Взвизгнет, свистнет, прыснет, хряснет,

Хворостом шуршит.

Солнце меркнет, виснет, гаснет,

Пав в семью ракит.

Иссыхают в зыбь лохмотьев

Сухо льющих нив

Меж соломы, меж хоботьев,

Меж зыбучих ив —

Иссыхают избы зноем,

Смотрят злым глазком

В незнакомое, в немое

Поле вечерком, —

В небо смотрят смутным смыслом,

Спины гневно гнут;

Да крестьянки с коромыслом

Вниз из изб идут;

Да у старого амбара

Старый дед сидит.

Старый ветер нивой старой

Исстари летит.

Тенью бархатной и черной

Размывает рожь,

Вытрясает треском зерна;

Шукнет – не поймешь:

Взвизгнет, свистнет, прыснет, хряснет,

Хворостом шуршит.

Солнце: – меркнет, виснет, гаснет,

Пав в семью ракит.

Протопорщился избенок

Кривобокий строй,

Будто серых старушонок

Полоумный рой.

Вчера завернул он в харчевню,

Свой месячный пропил расчет.

А нынче в родную деревню,

Пространствами стертый, бредет.

Клянет он, рыдая, свой жребий.

Друзья и жена далеки.

И видит, как облаки в небе

Влекут ледяные клоки.

Туманится в сырости – тонет

Окрестностей никнущих вид.

Худые былинки наклонит,

Дождями простор запылит —

Порыв разгулявшейся стужи

В полях разорвется, как плач.

Вон там: – из серебряной лужи

Пьет воду взлохмаченный грач.

Вон там: – его возгласам внемлет

Жилец просыревших полян —

Вон: – колкие руки подъемлет

Обсвистанный ветром бурьян.

Ликует, танцует: «Скитальцы,

Ища свой приют, припадут

Ко мне: мои цепкие пальцы

Их кудри навек оплетут.

Вонзаю им в сердце иглу я…

На мертвых верхах искони.

Целю я, целуя-милуя,

Их раны и ночи, и дни.

Здесь падают иглы лихие

На рыхлый, рассыпчатый лёсс;

И шелестом комья сухие

Летят, рассыпаясь в откос.

Здесь буду тебя я царапать, —

Томить, поцелуем клонясь…»

Но топчет истрепанный лапоть

Упорнее жидкую грязь.

Но путник, лихую сторонку

Кляня, убирается прочь.

Бурьян многолетний вдогонку

Кидает свинцовую ночь.

Задушит – затопит туманом:

Стрельнул там летучей иглой…

Прокурит над дальним курганом

Тяжелого олова слой.

Как желтые, грозные бивни,

Размытые в россыпь полей,

С откосов оскалились в ливни

Слои вековых мергелей.

Метется за ним до деревни,

Ликует – танцует репье:

Пропьет, прогуляет в харчевне

Растертое грязью тряпье.

Ждут: голод да холод – ужотко;

Тюрьма да сума – впереди.

Свирепая, крепкая водка,

Огнем разливайся в груди!

Много, брат, перенесли

На веку с тобою бурь мы.

Помнишь – в город нас свезли.

Под конвоем гнали в тюрьмы.

Била ливнем нас гроза:

И одежда перемокла.

Шел ты, в даль вперив глаза,

Неподвижные, как стекла.

Заковали ноги нам

В цепи.

Вспоминали по утрам

Степи.

За решеткой в голубом

Быстро ласточки скользили.

Коротал я время сном

В желтых клубах душной пыли.

Ты не раз меня будил.

Приносил нам сторож водки.

Тихий вечер золотил

Окон ржавые решетки.

Как с убийцей, с босяком,

С вором

Распевали вечерком

Хором.

Здесь, на воле, меж степей

Вспомним душные палаты,

Неумолчный лязг цепей,

Наши серые халаты.

Не кручинься, брат, о том,

Что морщины лоб изрыли.

Всё забудем: отдохнем —

Здесь, в волнах седой ковыли.

Как несли за флягой флягу —

Пили огненную влагу.

Д’накачался —

Я.

Д’наплясался —

Я.

Дьякон, писарь, поп, дьячок

Повалили на лужок.

Эх —

Людям грех!

Эх – курам смех!

Трепаком-паком размашисто пошли: —

Трепаком, душа, ходи-валяй-вали:

Трепака да на лугах,

Да на межах, да во лесах —

Да обрабатывай!

По дороге ноги-ноженьки туды-сюды пошли,

Да по дороженьке вали-вали-вали —

Да притопатывай!

Что там думать, что там ждать:

Дунуть, плюнуть – наплевать:

Наплевать да растоптать:

Веселиться, пить да жрать.

Гомилетика, каноника —

Раздувай-дува-дувай, моя гармоника!

Дьякон пляшет —

– Дьякон, дьякон —

Рясой машет —

– Дьякон, дьякон —

Что такое, дьякон, смерть?

– «Что такое? То и это:

Носом – в лужу, пяткой – в твердь…»

………………………

Раскидалась в ветре, – пляшет —

Полевая жердь: —

Веткой хлюпающей машет

Прямо в твердь.

Бирюзовою волною

Нежит твердь.

Над страной моей родною

Встала Смерть.