Бобры легко становятся ручными. Ручная выдра и норка не редкость. В Ново-Архангельске одно время под одной крышей жили, не ссорясь, лисица, соболь, тарбаган, пара песцов и кошка.
Основой пропитания туземцев Квихпака и Кускоквима служит рыба в различных ее видах, как-то: вареная, кислая, жареная, мороженая или струганина, сушеная, из которой весьма вкусны продымленные тешки259 чавычи, и полувяленая промороженная нельма; наконец, живая, мелкие однолетние сиги и другие, ловимые осенью заколами в узких протоках; жиры, в особенности белужий, покупаемый у поморцев, и вытапливаемый из миног, считаются лакомством; толкуши с ягодами, кореньями, рыбой, оленьим салом составляют непременные блюда при угощениях. Сверх того, по временам года стол их разнообразится олениной, бобрами, выдрами, перелетной птицей и вообще всем, во что можно пустить стрелу, что можно затянуть в петлю, поймать сетью или ловушкой. Различные коренья пропитывают в голодное время тех, которые не занимаются никаким промыслом, не имеют или не расположены весновать на своих заимках в тундре.
Нельзя назвать квихпакцев и кускоквимцев от природы ленивыми или беспечными потому только, что они мало заботятся о будущем. Напротив, мы показали, что там, где необходим труд, туземец в высокой степени обладает стойкостью и терпением. Некоторые торговцы по несколько лет держат у себя сотни бобров и других дорогих шкур, дожидая привоза требуемых ими предметов или изготовляясь к главным поминкам своих родственников. Отдельно каждая семья живет хозяйственно: у женщин всегда найдется в запасе игла, пеколка, нитки из оленьих жил, обрезки различных шкур для исправления одежды и обуви. Муж ко времени построит нарту, сделает лапки, сплетет морду и прочее. Впрочем, в семье не без урода: нерадивые прокармливаются за чужой счет, но остаются в пренебрежении.
Дух общественного быта таков, что общее уважение сопутствует благотворительному или, вернее, щедрому; со всем тем каждый останется свободным в своих действиях, ничто не обязывает бедняка службой богатому; и хотя вообще старики уважаются, однако никто из них не вздумает заставить кого-либо из молодежи принести дров для истопления кажима. В этом весьма важном для туземцев деле не ведется очереди, но оно выполняется всеми жителями так безусловно по какому-то тайному соглашению, что все проживающие в одном селении должны нести общественную повинность.
Не понимая подчиненности между собой, они как-то произвольно предаются в распоряжение русских; часто приходят за советами к управляющим или служителям, разумеется, к тем, которых уважают, и, наконец, буквально выполняют наставления высшего колониального начальства. Приведем тому один пример. Бывший главным правителем И.А.Куприянов, узнав, что многие кускоквимцы берут себе жен из крещеных аглегмюток и, продержав некоторое время, отпускают обратно, причиняя тем раздоры в семействах, прислал к последним в 1838 году некоторого рода прокламацию, в которой предлагает отцам не выдавать своих дочерей за язычников. Аглегмюты послушались, и с той поры кускоквимские женихи крестятся и переходят на житье в окрестности Александровского редута.
В зимних своих жилищах туземцы проводят время подобно тому, как мы в городах, предаваясь отдыху и увеселениям, выполняя все обряды касательно своих верований и условий общественной жизни. В кратком очерке одних суток постараемся выразить общий характер их домашнего быта.
В главе о поморцах мы сказали, что мужчины племени народа канг-юлит ночуют в кажимах. У кого есть оленина, тот спит на ней, покрывшись паркой; у кого нет, тот располагается прямо на досках; некоторые для изголовья приносят другую парку; большей половине подушкой служат торбасы и штаны.
В зимнее время утро у туземцев начинается около 8 часов. Кто ранее встал или кому нужно, тот зажигает жирник, если что осталось в нем от вчерашнего вечера, в противном случае приносит жир из своего зимника. Кажим как общественное здание принадлежит всем; несмотря на то что некоторые старики или строители считаются в нем хозяевами, в кажим от общества жертвуются топоры для колки дров, каменные жирники, с лишком в пуд весом, плод многолетних трудов, занавесы на дверь, на светлый люк и прочее, но ни хозяин, ни кто другой не обязывается освещать его или наблюдать за чистотой и исправностью.
