— Кстати, о Кими, — сказала Рита. — Ей, наверно, тоже досталось? С ней все в порядке?

— Да, с ней все хорошо. Маламуты — крепкого десятка, а ее даже по маламутским меркам слабой не назовешь. Конечно, этот подвал она теперь будет за три версты обходить, но ее туда никто и не зовет. В ушах у нее наверняка все еще звенит — у меня так точно, — но надеюсь, со слухом у нее проблем не будет.

— Хорошо, тогда скажи мне одну вещь, — попросила Рита. — Он действительно планировал убить Роз? Но откуда он знал?…

— О кардиостимуляторе? Не думаю, что ему было о нем известно. Но зато он разбирался в электричестве. Как выяснилось, в школе он прослушал курс лекций по электронике. Когда я размышляла о том, кто может профессионально разбираться в электричестве, я остановилась на докторе Загер. У нее ведь там всякие стоматологические сверла, аппаратура разная… Но до меня не доходило, что если он способен бить собаку, то накинуть на нее электроошейник ему не составит никакого труда. Все это я поняла только тогда, когда увидела ружье у него в руках.

На лице Риты было написано недоумение.

— Понимаешь, такими вещами пользуются охотники, — объяснила я. — У дрессировщиков их не часто встретишь. А вот у охотников — сколько угодно. Среди них масса желающих приобрести электроошейник. Мне следовало бы знать. Да и к тому же на кофейном столике у Джонсонов лежал номер «Активного отдыха». Но вопрос, планировал ли он убить ее, тоже долго не давал мне покоя. Я понятия не имею, откуда он мог знать о кардиостимуляторе. С другой стороны, в школе он изучал меры безопасности при работе с электричеством. И должен знать об источниках опасности. То есть он должен был знать, что вода — это отличный проводник, что люди могут быть подвержены мощным электрическим ударам и что даже незначительный удар в пятьдесят вольт может убить человека. Вот ведь в чем весь ужас-то.

— О чем ты?

— Что он этого не знал. Не знаю, удастся ли кому-нибудь это доказать, но если тебя интересует мое мнение, то он, судя по всему, не знал, то ли ее просто сильно ударило, то ли свалило насмерть. Он думал, что убил Джеффа. Если бы ты увидела Джеффа, то поняла бы, почему он так думал. Я тоже думала, что мальчик погиб. Но в случае с Роз ему было просто наплевать. Вероятно, если бы она выжила, то он бы принялся угрожать ей расправой с Капризой и требовать от нее фотографий и полного молчания. Но ему было абсолютно безразлично, жива она или нет. И это немудрено, учитывая то, как с ним обошлись его собственные родители. После того как не стало Бадди. Понимаешь, Рита, после того как они убили его собаку, они наполовину убили и его самого. Ему было все равно.

Как вы помните, Митчелл Дейл Джонсон-младший, бесстрастно наблюдавший, как его брат Дейл наповал убивает их отца, потерял самообладание лишь в тот момент, когда понял, что Дейл угоняет его «корвет». После этой благородной демонстрации установившейся шкалы его жизненных ценностей Митч был поощрен опекунством над своей матерью Эдной, но я подозреваю, что у судей в данном случае просто не было выбора. Дейл на роль опекуна явно не подходил, А Вилли до нее еще не дорос. Во всяком случае, Митч быстренько продал их жилище, стоящее по соседству с домом Джека Инглмана, и купил в Кембридже неподалеку от Кендал-сквер квартиру с тремя спальнями. Одна из спален предназначалась для Эдны, которая после выписки из психиатрической лечебницы должна была поселиться вместе с сыном. Если вы думаете, что другая спальня дожидалась Вилли, то ошибаетесь — ее приберегли для Дейла, на случай если того отпустят из тюрьмы повидаться с родными или вообще пораньше выпустят на свободу. А Вилли, знаете ли, нарушил семейное правило. Его приняли в колледж с углубленным изучением всяких собачьих наук. Два года ему предстоит изучать уход и вождение собак. Не знаю, захочется ли ему после всего случившегося проведать своих родственников на Рождество.

Кстати, о Рождестве. Я так и не написала статью о Марсии Броли, хоть она и связала шарф для Бака, за который я ей, конечно, заплатила. Этот шарф так и лежит у меня дома в нафталине. Мне еще предстоит решить, стоит ли делать ему такой подарок. Если я все же пойду на это, то уж точно не скажу отцу, во что еще она укутывает шеи… конечно, собачьи.

