Когда шумная компания повернула направо по дорожке, огибавшей густые кусты, куда-то спешившая рабыня столкнулась со своей госпожой. Фабия, чуть не упав от столкновения, некоторое время не могла произнести и слова от неожиданного происшествия. Перед хозяйкой растерянно глядя на гостей, одетых в богатые и изысканные одежды, стояла Актис.

— Проклятая девка! — вскричала Фабия. — Куда ты несешься! — Госпожа, побагровев от гнева, сделала два шага к Актис и наотмашь ударила ее по лицу. Вмиг прекрасные глаза девушки наполнились слезами.

— Так куда ты спешила? — спросила матрона, с ненавистью глядя на невольницу.

— Корнелий, старший садовник, послал меня за вином, — прошептала Актис. — Моя госпожа, простите вашу верную рабыню…

Корнелий был любимцем Фабии. В городе болтали, что он родился от связи деда Фабии с чернокожей еврейкой, рабыней, прислуживающей в покоях господского дома.

— Ты осрамила меня перед гостями и за это ты почтишь нас вечером своим присутствием на нашем пиру! — Фабия многозначительно обвела взглядом столпившуюся вокруг нее компанию гостей. — Сегодня ты будешь наказана розгами. Иди прочь и скажи Корнелию, чтобы он лучше поливал цветы, чем заливал свою глотку вином.

Актис потупив взор, стояла перед Фабией.

— Ступай! — повторила еще раз матрона и повернулась к гостям. Актис, опустив глаза, побежала к домику, и через мгновение ее стройная фигура скрылась из вида.

Леонид, уже изрядно подвыпивший, обнявшись с двумя приятелями — толстым Траквиллом и рыжебородым мужчиной — стоял позади разгневанной жены.

— На эту красотку, затмившую весь розарий, пожалуй, стоило посмотреть, друзья мои, — проговорил легат. — Моя дорогая женушка позабавила нас. Она не только показала вам цветущее царство, — господин обвел рукой цветник, — но и дала вам возможность насладиться тем божественным цветком, только что упорхнувшим от нас.

Гости засмеялись, и Фабия уже сама добродушно улыбалась. Маска радушия и гостеприимства сменила маску гнева и ярости. Она, подобно актеру на театральной сцене, играла роль прекрасной хозяйки и преданной жены. Оставалось показать еще одну диковинку, и Фабия повела гостей в дальний конец сада, где на широкой зеленой лужайке ходили павлины, распустив цветастые хвосты.

И матрона опять рассказывала слушателям о своем огромном хозяйстве. Смех и шутки сопровождали ее речь…

А в это время старший садовник, почесывая живот и широко зевая, сидел на тюфяке. Он долго выговаривал Актис за ее оплошность. Мало того, что он остался без вина, да к тому же и она будет наказана из-за своей глупости. Корнелий, отругав девушку, взмахом руки отправил прочь.

Когда Актис подошла к работающим садовницам, уже несколько венков лежало на расстеленной перед ними белой простыне. Рабыни вполголоса напевали песню, ловко орудуя иглами, сшивавшими лепестки роз. Африканцы таскали воду из небольшого пруда для поливки цветов. Близился вечер. И из дома уже доносился беззаботный смех и звонкие голоса веселящихся гостей.

Актис села на землю, дышавшую теплом, рядом с той белокурой девушкой, с которой она работала днем при обрезке цветов с кустарников. Заметив, что Актис чем-то расстроена, соседка поинтересовалась:

— Что с тобой? Тебя кто-то обидел?

Актис молчала. Ее длинные ресницы подрагивали от волнения. Работая иглой, она то и дело укалывала себе пальцы. Наконец, не выдержав терзавшей ее душу беды, Актис произнесла:

— Госпожа обещала наказать меня розгами перед гостями.

И она поведала подружке о происшествии в розарии, сетуя на свою оплошность. Белокурая девушка внимательно слушала рассказ, с тоской и жалостью глядя на Актис. Другие рабыни не обращали внимания на них, занятые своей работой.

— Есть один выход… — задумчиво молвила под ружка Актис, когда рассказ был окончен. — Попробуй попросить кого-нибудь иэ гостей заступиться за тебя…

Появился шанс избавиться от наказания, и Актис воспрянула духом. Он был слишком мал, но все-таки вселял в девушку маленькую надежду.

Из домика вышел Корнелий. Он обошел работавших невольниц, тщательно рассматривая приготовленные венки. «Для пира роз достаточно», — подумал про себя старший садовник, рабыням же хрипло сказал:

— Заканчивайте сшивать. Пора нести корзины в господский дом. — Круто развернувшись, он пошел взглянуть на работу чернокожих рабов, поливавших розовые кусты.

