избивать его, будучи и пьяным и трезвым. Я пыталась выгонять сожителя, но он не уходил. Синяки на Сашином теле видела, на что Таракевич отвечал, мол, ребенок сам падал. ."

(Из показаний Н.Хомчик).

"Я связывал мальчику руки и ноги веревкой, потому что у него ноги были кривые и я хотел их выровнять. Он часто мочился в кровать, и я его отучал от этого. 20 января я несколько раз ударил его ладошкой за то, что он разбросал посуду на столе… 12 января Саша написал в штаны, и я поставил его возле батареи обсыхать. . Больше не помню — был пьян".

(Из показаний П.Таракевича).

…Поняв, что "дело пахнет керосином", ублюдок поспешил скрыться. Органами милиции был пойман в начале марта. Виновным признал себя частично, уповая на то, что был пьян. Последнее обстоятельство, как известно, вину усугубляет. О случившемся не сожалеет.

("Частный детектив", 1995, N 20)

УАЗик дважды подбросило на колдобине, и после часовой езды он, противно скрипнув тормозами, остановился. Участковый показал на третий дом справа, и мы вышли, разминая затекшие от долгой езды ноги.

— Странно, нигде никого не видно, — кивнул головой в сторону улицы прокурор Александр Смаль. Действительно, при подобных происшествиях на селе всегда собираются люди — соседи, родные и просто любопытные. А там, напротив, на скамейке возле забора сидело двое мужиков, которые молча встали при нашем появлении и махнули рукой в сторону нужного нам дома.

Никто не вышел навстречу. Но сени открыты. Старший оперативно-следственной группы, начальник ляховичской милиции, шагнул через порог.

В маленькой передней комнате сидело несколько женщин, а возле печки стояли двое мужчин. Увидев вошедших, зашевелились. Определить, кто же здесь хозяйка или хозяин, было трудно: ни одной слезинки ни у кого на глазах, не говоря уже о воплях и причитаниях, обычных при таких случаях.

Убитый лежал на железной койке, застланной черным байковым одеялом и создававшим резкий контраст с обнаженным торсом мертвеца.

От того, что никто из присутствующих не поднялся навстречу с какими-либо объяснениями, члены опергруппы как-то неловко затоптались у входа. И прокурор вынужден был СПРОСИТЬ:

— Кто здесь хозяева?

Головы присутствующих, как по команде, повернулись в сторону женщины лет 55, в сереньком платьице, сидевшей на скамейке возле окна:

— Я мать.

— Что произошло? Кто его убил и где отец?

— Не трогайте отца! Я не знаю, где он, но знаю одно: отец не виноват. Он это заслужил, — опустив голову, произнесла женщина. Под «он» подразумевался погибший, ее сын.

Оперативники подошли к трупу. Грудь развалена одним сильным ударом, нанесенным, видимо, с нечеловеческой силой. Из раздробленных ребер со сгустками запекшейся крови виден желудочек сердца с черным рубцом… Жуткое зрелище.

— Закройте простыней, — поморщился прокурор. Милиционеры направились к выходу.

Во дворе ждали розыскники и участковый. Посовещавшись, каждый занялся своим делом.

Примерно через час недалеко от дома нашли первую и основную улику — окровавленный топор. Мужчина-сосед рассказал, что около семи часов утра видел отца убитого, который пошел в сторону кладбища. Без топора. Он его бросил, совершив страшный самосуд. Закончив составлять протокол осмотра места происшествия, начальник милиции дал команду собрать как можно больше местных жителей и приготовиться к прочесыванию леса, так как сельчане предположили, что отец-убийца пошел вешаться. И тут шофер-милиционер позвал к радиостанции.

До райцентра километров сорок. Захлебывающийся от волнения старший опер Никитюк прокричал:

— Отец-убийца не в лесу, а… сидит у нас в кабинете!

Оказалось, дед приехал ранним автобусом и заявил дежурному по райотделу:

— Арестуйте меня, я убил сына…

…Галина Семеновна и Адам Михайлович Белькевичи прожили нелегкую жизнь в селе, все это время проработали в здешнем колхозе. Вырастили четырех сыновей и дочь. Хорошие, здоровые дети, да, как говорят, в семье не без урода. Им оказался старший, Андрей. Исколесил полреспублики, работ поменял дюжину, а потом и вовсе на дармовые родительские харчи свалился, как снег на голову. Приехал из Молодечно — последнего пристанища и безапелляционно заявил:

— Остаюсь жить здесь.

Живи, кто против. Родители в годах, хворают, хоть сын по хозяйству поможет.

Однако сынок к таким "трудовым подвигам" был не склонен, так как смысл своей дальнейшей жизни видел в регулярных пьянках, разборках с родителями. Они терпели. Однако всегда спокойный хозяин дома все чаще и чаще стал раздражаться. Как-никак, и теперь еще на деревне дети-пьяницы — позор для родителей. К тому же 27-летний балбес нигде не работал.