Подходя к своему дому, Галина взглянула на окна шестого этажа, где находилась ее квартира, и обмерла: окна были распахнуты настежь, а внизу собрались люди, что-то оживленно обсуждая. Завидев машину "скорой помощи", молодая женщина почувствовала, как внутри будто что-то оборвалось, ноги стали непослушными. Кто-то осторожно поддержал ее за локоть, когда она метнулась вперед и, будто подкошенная, упала на колени. На асфальте, разметав ручки, лежала ее двухмесячная дочь. В луже крови, неестественно неподвижная. Крик застрял в горле, парализовав все тело. Она уже не слышала и не видела ничего, кроме этого окровавленного родного комочка.

Она не помнит, как оказалась в своей квартире. Кто-то усадил ее в кресло, поил водой. Этот кто-то настойчиво и заботливо подносил нашатырь, не вызывавший у нее никаких чувств.

— Девочки нигде нет, — донесся из ниоткуда женский встревоженный голос.

Галина узнала соседку и впервые встрепенулась.

— Поищите Свету, — слабо проговорила Галина. — Она не могла далеко уйти, оставив одну… — и запнулась, не в силах произнести имя теперь уже покойной младшей дочери.

6-летняя Света спряталась под кровать. Она испуганно таращилась вокруг себя, когда ее извлекли оттуда. В глазах застыли слезы.

— Дядя бросил Ирочку в окно, — всхлипывая, рассказала девочка. — Он такой большой, темный. Когда он зашел в квартиру, я испугалась, спряталась сюда, чтобы он меня не видел. А Ирочку он схватил и выбросил, а сам убежал.

Вызванный наряд милиции оцепил район, но, видимо, убийца успел скрыться, не оставив никаких следов. Прочесывали чердаки, подвалы, сомнительные квартиры — тщетно. В последующие два дня оперативники продолжали искать, хотя уже понимали: время упущено. На похороны маленькой Ирочки сошлись все соседи, приходили посторонние люди. Приносили игрушки, сладости, утешали убитых горем родителей. Галина уже не плакала — слез просто не осталось. Старшая дочка стояла тут же в черной косынке, придерживала маму за руку. Света не плакала, наверно, до ее сознания еще не доходил смысл свалившегося на семью горя.

Когда подъехал катафалк и заиграла траурная музыка, женщины заголосили, и Света испуганно прижалась к матери. Мягкие игрушки решили положить в гробик.

— Мама, — Света дернула Галину за руку. — Зачем ей столько много игрушек, пусть и мне останутся.

Галина, как ужаленная, отпрянула от старшей дочери.

— Света, Света, послушай, — и осеклась.

В глазах 6-летней девочки промелькнул испуг.

— Что мамочка? Ты обиделась?

— Света, скажи: дядя, который бросил Ирочку из окна… как он открыл дверь? Я ведь ее запирала.

— Я не знаю, не знаю, мамочка, — вдруг расплакалась Света. — Мне было страшно, я боялась.

Галина ее уже не слушала.

До нее враз дошло, кто стал убийцей ее двухмесячной Иринки.

…Светлана росла капризным, взбалмошным ребенком. Единственной дочкой обеспеченных родителей, такой же единственной внучкой для двух бабушек и дедушек, не чаявших в ней души.

Любая прихоть, не поощренная родителями, была немедля выполнена любящими бабушками-дедушками, рассуждавшими, что у ребенка должно быть нормальное, обеспеченное детство.

При замечаниях детсадовских воспитателей о том, что девочка чересчур эгоистична, вспыльчива, Галина тушевалась, а бабушка с жаром доказывала, что это переходное и травмировать ребенка по таким мелочам — варварство.

Так и росла девочка, как губка, впитывая, что только она, ее существование — самое важное для родных и близких. Когда однажды мама, спросила, не хотела ли Света иметь братика или сестричку, девочка отшвырнула игрушку и забилась в угол с громким плачем. Бабушка тут же подскочила к внучке, но, против обыкновения, не набросилась на Све-тину маму с упреками, а только погладила девочку по голове, зашептала утешительные слова.

— Ах, так! — взбунтовалась Света. — Значит, и ты себе хочешь другую внучку?

