4 Старела Вечность. Исполнялись сроки. И тихо русла смерти иссякали. Лазурные, бессмертные потоки железные гробницы омывали. Воздушность мчалась тканью вечно-пьяной. Иисус Христос безвременной свечою стоял один в своей одежде льняной, обвитый золотистою парчою. Число столетий в безднах роковое бесследным вихрем в Вечность пролетело. Его лицо янтарно-восковое в лазурно-ясном счастье цепенело. Две ласточки с любовным трепетаньем уселися к Спасителю на плечи. И он сказал: «Летите с щебетаньем в страну гробов – весенние предтечи»… На тверди распластался, плача слезно, пятном кровавым гном затрепетавший. Христу вручил он смерти ключ железный, услышав рог, в лазури прозвучавший. 5 Лежал в гробу, одетый в саван белый, Гроб распахнулся. Завизжала скоба. Мне улыбался грустно-онемелый, старинный друг, склонившийся у гроба. Друг другу мы блаженно руки жали. Мой друг молчал, бессмертьем осиянный. Две ласточки нам в уши завизжали и унеслись в эфир благоуханный. Перекрестясь, отправились мы оба сквозь этот мир на праздник воскресенья. И восставали мертвые из гроба. И раздавалось радостное пенье. Сияло небо золотой парчою. Воздушность мчалась тканью вечно-пьяной. Иисус Христос безвременной свечою стоял вдали в одежде снежно-льняной. 1903 Возврат Посвящается А.С. Петровскому 1 Я вознесен, судьбе своей покорный. Над головой полет столетий быстрый. Привольно мне в моей пещере горной. Лазурь, темнея, рассыпает искры. Мои друзья упали с выси звездной. Забыв меня, они живут в низинах. Кровавый факел я зажег над бездной. Звездою дальней блещет на вершинах. Я позову теперь к вершинам брата. Пусть зазвучат им дальние намеки. Мой гном, мой гном, возьми трубу возврата. И гном трубит, надув худые щеки. Вином волшебств мы встретим их, как наги. Как сон, мелькнет поток столетий быстрый. Подай им кубки пенно-пирной влаги, в которой блещут золотые искры. Колпак слетел, но гном трубит – ученый. В провал слетели камни под ногою. Трубою машет. Плащ его зеленый над бездною полощется седою. Шепну тебе: из стран обетованных в долину скорби суждено уйти им… Цветами, гном, осыпь гостей желанных, зеленый плащ под ноги расстели им. 2 На пир бежит с низин толпа народу. Стоит над миром солнца шар янтарный. Таинственно протянутый к восходу, на высях блещет жезл мой светозарный. Подножье пира – льдистая вершина. Пылает скатерть золотом червонца. В сосудах ценных мировые вина: вот тут – лазурь, а там – напиток солнца. Одетый в плащ зари вечерне-темный и в туфли изумрудные обутый, идет мой гном, приветливый и скромный, над головой держа свой рог загнутый. Он жемчуга дарит, как поцелуи, то здесь, то там тяжелый рог нагнувши, журчащие, ласкающие струи между собой и гостем протянувши. Меж них хожу в небесно-бледной тоге. То здесь, то там мелькает жезл волшебный. «Друзья, пируйте – будете как боги», то там, то здесь твержу: «Мой стол – целебный. До ночи мы пробудем на высотах. А ночью, взяв пунцовые лампады, отправимся в таинственные гроты, где выход нам завесят водопады». Венчая пир, с улыбкой роковою вкруг излучая трепет светозарный, мой верный гном несет над головою на круглом блюде солнца шар янтарный. 3 В очах блеснул огонь звериной страсти. С налитыми, кровавыми челами разорванные солнечные части сосут дрожаще-жадными губами. Иной, окончив солнечное блюдо, за лишний кус ведет шумливо торги. На льду огнисто-блещущею грудой отражена картина диких оргий. Я застил свет во гневе. Тенью длинной легла на них моей одежды лопасть. Над головою Вечностью старинной, бездонно-темной, разверзалась пропасть. Безмолвно ждал я алчущего брата, в толпе зверей ища высот намеки… Мой гном, мой гном, возьми трубу возврата!.. И гном трубит, надув худые щеки. Идите прочь!.. И ужасом безумным объятые, спускаются в провалы. Сорвавши плащ, в негодованье шумном мой верный гном им вслед бросает скалы. Лазурь, темнея, рассыпает искры… Ряд льдистых круч блестит грядой узорной. Я вновь один в своей пещере горной. Над головой полет столетий быстрый. 1903 Уж этот сон мне снился
Посвящается А.П. Печковскому На бледно-белый мрамор мы склонились и отдыхали после долгой бури. Обрывки туч косматых проносились. Сияли пьяные куски лазури. В заливе волны жемчугом разбились. Ты грезила. Прохладой отдувало сквозное золото волос душистых. В волнах далеких солнце утопало. В слезах вечерних, бледно-золотистых, твое лицо искрилось и сияло. Мы плакали от радости с тобою, к несбыточному счастию проснувшись. Среди лазури огненной бедою опять к нам шел скелет, блестя косою, в малиновую тогу запахнувшись. Опять пришел он. Над тобой склонился. Опять схватил тебя рукой костлявой. Тут ряд годов передо мной открылся… Я закричал: «Уж этот сон мне снился!..» Скелет веселый мне кивнул лукаво. И ты опять пошла за ним в молчанье. За холм скрываясь, на меня взглянула, сказав: «Прощай, до нового свиданья»… И лишь коса в звенящем трепетанье из-за холма, как молния, блеснула. У ног моих вал жемчугом разбился. Сияло море пьяное лазури. Туманный клок в лазури проносился. На бледно-белый мрамор я склонился и горевал, прося грозы и бури. Да, этот сон когда-то мне уж снился. 1902 |
