Товарищи, вопрос стоит так: это та самая армия, которая совершила победоносную русскую революцию. Разумеется, эта армия не стоит на высоте революционного социалистического сознания. На это я указал в моей цитировавшейся здесь статье. Это есть армия, которая вышла из русских социальных и политических условий со всей их отсталостью, со всем их вчерашним, сегодня еще не вполне ликвидированным варварством. Но это наша армия, та героическая армия, которая совершила русскую революцию. Все объясняют тем, что в армии преобладают шкурные вопросы и личные интересы и что это разлагает армию. Эта постановка вопроса, по-моему, совершенно недостойна ни вас, ни нас. Мы думаем, что наша армия, та самая, которая в лице каждой отдельной воинской части, совершая свое революционное освобождение, подвергалась всему тому риску, который в критические дни был связан с этим революционным актом, когда судьба революции стояла еще под знаком вопроса, – эта наша армия в целом и каждая отдельная ее часть способна и теперь к самопожертвованию и героизму, когда она спаяна единым революционным сознанием, единством политической цели, которую она внутренне признает. Вот в чем существо вопроса. К счастью для всей русской истории, наша революция раз навсегда ликвидировала старую психологию русской армии, психологию саранчи или воблы, как говорил Глеб Успенский, когда сотни тысяч умирали пассивно, стихийно, не давая себе отчета в существе своей жертвы, и не ставя перед собой вопроса о субъективной и объективной цели этой жертвы. Я говорю: да будет проклят тот исторический период, который мы оставили за собой! Если мы сейчас ценим героизм, так не этот массовый, стихийный, бессознательный, а героизм, который проходит через каждое индивидуальное сознание… (Аплодисменты.) Я говорю, что в этой самой армии, которая вышла через революцию, прошла через нее, могут быть, должны быть и существуют и будут существовать идеи, лозунги, цели, которые способны эту нашу армию, крестьянскую и рабочую армию, сплотить единством энтузиазма. Нам говорят: «Перед армией нельзя демократическим путем поставить вопрос о том, хотите ли вы, братья, идти в наступление за те цели, которые общи вам всем, которые вас объединяют». Неправда! Только буржуазные филистеры могут думать, что если вопрос о наступлении будет поставлен на обсуждение всей армии, то это подорвет ее дисциплину, ослабит ее наступательный порыв. Я утверждаю, что армия Великой Французской Революции, путем голосования или каким угодно другим путем, способна была отвечать и отвечала на призыв к наступлению совершенно сознательно.
В чем же дело? Все дело в том, что такой связующей армию цели в настоящее время нет… (Голоса: «есть»)… Если бы, товарищи, она была, то не было бы жалоб на разложение, на распад, на анархию. Более того, не было бы наших трагических прений здесь, на этом собрании. В чем же дело? Вы знаете сами, что наше Временное Правительство само, перед лицом всего мира и перед лицом русской революционной армии, поставило вопрос о целях войны. Мы получили войну, как наследство. Мы ее сами не затевали. Армия ее протащила на своей спине из старого самодержавного режима. Временное Правительство наше впервые поставило вопрос о целях войны. В какой форме? В форме необходимости пересмотреть старые цели войны перед каждым солдатом русской армии, перед тем солдатом, который, благодарение господу богу, перестал быть святой скотинкой, который мыслит о своей судьбе и о судьбе войны. Перед ним вопрос о целях войны стал в субъективной форме, в форме, освященной авторитетом революционного правительства и вашим авторитетом, ибо Советы Рабочих и Солдатских Депутатов постановляют, что необходимо пересмотреть старые, унаследованные от царизма, цели войны. Это есть основной факт состояния армии, ее психологии, и от этого основного факта вы никуда не уйдете, никакими софизмами не скроетесь. Каждый мыслящий солдат ставит перед собой вопрос: во имя каких целей он будет наступать, или, если говорить в более субъективной форме, каждый мыслящий солдат говорит себе: из тех пяти капель крови, которые я пролью сегодня, не будет ли только одна пролита за интересы русской революции, а четыре за французскую биржу и за английский империализм.
