3 Суждено мне молчать. Для чего говорить? Не забуду страдать. Не устану любить. Нас зовут без конца… Нам пора… Багряницу несут и четыре колючих венца. Весь в огне и любви мой предсмертный, блуждающий взор… О, приблизься ко мне — распростертый, в крови, я лежу у подножия гор. Зашатался над пропастью я и в долину упал, где поет ручеек. Тяжкий камень, свистя, неожиданно сбил меня с ног — тяжкий камень, свистя, размозжил мне висок. Среди ландышей я — зазиявший, кровавый цветок. Не колышется больше от мук вдруг застывшая грудь. Не оставь меня, друг, не забудь!.. 1903 Москва Одиночество Посвящается В.С. Соловьеву Я вновь один. Тоскую безнадежно. Виденья прежних дней, нас звавшие восторженно и нежно, рассеялись, лишь стало холодней. Стою один. Отчетливей, ясней ловлю полет таинственных годин. Грядущее мятежно. Стою один. Тоскую безнадежно. Не возродить… Что было, то прошло — все время унесло. Тому, кто пил из кубка огневого, не избежать безмолвия ночного. Недолго. Близится. С питьем идет ко мне. Стучит костями. Уста мои кровавый огнь сожжет. Боюсь огня… вдали, над тополями двурогий серп вон там горит огнями средь онемело-мертвенных вершин. Туман спустился низко. Один, один, а смерть так близко. Сентябрь 1901 Москва Осень 1 Огромное стекло в оправе изумрудной разбито вдребезги под силой ветра чудной — огромное стекло в оправе изумрудной. Печальный друг, довольно слез – молчи! Как в ужасе застывшая зарница, луны осенней багряница. Фатою траурной грачи несутся – затенили наши лица. Протяжно дальний визг окрестность опояшет. Полынь метлой испуганно нам машет. И красный лунный диск в разбитом зеркале, чертя рубины, пляшет. 2 В небесное стекло с размаху свой пустил железный молот… И молот грянул тяжело. Казалось мне – небесный свод расколот. И я стоял, как вольный сокол. Беспечно хохотал среди осыпавшихся стекол. И что-то страшное мне вдруг открылось. И понял я – замкнулся круг, и сердце билось, билось, билось. Раздался вздох ветров среди могил: — «Ведь ты, убийца, себя убил, — убийца!» Себя убил. За мной пришли. И я стоял, побитый бурей сокол — молчал среди осыпавшихся стекол. Август 1903 Серебряный Колодезь Священные дни
Посвящается П.А. Флоренскому Ибо в те дни будет такая скорбь, какой не было от начала творения. Марк XIII, 19 Бескровные губы лепечут заклятья. В рыданье поднять не могу головы я. Тоска. О, внимайте тоске, мои братья. Священна она в эти дни роковые. В окне дерева то грустят о разлуке на фоне небес неизменно свинцовом, то ревмя ревут о Пришествии Новом, простерши свои суховатые руки. Порывы метели суровы и резки. Ужасная тайна в душе шевелится. Задерни, мой брат, у окна занавески: а то будто Вечность в окошко глядится. О, спой мне, товарищ! Гитара рыдает. Прекрасны напевы мелодии страстной. Я песне внимаю в надежде напрасной… А там… за стеной… тот же голос взывает. Не раз занавеска в ночи колыхалась Я снова охвачен напевом суровым, Напевом веков о Пришествии Новом… И Вечность в окошко грозой застучалась Куда нам девать свою немощь, о братья? Куда нас порывы влекут буревые? Бескровные губы лепечут заклятья. Священна тоска в эти дни роковые. 1901 На закате Бледно-красный, весенний закат догорел. Искрометной росою блистала трава На тебя я так грустно смотрел. Говорил неземные слова. Замерла ты, уйдя в бесконечный простор. Я все понял. Я знал, что расстанемся мы. Мне казалось – твой тающий взор видел призрак далекой зимы. Замолчала… А там степь цвела красотой. Все, синея, сливалось с лазурью вдали. Вдоль заката тоскливой мечтой догоревшие тучки легли. Ты, вставая, сказала мне: «Призрак… обман…» Я поник головой. Навсегда замолчал. И холодный, вечерний туман над сырыми лугами вставал. Ты ушла от меня. Между нами года. Нас с тобой навсегда разлучили они. Почему же тебя, как тогда, я люблю в эти серые дни? Апрель 1901 Москва |
