Казалось бы, все ясно: найдены бесспорные доказательства «материкового происхождения» названных островов, раз они сложены из материковых пород и не могли быть извергнуты со дна вулканами (ведь океаническая кора лишена гранитного слоя и образована базальтами), но… Многие геологи и океанографы не считают андезиты и другие «материковые» породы доказательством материкового происхождения островов. Во-первых, потому, что эти породы, представляют лишь часть общей массы пород, из которых сложены острова. Основу их все-таки составляют базальты, и, например, на острове Пасхи к андезитам относится меньше одной десятой процента всей массы вулканических пород, которыми сложен остров.

Следовательно — и это во-вторых, — логично предположить, что «материковые» породы океанических островов на самом деле имеют… океаническое, базальтовое происхождение, они выделились как побочные продукты базальтовых магм. Так, по мнению Макдональда, есть два различных типа андезитов — материковые и океанические — и подавляющая часть андезитов, обнаруженных на островах Тихого океана, являются океаническими, произошедшими из базальтовых магм.

Возражают противники Пацифиды и против трактовки коры, имеющей мощность свыше 10 километров, как материковой. Типичная океаническая кора — это кора мощностью 3–5 километров, а типичная материковая — 30–40 километров. В районе же острова Пасхи мы имеем дело с корой, мощность которой 20–30 километров, в западной части Тихого океана (где предполагается существование Западной Пацифиды) она порядка 15–18 километров. То есть в этих (и многих других) районах Великого океана кора, действительно, слишком толста, чтобы считаться океанической. Но в то же самое время она и слишком тонка для того, чтобы мы могли признать ее материковой. Здесь мы имеем дело с корой, так сказать, «переходного типа». Но вот в какую сторону следует этот переход? Означает ли такая «промежуточная» мощность коры, что некогда здесь была суша, которая опустилась и затем начался процесс «утончения» материковой коры, в ходе которого она стала лишаться гранитного слоя, «океанизироваться»? Может быть, наоборот, мы имеем здесь дело со своего рода «микроконтинентами», неродившимися (или рождающимися сейчас — ведь темпы формирования материков и океанов измеряются миллионами лет) участками суши? И та, и другая точки зрения имеют много защитников, причем среди них — крупнейшие океанографы, геологи, геоморфологи… И все-таки окончательно вопрос не решен. Мы не знаем, находятся ли на дне океана, в районе острова Пасхи или Новой Зеландии, «бывшие материки», ушедшие под воду, или, наоборот, «будущие материки», которые когда-нибудь поднимутся из пучин Великого океана.

Как видите, даже самые последние данные не могут окончательно решить вопрос о Пацифиде. Пацифиде геологической… А зоогеографической? Быть может, все-таки данные о распространении животных и растений могут ответить на вопрос, не разрешенный пока что геологией и океанографией?

К сожалению, и здесь нет окончательного ответа. На первых порах все казалось просто и ясно. Есть два типа островов: материковые и океанические. Первые возникли, отделившись от материка проливами. Вторые родились в океане, в результате тектонического поднятия или извержения вулкана (подобное рождение островов происходит и на наших глазах). Естественно, что на материковых островах фауна и флора тоже должны быть материковыми. Ибо это, по существу, «сколок» с животного и растительного мира того материка, частью которого некогда были острова подобного типа. И наоборот, на океанических островах фауна и флора должны быть очень бедны: ведь растения и животные могли попасть на такие острова только путем «случайных забросов» — с помощью ветра, течений, перелетных птиц. На материковых островах фауна и флора закономерны, «гармоничны», на океанических — случайны, «ущербны».

Если это так, то определить, какой остров был частью материка, а какой — нет, не представляет особого труда: нужно лишь сравнить его фауну и флору с материковой и определить, насколько они сходны… Но если бы все было так гладко, как это кажется на первый взгляд!

Начнем с того, что фауна и флора острова — материкового ли, океанического ли, безразлично, — оказавшись в изоляции, начинают развиваться своими особыми путями. Появляются эндемичные, специфические для данного острова или архипелага виды (о них мы уже рассказывали во второй части нашей книги). Но помимо того, на островах происходит еще один необратимый процесс: обеднение фауны и флоры. «Очевидно, малая территория, располагающая неполным комплектом биотипов, не может длительно прокормить гармонической материковой фауны и постепенно ее теряет. Этой потере способствует то обстоятельство, что на материке вид может целиком вымереть в одной местности под влиянием засухи, наводнения, деятельности хищников, эпидемии, но потом опять восстановиться за счет иммиграции из других местностей, — пишет профессор И. И. Пузанов в своем учебнике “Зоогеография” (1938 год). — На острове всякая потеря является невознаградимой: так, на о. Исландия до суровой зимы 1829–1830 г. водились лягушки, а потом исчезли и, разумеется, естественным путем снова появиться не могут. Исторически доказано, что волки и медведи водились в Британии, но, раз истребленные, вновь не могут появиться».

Очевидно вывод, верней, закон зоогеографии: остров, отделившийся от материка, населенного нормально развитой фауной, неминуемо ее с течением времени растрачивает. Причем, чем древней остров, тем больше «растрата фауны», и чем меньше размеры острова, тем быстрей идет этот процесс. Зоогеографы называют этот закон правилом островного обеднения.

Но это касается материковых островов. А на океанических идет обратный процесс: чем больше времени проходит, тем больше вероятность того, что на остров будет занесена та или иная форма жизни, то или иное животное или растение (вспомните заселение вулканического острова Кракатау). Значит, с течением времени фауна и флора материкового острова неуклонно обедняются, становятся «ущербными», а океанического — наоборот, стремятся преодолеть свою «ущербность», обогащаясь все новыми и новыми видами. В итоге, по истечении некоторого промежутка времени, фауна и флора островов обоих типов становятся практически неразличимы. Тем более, что островная жизнь подчиняется ряду общих закономерностей независимо от того, является ли остров материковым или океаническим (уменьшение размеров млекопитающих-островитян, преобладание на островах ящериц над змеями и т. д.).

Таким образом, мы не можем точно знать, какова фауна и флора того или иного острова — «выродившаяся материковая» или же «ущербная океаническая». Вот, например, уже упоминавшийся нами остров Хуан-Фернандес, лежащий в 400 милях от Чили. Здесь обитает 4 вида наземных птиц, среди них эндемичные виды колибри; 34 вида бабочек, близких или тождественных чилийским бабочкам, и около 20 видов моллюсков, причем все являются эндемиками, но принадлежат к родам, распространенным в Чили. Что это? Осколок былой суши, связанной с Чили? Или же океанический остров, заселенный с чилийского побережья случайными заносами? (Хищные птицы часто залетают на Хуан-Фернандес с материка — и они могли быть переносчиками многих растений и личинок насекомых.) Этого мы не знаем.

Та же ситуация и с другими островами и архипелагами Тихого океана, будь это Новая Зеландия, Фиджи, Самоа и даже Галапагос, где, казалось бы, сам Дарвин доказал «случайный занос» фауны и флоры. Сторонники постоянства океанов считают их «океаническими», сторонники дрейфа материков — уплывшими «кусками», сторонники Пацифиды — остатками затонувшего материка.

И каждая из сторон приводит свои доводы, свои толкования фактов. Например, на Маркизских островах водятся пресноводные рыбы. Значит ли это, что острова эти — обломок Пацифиды? Сторонники гипотезы постоянства океанов считают, что нет: подобных рыб они объявляют «выходцами из моря», превратившимися в пресноводных рыб.