— Даже и не мечтай об этом! — отрезала Люция Флавия. — Девочка никогда не будет продана без моего согласия. А я не собираюсь с ней расставаться.

— Откуда в тебе столько упрямства? — рассердился Демиций. — Сколько я смотрю на тебя, столько не перестаю удивляться. Ведь ты уже стара так, что пора думать о смерти, а ты только и думаешь, чтобы досаждать мне.

— О боги? — воскликнула Флавия. — За что вы так караете меня?

— За дело, — ответил сын. — Согласись, что ты немало согрешила в своей жизни.

В другой комнате, слыша эти слова, дрожала Актис. Она не смела даже на глаза показаться Демицию, не то чтобы вмешаться в разговор.

Спор между тем продолжался, часто переходя в крик. Флавия, забыв про своё достоинство, осыпала сына площадной бранью, обвиняя его во всех на свете грехах, тот тоже не уступал ей в оскорблениях, Так они ругались очень долго.

Давно уж наступила поздняя ночь. Светильники тускло освещали искажённые злобой лица спорящих. Наконец Флавия объявила, что не желает больше слушать своего вздорного сына, и отправилась в спальню.

Разъярённый таким поведением матери солдат схватил её за платье и с силой повернул к себе.

— Нет, ты выслушаешь меня до конца! — завопил он. — Иначе тебе придётся очень плохо!

От винного запаха, идущего у него изо рта, женщину чуть не вырвало.

— Мерзкое животное, сейчас же отпусти меня! — крикнула она.

— Нет, ты не уйдёшь! — был ей ответ.

Флавия сТала вырываться из стальных объятий сына, но тот, потеряв от ярости рассудок, обрушил ей на голову страшный удар.

— Получай, упрямая стерва!

— На помощь! — в отчаянии застонала Флавия. — Гиппократ, Актис!..

Актис, видевшая всё это, в ужасе побежала звать Гиппократа. От страха она почти обезумела и не догадалась выбежать на улицу и позвать стражников или соседей.

Когда беззащитная девочка и слабый старик прибежали в таблиний, где происходила эта сцена, глазам их предстало страшное зрелище.

Демиций, схватив мать за волосы, избивал её, нанося кулаками бесчисленные удары куда попало. Бедная женщина уже не кричала, а только хрипела от боли. Ветеран был страшен. Повязка с правого глаза слетела, обнажив пустую страшную глазницу, а левый глаз горел адским огнем, в котором пылали ненависть и неукротимое бешенство.

Актис и Гиппократ бросились на помощь своей госпоже, но что они могли сделать против здоровенного мужчины, объятого бешенством? Наконец отпустив мать, тот с рёвом схватил девочку и старика и поволок их к имплювию. Актис каким-то чудом удалось вырваться из его цепких рук, а несчастного старика солдат сбросил на дно водостока. Водосток был совсем не глубок — в нём почти не было воды, и нечем было смягчить удар. Гиппократ с переломанными рёбрами затих на мозаичном дне бассейна. Из его головы хлынула кровь, и вода вмиг стала чёрной и маслянистой, а на её непрозрачной глади отразилась луна, заглянувшая сюда с бархатно-чёрного неба…

Демиций остановился, чтобы отдышаться, и огляделся по сторонам. Увидев мать, ползущую в попытке добраться до своей спальни и в надежде запереться там, он ещё более обезумел и бросился догонять обессилевшую от побоев женщину. Когда он нагнал её, то с размаху опустился ей на спину и огромными, покрытыми шрамами руками схватил за шею и начал душить её. Из ноздрей убийцы вырвался торжествующий свист. Жертва издавала последние хрипы. Флавия не хотела расставаться с жизнью, и её пальцы инстинктивно схватили руки убийцы и вцепились в них ногтями с такой силой, что полилась кровь. Это привело Демиция в ещё боль шее бешенство, и он резким рывком дёрнул жертву к себе. Раздался громкий в этой тиши хруст, и женщина обмякла.