С рассветом, после обыкновенного завтрака, мужчины отправляются к осмотру запоров на какую-либо добычу или зачем-либо по своему хозяйству, не вместе, а кто куда и как вздумал; жены помогают мужьям запрягать собак и в свою очередь идут собирать сухие дрова или принимаются за домашние работы: шьют парки, камлеи, плетут рогожки, чулки и прочее. Мальчики и девочки расходятся к осмотру расставляемых оцепов на кроликов или пленок на куропаток. Вот одна из женщин принимается преусердно колотить по одному из столбов ближайшей кормовой бараборы: она на последних днях беременности, и общее поверье таково, что эта работа способствует благополучным родинам.
К часу за полдень усиленный беловатый дымок из зимников означает возвращение и обед детей, затем собираются старшие. Жена снимает с мужа налимью камлею, отпрягает собак, ставит на вешала нарту, с заботливостью откладывает в особый угол кормовой бараборы привезенную добычу, опасаясь, что не будет счастья в улове или промысле, если она, забывшись, продаст что или издержит из свежего в течение трех суток со дня ее привоза. Кажим наполняется: мужчины вносят в него свои пешни260, состоящие из оленьего рога, насаженного на палку Они доселе веруют, что в прорубь, вырубленную топором или пробитую железной пешней, не пойдет рыбы столько, сколько бы следовало, развешивают для обсушки рыбьи черпаки, и вот наступает пора высшего наслаждения туземцев – баня. Одни бойкие промышленники, избегая этого изнеживающего удовольствия, отправляются на реку бегать на лапках взапуски или вести какую-нибудь иную игру.
Пока один из претендентов на баню оленьим клином колет намелко дрова, а другой складывает их клеткой, фут 4 в квадрате, остальные убирают развешанные парки, приносят или достают с верхних лавок все нужные принадлежности паренья: чашку известной жидкости, травяную мочалку, из мелких стружек неплотно связанные затычки (не знаю другого равносильного слова); наконец, изготовились: принесена, раздута и подложена головня; огонь быстро обхватывает костер; дым, как густой туман, застилает кажим от пола до потолка, не находя достаточного выхода в верхнем люке; искры еловых дров с треском разбрасываются во все стороны; парильщики обсели огнище и, чтоб не задохнуться, вооружили свои рты поименованными затычками. Операция началась, и вместе с тем оглушительный вой и плач понеслись из кажима – это, мы знаем, туземцы оплакивают умерших, вспоминают славные деяния предков и невозвратные дни своей молодости; мы знаем, что некоторые, прожаренные у огня, без памяти вытаскиваются на снег собратьями, знаем, что с окончанием бани вся остающаяся жидкость выливается на угли и распространяется удушающий запах, по крайности на полчаса, и потому это время проведем с молодежью.
Один известный ходок трижды опередил своих товарищей. Принялись за другого рода забаву: наломав до 10 штук таловых ветвей, разложили их одну от другой в расстоянии 6 фут; каждому участнику следовало перескочить через пространство между ветвями безостановочно так, чтоб во время бега становиться ногами по этим меткам и не сдвигать их с места; через шестифутовые расстояния перескочили все участвующие; раздвинули ветви на семифутовые – некоторые спутались; прибавили расстояния еще на фут, и малая только часть совершила скачку с успехом; наконец, через девять девятифутовых расстояний мог скакать, не переводя духа, только наш малорослый стрелец Никитин. Собравшиеся на угоре женщины не оставались праздными зрительницами: вооруженные нарочно для того приготовляемыми ножами из мамонтовой и моржовой кости, они весьма искусно выводили по снегу различные узоры, одна из них случайно упала, вскочив, тотчас начинает бросать на себя снег, оплевываться, смеяться: кто пренебрежет этими предосторожностями, тот рискует занемочь и даже умереть.
