Город Старинный дом Всё спит в молчанье гулком. За фонарем фонарь Колеблет свой янтарь. Лишь со свечою дама Покажется в окне: — И световая рама Проходит на стене; Лишь дворник встрепенется, — И снова головой Над тумбою уткнется В тулуп бараний свой. Железная ограда; Старинный барский дом; Белеет колоннада Над каменным крыльцом. Листвой своей поблеклой Шушукнут тополя. Луна алмазит стекла, Прохладный свет лия. Проходят в окнах светы: — И выступят из мглы Кенкэты и портреты, И белые чехлы. Мечтательно Полина В ночном дезабилье Разбитое пьянино Терзает в полумгле. Припоминает младость Над нотами: «Любовь, Мечта, весна и сладость — Не возвратитесь вновь. Вы где, условны встречи И вздох: Je t’aime, Poline…» [7]Потрескивают свечи, Стекает стеарин. Старинные куранты Зовут в ночной угар. Развеивает банты Атласный пеньюар. В полуослепшем взоре Воспоминаний дым, Гардемарин, и море, И невозвратный Крым. Поездки в Дэрикоэ, Поездки к Учан-Су… Пенснэ лишь золотое Трясется на носу. Трясутся папильотки, Колышется браслет Напудренной красотки Семидесяти лет. Серебряные косы Рассыпались в луне. Вот тенью длинноносой Взлетает на стене. Рыдает сонатина Потоком томных гамм. Разбитое пьянино Оскалилось – вон там. Красы свои нагие Закрыла на груди, Как шелесты сухие Прильнули к ней: «Приди, — Я млею, фея, млею…» Ей под ноги луна Атласную лилею Бросает из окна. А он, зефира тише, Наводит свой лорнет: С ней в затененной нише Танцует менуэт. И нынче, как намедни, У каменных перил Проходит вдоль передней, Ища ночных громил. Как на дворе собаки Там дружною гурьбой Пролаяли, – Акакий — Лакей ее седой, В потертом, сером фраке, С отвислою губой: — В растрепанные баки Бормочет сам с собой. Шушукнет за портретом, Покажется в окне: — И рама бледным светом Проходит на стене. Лишь к стеклам в мраке гулком Прильнет его свеча… Над Мертвым переулком Немая каланча. Людей оповещает, Что где-то – там – пожар, — Медлительно взвивает В туманы красный шар. Август 1908 Суйда Маскарад
Огневой крюшон с поклоном Капуцину черт несет. Над крюшоном капюшоном Капуцин шуршит и пьет. Стройный черт, – атласный, красный, — За напиток взыщет дань, Пролетая в нежный, страстный, Грациозный па д’эспань, — Пролетает, колобродит, Интригует наугад. Там хозяйка гостя вводит. Здесь хозяин гостье рад. Звякнет в пол железной злостью Там косы сухая жердь: — Входит гостья, щелкнет костью, Взвеет саван: гостья – смерть. Гость: – немое, роковое, Огневое домино — Неживою головою Над хозяйкой склонено. И хозяйка гостя вводит. И хозяин гостье рад. Гости бродят, колобродят, Интригуют наугад. Невтерпеж седому турке: Смотрит маске за корсаж. Обжигается в мазурке Знойной полькой юный паж. Закрутив седые баки, Надушен и умилен, Сам хозяин в черном фраке Открывает котильон. Вея веером пуховым, С ним жена плывет вдоль стен; И муаром бирюзовым Развернулся пышный трэн. Чей-то голос раздается: «Вам погибнуть суждено», — И уж в дальних залах вьется, — Вьется в вальсе домино С милой гостьей: желтой костью Щелкнет гостья: гостья – смерть. Прогрозит и лязгнет злостью Там косы сухая жердь. Пляшут дети в ярком свете. Обернулся – никого. Лишь, виясь, пучок конфетти С легким треском бьет в него. «Злые шутки, злые маски», — Шепчет он, остановясь. Злые маски строят глазки, В легкой пляске вдаль несясь. Ждет. И боком, легким скоком, — «Вам погибнуть суждено», — Над хозяйкой ненароком Прошуршало домино. Задрожал над бледным бантом Серебристый позумент; Но она с атласным франтом Пролетает в вихре лент. В бирюзу немую взоров Ей пылит атласный шарф. Прорыдав, несутся с хоров, — Рвутся струны страстных арф. Подгибает ноги выше, В такт выстукивает па, — Ловит бэби в темной нише — Ловит бэби – grand papa [8]. Плещет бэби дымным тюлем, Выгибая стройный торс. И проносят вестибюлем Ледяной, отрадный морс. Та и эта в ночь из света Выбегает на подъезд. За каретою карета Тонет в снежной пене звезд. Спит: и бэби строит куры Престарелый qrand papa. Легконогие амуры Вкруг него рисуют па. Только там по гулким залам — Там, где пусто и темно, — С окровавленным кинжалом Пробежало домино. Июль 1908 Серебряный Колодезь |
