— Знаешь, ты мне не совсем племянница, — сообщила я ей, — мы с тобой кузины.

Она улыбнулась, бросилась ко мне и пылко обняла меня.

— И все же для меня ты — настоящая тетя, — сказала она.

Вскоре после этого она задала мне вопрос о цветной фотографии, что висит у меня на кухне, который привел меня в полное замешательство.

— Это твой молодой человек?

Я решила, что она шутит.

— Конечно же, нет.

До нее не дошло.

— Перестань, — сказала я, — ты что, серьезно не знаешь, кто это?

— Нет. Серьезно. Это что, тайна какая-то?

— Лия, это Ларри Берд.

Лобик ее слегка наморщился, и она чуть приоткрыла рот.

— Ларри Берд, — повторила я. — Величайший баскетболист всех времен и народов.

Обычно в таких случаях принято обсуждать Билла Расселла, но мне не хотелось морочить ей голову.

В тот вечер, пока Лия красила ногти и одновременно читала «Гордость и предубеждение», я позвонила Роз Инглман, которая была одним из членов правления Нонантумского клуба дрессировки собак, чтобы еще раз проверить расписание летних занятий. Пока я все уточняла, Лия ненароком погладила собак. Обнаружив на непросохшем лаке шерстинки, она наорала на животных, пинками выпроводила их из комнаты и с грохотом захлопнула дверь. Спустя двадцать минут она извинилась передо мной и вдобавок научила Кими и Рауди, что если она чмокнет губками и скажет: «Целуй!», то ее надо немедленно лизнуть в лицо. Это была одна из самых нелепых команд, которые я когда-нибудь слышала, даже хуже, чем «Служи!». Но Кими и Рауди были от нее на седьмом небе.

В Кембридж Лию привело тщеславие. На следующий день после ее прибытия мы прогулялись по Гарвард-сквер, главной лужайке Гарвардского университета, и, нагулявшись, уселись в открытом кафе, растянувшемся от прославленного гарвардского Холиоук-Центра и вплоть до знаменитого центрального магазина прессы, от которого несколько минут ходьбы до Музея изящных искусств Фогга, Дома-музея Лонгфелло и Дома-музея Блэксмита. Но Лия была равнодушна к историческим достопримечательностям. Зато она с восторгом занялась лицезрением современных знаменитостей — между прочим, благодаря собакам, с которыми вход в кафе был строго запрещен, но которых можно было без труда упрятать под один из крайних столиков, стоявших на тротуаре. Кстати, единственным впечатлением моего отца от поездки во Францию было то, что там собак пускали в рестораны, и, судя по статье в последнем номере «Собачьих капризов», это до сих пор так. Тайком протащить с собой собаку в американское кафе, именующееся «Au Bon Pain», что по-английски значит «У Теплого Очага», — это просто усилить французский колорит заведения и добавить уюта в его атмосферу. Владельцы кафе должны это понимать, даже если кембриджский отдел так называемого здравоохранения с этим не согласен. Большинство собачьих заболеваний строго специфично, и среди них нет ни одного такого, которое может подхватить человек, просто-напросто сидящий в кафе рядом с собакой, само присутствие которой способно укрепить иммунную систему человека, так что посетителю не будут страшны ни простуды, ни грипп или ангина его человеческих соседей. Я, случаем, не отвлеклась?

Следуя необходимости предотвращать сознательное нарушение кембриджского ресторанного устава администрацией франкофильского кафе, мы устроились за таким столиком, откуда нам было видно всех вокруг, и принялись было разглядывать толпу, как тут Лия узнала в одном прохожем с сигарой величайшего драматурга, прямо-таки Шекспира современности, а затем, пять минут спустя, ее изумленному взору предстала высокая женщина, некто вроде Барбары Вудхауз французского кулинарного искусства.

— Она действительно знаменита! — благоговейно произнесла Лия. — Ее знают буквально все! Как ты думаешь, мы не могли бы попросить ее сказать нам что-нибудь?

— Тогда нам придется догонять ее, — предположила я, — и что же именно мы попросим ее нам сказать?

— Лучше всего было бы, если б она сказала нам Bon appetit, — мечтательно протянула Лия. — Но, в принципе, сойдет все, что угодно. Я могла бы случайно натолкнуться на нее. Знаешь, так легонечко толкнуть ее как бы ненароком, ну уж всяко не сбивать ее с ног или там ронять на асфальт.

