Наполеон слишком поздно сознает опасность испанского восстания; он откладывает до 15 июля приготовления к далеким экспедициям. – Впечатление, произведенное в Вене байоннскими событиями. – Меры для спасения империи – всеобщая мобилизация; Австрия вооружается. – Наполеон не хочет войны с Австрией и старается ее избегнуть; роль, назначенная им для России. – Александр старается быть любезным и предупредительным. – Его первые обращения к Австрии. – Эрцгерцог Карл и испанская корона. – Россия признает короля Жозефа. – Ненадежное положение полуострова. – Наполеон не отказывается вполне от своих проектов на Востоке и в Индии; инструкции по поводу Персии; труд, возложенный на библиотекаря Барбье. – Путь римских легионов к Евфрату. – Победа при Медина де Рио-Секо; значение, которое Наполеон придает ей. – Капитуляция при Байлене. – Громадное значение этого события; все расчеты Наполеона сведены к нулю. – Оно вызвало его гнев и причинило ему большое огорчение. – Резкая перемена фронта. – Он решает увести войска из Пруссии и хочет представить эту меру как удовлетворение, данное России. – Каким приемом пользуется он при сообщении царю о Байленской катастрофе. – Два курьера из Рошфора. – Корректное поведение царя. – Русские рекруты и солдаты Дюпона. – Царь не хочет угрожать Австрии и ограничивается осторожными предупреждениями; причины его поведения. – Его слова и поступки. – Новая революция в Константинополе. – Убийство Селима. Визирь Байрактар. – Александр назначает день свидания. – Он удваивает свою предупредительность. – Толстой неисправим. Слова Наполеона на охоте. Северные снега и благодатный климат Франции. – Александр подводит счет франко-русскому союзу. – Договор с Пруссией от 8 сентября. – Александр требует полного освобождения Пруссии и раздела Турции. – Нежные и настойчивые письма к Наполеону. – Вопросы, которые будут обсуждены в Эрфурте.

Только в конце июня Наполеон впервые усмотрел в делах Испании серьезное препятствие своим проектам относительно Востока и Индии. Получив в первую голову известия о волнениях, происходящих вблизи наших границ, в Аррагонии, в Каталонии и Астурии, он видел в этом только проявление местного фанатизма, вызванного монахами, поднявшими толпу, склонную к беспорядкам; он все еще думал, что его войскам придется сражаться в Испании не с народом, а с чернью, и что несколько быстро и энергично нанесенных ударов приведут все в порядок. Он приказал направить колонны на главные пункты восстания и спешно отправил подкрепления по ту сторону Пиренеев. Первые стычки были в нашу пользу; но эти успехи только определеннее выяснили силу и размеры зла. Позади врагов, которых рассеивали наши войска, они встречали других; им приходилось не мятеж подавлять, а завоевывать королевство, провинцию за провинцией. На севере Бессьер столкнулся с регулярными войсками; на Эбро остановила нас Сарагоса; в королевстве Валенсия (dans le royaume de Valence) Монсей, окруженный врагами, с трудом подвигался вперед; о Дюпоне, который рискнул вступить в Андалузию, получались только краткие и редкие известия. Наполеон понял тогда, что подчинение Испании потребует большого напряжения сил, настоящей войны, и может вынудить его отсрочить отдаленные экспедиции. Пока еще он не отменяет приказаний о приготовлениях к ним, но временно задерживает приготовления. “Я желаю, – писал он Декре 28 июня, – чтобы вы испрашивали у меня новых приказаний прежде, чем будете производить затраты, которые будут напрасны, если не состоится брестская экспедиция…” Вслед за тем он прибавляет: “Так как испанские дела вот уже месяц, как приняли довольно серьезный оборот, то может случиться, что в мои планы не войдет рисковать таким большим количеством сил на морях”.[470]