Демиций разжал руки, и безжизненное тело упало на землю. Затем этот звук повторился. Убийца оглянулся. Это со стоном упала лишившаяся чувств Актис…

Демиций схватил висевший на стене светильник и бросился в комнату матери в поисках денег. Поиски его были недолгие. Найдя несколько кошельков с золотыми монетами, забрав все драгоценности и украшения убитой матери, он вернулся в зал, где произошло убийство. Он уже хотел бежать, но случайно наткнулся на распростёршуюся на полу, за диваном Актис. Увидев девочку, Демиций немного подумал о чём-то своём, затем взвалил её себе на плечо и вышел из дома.

Очутившись на свежем воздухе, Актис очнулась и долго не могла понять, что происходит. Вспомнив, что произошло, она застонала. Услышав её голос, Демиций поставил до смерти перепуганную рабыню на ноги и приказал ей не издавать ни звука и идти за ним. Актис не смела ослушаться и на сгибающихся и дрожащих ногах последовала за Демицием. Она не могла совладать с собой и приноровиться к быстрому солдатскому шагу своего страшного спутника.

Актис со страхом и отчаянием смотрела в будущее. Она уже не была той несмышленной греческой девочкой с большими глазами и прекрасно знала из бесчисленных рассказов Люции Флавии жизнь римского общества. Она видела и своё место в этой жизни. Её ожидала незавидная участь рабыни, которую мог купить и продать кто угодно. А вряд ли можно представить судьбу более трагическую и тяжёлую, чем судьба девочки-рабыни в Римской империи. Что ожидает её впереди? Тяжёлый физический труд, за несколько лет превращающий здорового крепкого человека в ничего уже не умеющего делать калеку, которого за ненадобностью выбрасывают на улицу, обрекая тем самым на голодную смерть, и чей труп потом будут рвать на куски бездомные собаки. А может быть, ее ждет чей-нибудь богатый дом, где будет растоптано и человеческое и женское достоинство. Дом, в котором всё, чем наделила человека природа, будет служить лишь одной единственной цели: — удовлетворению всех потребностей господина или госпожи. А потребности могут быть, совершенно различными — от тех действительно жизненно необходимых вещей, что от природы даны человеку, до тех дел, что служат удовлетворению самых низменных и мерзких человеческих похотей. Здесь может сойтись воедино и удовлетворение плотской похоти самыми различными, порой звериными методами, и простейшее удовольствие от жестокостей и издевательств, совершенных над безвинной и беззащитной жертвой, какой является раб или рабыня.

Сколько их могил разбросано по всей Италии, а ненасытная волчица всё никак не может успокоиться и требует себе новой пищи. И плывут корабли, и идут караваны со всех концов земли под музыку звенящих цепей, и стонут женщины, плачут дети, в отчаянии сжимают кулаки мужчины, чувствующие своё бессилие. И свистит вечным жилом бич надсмотрщика, оставляя кровавые следы на обнаженных спинах несчастных. Днём палит их беспощадное солнце, а ночью обливает холодом равнодушная луна. И весь древний мир исчерчен, как меридианами кровавыми следами, что остаются после таких караванов.

Актис видела впереди лишь ужас, одиночество и мучения. Она плелась за Демицием по тёмным улицам города. Их шаги гулко отдавались в тишине. Где-то завыла собака, и под её протяжную песню путники вышли к окраине Неаполя. Мрачно белели в темноте его крепостные стены. Их уже давно не охраняли, и стены скучали в одиночестве. Лишь в главных городских воротах, запертых на ночь, дремала стража.

В то время римляне, завоевавшие весь мир, уже не боялись, что на итальянской земле появится вооруженный и грозный враг. Здесь давно перестали вздрагивать при имени Пирра, Ганнибала или Спартака. А от гражданских войн, как подсказывал опыт, не помогают никакие стены. Поэтому ещё с Августа римляне несколько запустили состояние крепостных стен во многих городах, лежащих в центре страны. Неаполь был в их числе. Его красивые и большие ворота служили более декоративным целям, чем действительно государственно-безопасным. Всякий, кто хотел войти в город и избежать формальностей, с предоставлением документов мог сделать это в стороне от главного входа. В длинной стене было немало мест, служащих такой цели, и нельзя сказать, чтобы они были в бездействии.

Именно такой возможностью и воспользовался Демиций. Вскоре они с Актис были за пределами города и спешили к дороге, которая одинокой лентой бежала к горизонту. Воздух был, прохладен и свеж. Прошёл час после полуночи, и Актис изрядно продрогла.