— Хорошо.

— И тогда я извинюсь, а она, естественно, скажет, что ничего страшного не произошло или что-нибудь в этом духе. Или, возможно, Кими могла бы что-нибудь с ней учудить, и нам тогда бы пришлось извиниться перед ней.

— Чудесно, — сказала я, — от меня просто требуется натравить собаку на Джулию Чайлд. И тогда нам предоставится возможность услышать ее голос. Лия, я точно знаю, что она боится собак.

— Ну уж нет. А если даже и боится, то мы услышим ее визг, — радостно заключила Лия. — А это, согласись, лучше, чем ничего.

То же самое тщеславие, что привело Лию в Кембридж, вскоре распространилось и на ее отношение к занятиям по послушанию. Стоило ей услышать, что Рауди — собака титулованная, она принялась подобострастно раскланиваться перед ним и называть его сэр Гав-Гав.

— Его зовут Рауди, — вступилась я, — а не сэр Гав-Гав. А звание у него — СТ, Собака-Товарищ. Это начальное звание, ничего особенного.

Это касается кого угодно, но только не маламута. В прошлом году, например, 814 золотистых ретриверов завоевали звания СТ в Американском клубе собаководства, 370 — ОСТ, 127 получили СП, и еще 20 ретриверов стали ЧПП, Чемпионами По Послушанию. Из всех этих призеров маламутами были 26 Собак-Товарищей, одна Отличная Собака-Товарищ, и ни один из маламутов не стал в этом году Собакой-Помощником. Конечно же, золотистых на свете больше, чем маламутов, но спросите себя: почему их больше?

— А какое звание у Кими? Она, наверное, вообще чемпионка мира.

— Рауди к тому же еще и чемпион породы, а вот у Кими никаких званий пока нет. — После этого заявления я решила подытожить: — У него звания есть, а вот у нее — нет.

Занятия в заведении, которое Лия называла собачьей школой, начались через несколько дней после условного спасения мною Джулии Чайлд.

— Сегодня мы пообедаем чуть раньше, так чтобы у нас осталось время выгулять собак перед уходом, — сообщила я.

— Они сегодня утром гуляли очень долго, и к тому же на улице жарко. Они уже нагулялись, — возразила Лия.

Пришлось объяснить, что жаргона я стараюсь избегать; понятие «выгулять», профессиональный термин собачников, я употребляю лишь потому, что не хочу говорить: «Собакам надо сходить в туалет». Рауди закончил свои занятия раньше Кими, которая унеслась куда-то на целый квартал вперед вместе с Лией. Когда я загружала его в клеть, стоявшую в машине, Кевин Деннеги из соседнего дома как раз заканчивал свою ежедневную пробежку, приближаясь к нам мелкой рысью и орошая асфальт ручейками пота. Несмотря на то что Кевин занимает достаточно высокий пост — он расследует убийства, — он все равно выглядит как простой кембриджский коп. Полгода назад, когда лифтинг снова вышел из моды, он принялся накачивать мышцы в спортзале Ассоциации молодых христиан. Вероятно, программа, по которой он там занимался, была составлена таким образом, чтобы количественно изменить тело детектива: теперь в нормальные двери он проходил только боком.

Он спросил, как я поживаю. Когда я ответила, что у меня все в порядке, и услышала то же самое от него, Кевин поинтересовался, нашла ли моя племянница общий язык с собаками.

— Она мне не племянница, — опротестовала я, — а кузина.

— Тогда почему она называет тебя тетей?

— Ей так нравится, — ответила я, — и общий язык с собаками ей найти удалось. Аллергии у нее нет, и собаки без ума от нее. Они просто ослеплены страстью. По природе они не должны быть однолюбами, но это несколько странное положение.

Я ожидала, что Кевин хоть как-то отреагирует на мои слова, ну, во-первых, он общительный парень, и, во-вторых, он уже давно слегка неравнодушен ко мне. Но он ничего не ответил. Кими и Лия, натянув поводок, вприпрыжку неслись по Эпплтон-стрит. Я не уверена, услышал ли вообще Кевин мои слова. Он остекленело уставился на Лию, одетую в нечто похожее на сильно прорезиненный открытый черный купальник, натянутый на желтую фуфайку и блестящие пронзительно-голубые эластичные шорты до колен. Освобожденные от резинки, Лиины вьющиеся волосы спадали ей на спину, как шерсть нестриженого абрикосового пуделя.