Рабыни поднялись с земли, отряхнув с себя прилипшие лепестки, побежали к пруду, чтобы умыться, причесаться и предстать перед гостями опрятными и красивыми.

Затем Корнелий повел невольниц к дому. Актис шла по утоптанной дорожке, моля богов избавить ее от стыда и позора. Она была словно в жару. Лицо жгло огнем, а в висках бешено стучало. Мысли суматошно кружились в ее голове. Вот и дом. Что ждет Актис впереди?

Корнелий, проведя своих цветочниц по коридору, приказал им остановиться перед пиршественным залом. Пришлось немного подождать, ибо гости еще только входили в трикпиний, где должен был состояться веселый пир.

Когда гости зашли в пиршественный зал, к ним навстречу двинулись рабы. Каждого из тридцати гостей встретил персональный раб и, омыв ноги знатному господину и низко ему поклонившись, уносил обувь приглашенного с собой, чтобы потом после пира, обуть и проводить захмелевшего сотрапезника до лектики, а там уж о нем пусть заботятся его собственные рабы.

Зал был залит светом сотен светильников, а в его центре находился длинный стол, окруженный с трех сторон ложами. Перед столом стоял сделанный из серебра ослик, и в его корзинах горой высились яства.

Хозяин и хозяйка заняли места в центре стола, и праздник начался. Первыми в зал вошли девушки из розария. Внеся огромные корзины, они увенчали всех гостей венками из роз, затем, устроив грандиозный дождь сначала из красных, потом из розовых и напоследок из белых лепестков, вышли из зала.

Фабия с удовольствием заметила, как досадившая ей днем девчонка дрожит, с ужасом и мольбой глядя на свою госпожу. В ответ Фабия лишь презрительно усмехнулась. Девушки, покинув столовую, все, кроме несчастной Актис, побежали в свои покои. Актис же сразу за дверью задержали два раба и, остановив ее, дрожащую от страха, стали ждать, когда рабыня понадобится госпоже. Вслед за цветочницами вошли одетые в зеленые персидские кафтаны рабы с подносами.

На золотых блюдах пирамидами лежали яйца двенадцати разных птиц. Здесь были маленькие — воробьиные и дроздовые; средние — голубиные и куриные; большие — гусиные и павлиньи. Одно яйцо большое как страусиное, сделано было из сладкого теста и начинкой ему служили омлет с грибами и спаржей с запеченными в нем дроздами, предварительно сваренными в молоке. Когда гости накинулись истреблять яйца, в зал вбежали обнаженные мальчики-виночерпии, и вино вспенилось и зашипело в драгоценных кубках.

— Друзья, — приветствовал собравшихся Леонид, — я рад, что вы почтили меня своим присутствием, и теперь своим аппетитом вы должны доказать свое уважение и любовь ко мне. Гости стали приветствовать Леонида, дружно перебивая друг друга. Заздравные тосты были неистощимы и сотрапезники хозяина дома быстро захмелели и развеселились. Через два часа праздника они до того наелись и напились, что полностью перестали смущаться кого бы то ни было и справляли свои мелкие нужды тут же, не выходя из-за стола. Трое евнухов едва успевали менять тазики, куда желающие могли помочиться или сблевать. Особенно часто делал это толстый Транквилл. Он так потешно работал павлиньим пером у себя в горле, чтобы вызвать рвоту, и так громко пускал прозрачную струю в звенящий таз, обрызгивая при этом лицо евнуха, что пирующиенаблюдавшие за ним, покатывались от хохота.

В этом шуме веселья лишь Фабия оставалась спокойной и невозмутимой. И хоть она пила вино наравне со всеми, хмель словно не действовал на неё. Женщина на протяжении всего этого времени не отводила взгляда от племянника. Ей было немного досадно, что молодой человек столь редко отвечает на её страстные взоры. Валерий действительно был так занят застольем и беседами со своими молодыми друзьями, что почти ни разу не взглянул на Фабию. Матрона лишь один раз поймала на себе взгляд любовника, когда тот, отведав фессалийского барашка, сваренного в яблочном вине и потушенного с оливками и персиками, вытирал засаленные пальцы о кудрявую шевелюру юного виночерпия, чья голова от подобных процедур уже блестела, как грива вспотевшей лошади. Фабия восприняла такое равнодушие, как предательство и вся кипела от негодования. Она стала искать, на ком бы выместить зло, и тут же вспомнила об Актис. Фабия знаком подозвала к себе Рупия — вольноотпущенника и поверенного своего дома и велела позвать палачей и привести для наказания рабыню.