Лечение фтором по методу доктора Шарлотты Загер сотворило чудо с моими зубами и, вопреки предсказаниям Бака, никак не подействовало на мои политические убеждения. Сын Шарлотты переехал в новую клинику, и, после того как Стив сообщил Рите, что больше ничем не может помочь Граучо, она стала возить свою собаку на акупунктурное лечение к доктору Дону Загеру. Граучо все такой же вялый и хромой, а его желтоватые глаза все пристальнее всматриваются в неизвестность. Рита при этом убеждена, что бодрости у ее собаки прибавляется, что методы доктора Загера ей по душе, как, впрочем, и он сам. Кстати, они ужинали пару раз вместе, но относительно их я не испытываю особого оптимизма. Приверженцы разных религий часто общаются без проблем, но отношения этих двоих, на мой взгляд, обречены: она молится на Кембридж, он же — набожный калифорниец.

Джим О'Брайан взял у Тины из приюта на воспитание суку маламута. Назвал ее Роз. Выбор имени мне показался странным, но Джек ничего против этого не имел. Он сказал мне, что по еврейской традиции детей называют именами покойных родственников и что Роз бы это польстило.

В конце августа Кими окончательно закрепила за собой звание Собаки-Товарища, успешно выступив в трех общих соревнованиях и заработав высокие баллы. Вожатым ее была Лия. Вскоре после этого, в то утро, когда Лия уезжала, телефон просто надрывался. Ни один из звонков не предназначался мне. Лия вышла проведать маму Кевина Деннеги и еще множество разных соседей. Чуть позже попрощаться с Лией зашли Мириам, Йен, Сиф и еще какая-то молодежь. Они включили музыку на всю катушку. Мириам пришла в свитерке, который я немедленно узнала, но ни слова не сказала на этот счет. Джефф принес одну-единственную красную розу, и тогда я вытащила собак во двор, чтобы Джефф мог побыть с Лией наедине.

Безусловно, Рауди и Кими знали, что Лия уезжает. Даже самый последний «двоечник» по дрессировке знает, когда кто-нибудь собирается уезжать, но наследственная память маламутов не позволяет им застревать на быстро тающей плавучей льдине ради убежавшего щенка. С горящими глазами, поджарые, уши торчком, новая шерсть блестит, они то и дело обнюхивали Лиины сумки, баррикадировали дверь, носились по комнатам и всем своим видом пытались сказать, что ей нельзя уезжать и бросать таких очаровательных собак.

Когда Лия и Джефф наконец-то вышли из комнаты, они плакали так заразительно, что и я не удержалась и, обняв их обоих, тоже разревелась. Собаки, конечно, в стороне не остались — мы все облепили Лию так, словно видели ее последний раз в жизни. Затем я отвезла ее в аэропорт, где мы встретили самолет Артура и Касси. Мне страшно не хотелось отдавать ее им. Снова и снова я говорила себе, что это разлука всего лишь на год.

Вернувшись домой, я поразилась, насколько там тихо. Мириам вернула мой свитер, и больше из моего гардероба ничто позаимствовано не было. Телефон молчал. Я пропылесосила квартиру. Надраила ванную. Никто не сводил на нет мою работу. Собаки по-прежнему всюду совали свои любопытные носы.

— Не надо так смотреть на меня, — попросила я их, — я ее не выгоняла. Ей просто надо было уехать. Ей надо было вернуться домой.

Затем мы втроем пошли в ее пустую комнату. Я села на Лиину кровать и, похлопав ладонью по матрасу, разрешила Рауди и Кими сесть рядом. Они меня послушались. Я не была одна. В компании двух маламутов никто не будет чувствовать себя в одиночестве. Или одиноким. Просто на нас нахлынули чувства.

Касси прислала мне благодарственное письмо-отписку, а Лия в течение нескольких месяцев позванивала в основном для того, чтобы узнать как там собаки. Тогда я протягивала трубку Рауди и Кими, чтобы они немножко повыли в нее, а затем сообщала Лии об их успехах на площадке. Лия рассказывала мне, как безумно она занята своей учебой, всеми этими тестами и подачей заявлений в университеты.