Бабушка в растерянности захлопала глазами, пытаясь обнять Свету, но та вырвалась, убежала к себе. Никакие доводы о том, что одной ей, когда повзрослеет, будет тяжело, не помогли. Света плакала навзрыд.

В родильном доме мама через окно показывала сестричку и, счастливо улыбаясь, спрашивала, как они назовут младшенькую.

Света дергала папу за рукав, поторапливая домой, а ночью, уткнувшись в подушку, плакала.

Ни через неделю, ни через месяц она ни разу и не подошла к своей младшей сестричке, только исподлобья наблюдала, как мама забавляет девчушку, играет с ней. У Светы вдруг беспричинно начались истерики, она все чаще жаловалась на головную боль. Когда встревоженная ее состоянием Галина обратилась к врачу, тот, осмотрев 6-летнюю девочку, недоуменно пожал плечами, не находя никаких признаков болезни. А на прощание посоветовал обратиться к невропатологу.

Невропатолог, выслушав Галину, сказал:

— К сожалению, это бывает не так уж редко. Думаю, вам надо еще раз попытаться, чтобы она как-то сблизилась с младшей сестренкой, пусть играет, забавляет — не бойтесь ей доверять. Но и не лишайте прежнего внимания, теплоты…

После того визита к врачу Галина с мужем долго о чем-то шептались на кухне, говорили и со Светой. Она, кажется, впервые внимательно слушала и больше не плакала, от Иринки не отворачивалась. К концу второго месяца своей жизни младшая сестренка впервые улыбнулась. Ей, Светлане. И та с радостным криком кинулась к матери — поведать новость. Но Галина тогда обрадовалась даже не первой детской улыбке, а тому неподдельному восхищению, которое загорелось в глазах старшей дочурки. Теперь молодая женщина была уверена: девочки подружатся, полюбят друг друга. Но вскоре случилась беда. Была ли она неожиданной, пришла ли из ниоткуда или все же в этом была какая-то закономерность?

Следователи долго гадали, к какой категории преступлений отнести это, кому вменить вину за загубленную маленькую жизнь. И есть ли вообще ответ на столь нелегкий вопрос?

("Частный детектив", 1995, N 22)

Озверевший от водки отец взял в заложницы двухмесячную дочь. Он держал нож над дочерью, грозясь тотчас убить малышку, если ему немедленно не дадут машину. Это была кульминация драмы, разыгравшейся в одном из пригородов столицы, которая несколько часов держала в напряжении не только работников милиции, врачей "скорой помощи", но и всех жителей поселка.

В тот неприметный сентябрьский день, казалось, ничто в семье Зябликовых не предвещало беды. Хозяйка возилась по дому, хозяин вместе с шурином строили личный гараж.

К вечеру «строители» посчитали, что имеют полное право расслабиться. Жена, собственно, не возражала. Во-первых, после толоки принято поужинать с поллитровкой, а во-вторых, Виктор ведь не чужой человек и отправить его домой, не угостив рюмкой-другой, было бы как-то нехорошо. Подобные семейные посиделки были не вновь: Александр и Виктор не просто родственники, но и закадыч-ныые друзья, вместе когда-то служили в милиции. Более того, когда-то дома у Виктора Александр и Анна познакомились.

После выпитого потянуло на воспоминания о совместной службе (Саша к тому времени из милиции уволился).

Муж заметно закосел, и вскоре между ним и женой вспыхнула яростная ссора. Виктор и заглянувшая на огонек соседка Скворцова поначалу не вмешивались. Но когда пьяный хозяин стал угрожать жене физической расправой, Виктор не выдержал. И тут же получил кулаком в живот.

Будь он сам трезвый, может, сдержался бы, но уязвленное самолюбие, подогретое хмелем, требовало расплаты. Ударил профессионально: Саша отлетел в угол, на ходу круша мебель и посуду. Но тут же поднялся и ринулся в наступление. Драка становилась все яростнее: навыки, приобретенные во время службы в милиции, демонстрировались с обеих сторон. Скворцова, попытавшаяся разнять дерущихся, получила по шее и тут же ретировалась.