— Ты не виноват, Квинт. А что он еще только юнец, это я вижу сам. Хотя и мой племянник Валерий бывает в лупанариях и трактирах, но он никогда не обидит человека, равного себе, тем более того, кто старше его на много лет. А сейчас позволь мне уйти. Меня ждут дела.

Леонид, пожав руку сенатору, добавил:

— Спасибо, что выручил меня. Даже проступок твоего сына не изменит моего отношения к вашей семье. Будь здоров, друг мой.

Вскоре легат уже шел к своей лектике, около которой его поджидали рабы.

Валерий плавал в бассейне, когда вольноотпущенник Эней проходил мимо. Со свитком пергамента он спешил в библиотеку.

— Друг мой, — окликнул Энея молодой патриций. — Подожди меня, я хочу поговорить с тобой.

Валерий вылез по мраморным ступеням из бассейна, к нему тут же подбежал раб и накинул на господина теплую простыню.

Когда два друга уединились, расположившись в креслах в одной из комнат дома, Валерий сказал:

— Знал бы ты, друг мой, что со мной творится… Мое теперешнее состояние таково, что я подобен осеннему листку, подхваченному ветром. Я не ведаю, куда ведет меня любовь.

Да. Я влюбился, кто моя возлюбленная? Она невольница. Ты усмехаешься, но, тем не менее, это так! Ее зовут Актис, и она работает цветочницей на вилле моего дядюшки. Я не знаю, какая в этой рабыне таится сила, но меня безумно влечет снова и снова туда, в розарий, чтобы еще раз увидеть эту прекрасную девушку. С тех пор, как друзья посвятили меня в таинства любви, я думал, что ничего на свете нет такого, что повергло бы меня в изумление. Но Актис, о, боги! Она во много раз прелестней тех женщин, которых я знал. — Валерий шумно вздохнул и замер на мгновение. Затем с жаром продолжал:- Не скажешь, что она рабыня, так мудро эта девушка ведет разговор. Черные, как уголь, глаза манят к себе, никогда я не испытывал ни с одной матроной, ни с одной гетерой, чтобы так было велико мое желание прикоснуться к ее подрагивающим ресницам. Ее волосы мягки и нежны. Не могу забыть ее зовущих губ, и даже сквозь сон я ощущаю прикосновения ее ласковых рук. Скажи, друг мой, что мне делать? Я не могу забыть ее…

— Если ты действительно полюбил, все в твоих руках. Но, может быть, это только мимолетное влечение, которое скоро пройдет?

— Ты ошибаешься, друг мой. Что было раньше, я проклинаю от всей души. Но теперь совсем не то, что ты думаешь! Знаешь, сколько в ней душевного тепла! Я не встречался еще ни с одной женщиной, которая смогла бы завладеть моим сердцем, Теперь же я весь, без остатка, принадлежу Актис. Я это чувствую и не могу ничего поделать с собой. Но я свободный человек, а она всего лишь рабыня-цветочница. Но находясь рядом с Актис, я забываю, кто она…

— Я могу посоветовать лишь одно. Если ты полюбил, я только рад этому. Любовь, возможно, оторвет тебя от бестолковых похождений. Ну а то, что та девушка, которую ты боготворишь рабыня, по-моему, это нисколько тебя не унижает. Ведь ты находил себе подруг еще менее достойных, не так ли?

— Эней! Хотя ты и друг мой, но иногда ты бываешь слишком жесток в суждениях. Тебе так не кажется?

— Извини, Валерий. Но я страдаю, когда вижу, как ты погружаешься в омут страданий, ведь они любого человека могут превратить в раба неумеренных наслаждений.

— Ты прав. Но я порвал с прошлым. Я уже говорил тебе, что меня не прельщают безмерные удовольствия. Возможно, что именно Актис станет для меня той женщиной, которая заменит мне прежнюю жизнь, насыщенную пирами и любовными утехами.

Послышались быстрые шаги. В комнату вбежал раб, сжимавший в руке письмо. Облокотившись на спинку кресла, Валерий с озабоченным видом прочел записку, затем скомкал ее и, бросив себе под ноги, произнес:

— Послание от Фабии. Она пишет, что мой отказ сопровождать ее в Помпеи стал для нее неприятным сюрпризом. — Валерий усмехнулся. — Она уезжает завтра утром к своей тетке Гортензии и желает, чтобы я навестил ее. В противном случае, грозит порвать отношения со мной. Эней, как ты думаешь, следует мне ехать в Помпеи или нет?