Более ясные указания на необходимость приостановиться на том пути, по которому он так энергично пошел, т. е. на пути приготовлений к операциям на Востоке, он почерпнул в известиях о настроении Австрии. Несмотря на его усилия улучшить отношения с венским двором, тот и не думал отрекаться от своих предубеждений и ненависти. Разрыв Австрии с Англией был только кажущимся: британские товары по-прежнему доставлялись в Триест. В Вене общество оставалось верным той антифранцузской коалиции, которая имела деятельных членов во всей европейской аристократии, даже в то время, когда правительства не принимали в ней участия. Австрийская столица была очагом всемирной интриги. Что же касается кабинета, он, несмотря на свою слабость и раздоры, не мирился с мыслью, будто Пресбургский мир навсегда установил судьбу монархии. Он был в отчаянии, что в 1807 г. упустил случай поправить свои дела. Недовольный другими и самим собой, сознавая свое одиночество, относясь с недоверием ко всем и особенно к Франции, он подготовлялся к решительной борьбе. Он и желал войны и, вместе с тем, боялся ее; он считал, что она должна неизбежно вспыхнуть, независимо от того, будет ли Австрия к ней вынуждена или сама вызовет ее.

Со времени Пресбурга его главной заботой было восстановить и преобразовать военные учреждения империи по системе, отчасти заимствованной у Франции, с тем, чтобы иметь возможность располагать во время войны наличным составом войск, который ни по качеству, ни по количеству не уступал бы нашим. Предложения Наполеона и его слова по поводу Турции вызвали в Вене только большую осторожность. Решив, если бы это оказалось безусловно необходимым, действовать на Востоке, совместно с нами, соглашаясь с нами, соглашаясь взять несколько оттоманских провинций и наметив их заранее,[471] Австрия выставила на сербской границе несколько корпусов, не переставая, однако, с тревогой наблюдать за другими границами. Окруженная развалинами, видя, как все рушится вокруг нее, она, из чувства самосохранения, старалась быть готовой ко всему, и безостановочно вооружалась, не зная наверное, против кого и для какой цели.

Внезапно вспыхнувшие события в Испании дали ее опасениям определенное направление; падение Бурбонов отозвалось в Вене как погребальный звон. Там не сомневались более, что захват испанского трона был только началом борьбы, замышляемой Наполеоном против всех законных династий, и что вслед за Бурбонами должна наступить очередь Габсбургов. Эта мысль, находившая опору в тревожных донесениях, присылаемых Меттернихом из Парижа, в продолжительном пребывании наших войск в Германии, особенно в Силезии, и в воинственных речах некоторых офицеров великой армии, вызвала в Вене настоящую панику и заставила прибегнуть к таким мерам, которые употребляются только тогда, когда опасность угрожает существованию государства. Страх, дошедший до крайних пределов, вызвал у Австрии внезапный подъем энергии и смелости. Она хотела безотлагательно завершить восстановление своих военных сил и ввела в преобразовательные, действительно полезные меры, нечто торопливое и лихорадочное, что существенно изменило их характер. В продолжение одного месяца император Франц приказал образовать резерв, назначением которого было пополнять действующую армию, уже доведенную до трехсот тысяч; затем создать милицию, в которую должны были войти все, не взятые по набору. На бумаге к 16 июля все должно быть закончено; затем предполагалось приступить к учениям и маневрам, в которых должны были принять участие в полном составе резерв и милиция; не довольствуясь созданием громадных сил, отдали приказ о мобилизации их. Для того, чтобы сделать разным народам, входящим в состав монархии, не очень чувствительным столь тяжелое бремя, нашли нужным разжечь их страсти, пробудить, или, лучше сказать, создать среди них имперский патриотизм. Прокламации, журнальные статьи, путешествия высочайших особ, – ничто не было упущено. Говорилось о необходимости отвратить страшную опасность, о необходимости отразить всегда готового вести войну врага. Кто же мог быть этим врагом, как не безжалостный победитель 1805 г., ненавистный француз? На кого же иного указывало правительство, отдавая приказания о концентрации войск против французских лагерей в австрийской Силезии и о мерах исключительной обороны на западной границе? Стало быть, возбуждение общественного мнения было направлено против нас. Когда распространялся слух о разрыве, следствием которого было быстрое понижение государственных бумаг, крики “Смерть французам!” раздавались со всех сторон, и население начало оскорблять наших агентов. Набор милиции проходил восторженно, шумно и быстро. Не будучи серьезно вызвана на такие меры, Австрия приняла вид лагеря, готового выступить в поход.[472]