Вот, товарищи, в чем все существо дела. Вы можете говорить, что те солдаты, которые так рассуждают, ошибаются, но тогда вы сами повинны в том, что они ошибаются, ибо вы сами поставили вопрос, и Временное Правительство взяло этот вопрос под свой высокий авторитет. До тех пор, пока этот вопрос не будет разрешен, наступление не будет иметь необходимой психологической и моральной предпосылки. Временное Правительство само обнаружило, что оно сомневается в закономерности тех целей, во имя которых армия должна сражаться, но вместе с тем оно обнаружило и свою неспособность, или, если хотите, объективную невозможность для себя добиться пересмотра этих целей. Вся дипломатическая деятельность Временного Правительства и дополняющая ее социалистическая деятельность Совета Депутатов есть ничто иное, как растянутое многословное подтверждение того, что мы при данных условиях неспособны добиться радикального немедленного пересмотра тех целей, во имя которых вам, солдаты, рабочие и крестьяне, необходимо немедленно проливать вашу кровь.
При этих условиях вопрос о наступлении армии, об единстве в армии может решаться только нажимом сверху, только карманным авторитетом власти, только грозными окриками. Но сложный психологический аппарат, тончайший инструмент пробужденного революционного сознания армии все равно будет развивать огромную силу сопротивления, в одних случаях в более уродливой форме, в других случаях в формах нормальных, организованных; сопротивление армии, которая взбудоражена, перед которой вопрос о смысле войны поставлен и которой на этот вопрос ответа не дано, будет сказываться всюду и накануне наступления и во время наступления. И в этой армии как раз не худшие, а лучшие элементы будут говорить: «Вы сами сказали, что цель войны стоит под знаком вопроса. Вы нас посылаете в бой, не давши ответа на вопрос о целях войны. Мы протестуем. Вы нас караете, и тем самым вы создаете дисциплину властвования сверху, дисциплину по отношению к целям, которые нам чужды, к целям, которые вас, Временное Правительство, кандалами связывают с парижской биржей и с английским и американским империализмом». Если есть лозунги ваших собственных действий, вот как они должны отразиться в сознании каждого солдата.
Что предлагает Временное Правительство? (Голос: «что же делать?»..)… Меня спрашивают, что делать. Прежде, чем вы спросите что делать, вы должны дать отчет в том, что делаете вы сами, ибо вы большинство… (Аплодисменты.) Ибо у вас в руках представители правительства. Вы обязаны дать нам отчет, во имя чего послали вы ваших представителей в правительство, какую политику они способны вести. Я отвечаю, что прежде чем вы получите право поставить нам этот вопрос, вы должны дать нам ответ относительно вашей политики. Здесь на одном фракционном собрании вы говорили, что мы безответственное меньшинство. Это верно в том смысле, что мы не голосовали за Временное Правительство, что мы никого не делегировали, что мы являемся меньшинством, которое занимает критическую позицию со всеми удобными и неудобными последствиями этой позиции. Вы являетесь ответственным большинством. В этом вашем звании вы обязаны указать пути выхода.
Возьмите тот же Черноморский флот. Вы слышали о том, что Кронштадт отделился, провозгласил самостоятельную республику и пр. Черноморский флот является подлинным оплотом дисциплины организованной, сознательного патриотизма, и вот – неожиданная вспышка. (Голоса: «она ликвидирована».) Совершенно верно, но дело в том, что в этом образцовом Черноморском флоте, который разослал по всей стране патриотические депутации, что там, в этом гнезде организованного патриотизма, могла проявиться в такой критический момент такого рода вспышка. Что это показывает? Это показывает глубочайшее противоречие в психическом состоянии нашей армии. (Председательствующий. «Время ваше истекло. Угодно предоставить оратору еще 8 минут?» – (Голоса: «просим».)