— Напиши ей, что тебя ожидают дела. И перестань встречаться с Фабией. Она подлее лисы, любого обольстит и заставит пресмыкаться перед собой.

— Ты ошибаешься, друг мой. Это Фабия сохнет по мне. Я же делаю вид, что не могу без нее. Я решил избавиться отягощающего для меня тесного знакомства с женой своего дядюшки. Меня влекло к ней только как к любовнице, ничего, кроме горького разочарования не испытывал я после объятий с Фабией. Теперь все! Пусть ищет себе другого любовника! У меня же есть любовь — Актис, и с ней я не расстанусь никогда.

• Ну что ж, как я тебя понял, ты позвал меня поведать о своих чувствах. Я не прав? — Я хотел рассказать тебе о встрече с Актис, это правда! Но это еще не все. Я бывал в библиотеке, видел, как ты относишься к книгам. Я просто восхищен тобой. Как-то отец поведал мне о библиотекаре, который был прежде тебя. Так вот, тот негодяй продал несколько ценных книг, купленных еще моим дедом на Крите у одного жреца. Жрец был смертельно болен и никак э хотел расставаться, как он говорил, со своим сокровищем. Вся жизнь была скрыта в страницах древнего папируса, высший сорт второго греки использовали только для священных книг. Дед мой, Марк Веттий, как и мой отец, тоже занимался откупами в провинциях, и ему пришлось •несколько раз навестить жреца, прежде чем тот согласился продать папирус римлянину, клятвенно пообещавшему, что книги попадут в хорошие руки. А этот библиотекарь, кажется, его звали Трифон, сбыл нашу семейную реликвию кому-то на рынке. Спохватились мы уже поздно. Лишь через две недели отец обнаружил пропажу. Трифон умолял пощадить, ползал на коленях перед отцом, говорил, что найдет незнакомца, которому продал папирус. Но отец был так зол, что приказал тот час же умертвить раба. Целый год мы не могли найти себе нового библиотекаря. И, видимо, само провидение послало тебя, Эней. Твоя забота о книгах, друг мой, не знает границ.

Эней пожал плечами. Он был немного смущен и переминался с ноги на ногу.

— Это моя работа, — произнес он. — Среди книг я чувствую покой и отдохновение от суеты жизни. В библиотеке я погружаюсь в мир грез, здесь же пишу свои статьи. А сколько бесед было у нас с тобой в этих благословенных стенах.

Вот что, друг мой, я собираюсь немного прогуляться по городу. Будь добр, составь мне компанию. Меня приглашал в гости один милый человек, хороший знаток греческих учений. Я думаю, тебя заинтересует его взгляды на жизнь. Ты согласен?

Эней колебался. Было много дел в библиотеке, нужно было переписывать страницы с уже рассыпавшихся пергаментов на новые, склеивать листы, оторвавшиеся друг от друга. И еще ряд неотложных забот требовали присутствия на вилле.

— Если ты говоришь, что он образован и хорошо знает мудрецов некогда великой Греции, я пойду с тобой, — ответил Эней, решив отложить на время работоу в библиотеке.

Валерий приказал принести одежду и обувь. Управляющий стоял перед юным патрицием и держал в руках небольшую шкатулку из слоновой кости, где лежал, блистая красотой, золотой перстень — знак всаднического сословия. Рабы, окружившие господина, взирали, как Валерий с достоинством взял драгоценный камень правой рукой и, поцеловал его холодные грани, медленно одел великолепный камень на указательный палец, затем он взглянул на водяные часы и велел накрывать на стол.

— Все готово, господин, — преданно склонился виллик. — Легкая закука, как вы приказали.

Валерий и Эней подкрепились несколькими грушами, выпили по чаше виноградного сока с медом и отправились в город, расположенный в пятнадцати минутах ходьбы от виллы. Когда они добрались до Капуи, солнце уже садилось за горизонт. Жители спешили, какждый по своим делам, и на двух юношей, вышедших на мостовую из лектики, никто внимания не обратил. Нищих, постоянно бродивших по улицам и вымаливавших у богатых римлян подачку, в этот раз не было видно. Вдалеке, примерно за квартал от того места, находились два друга, слышался людской рокот. Он нарастал и вновь стихал, затем возобновившимся, взрывался шумом, в котором были крики и смех, какой-то звериный рев и хлопанье в ладони.