— Я считаю, что это — просто снобизм, — бросила она, но по крайней мере молчаливая забастовка была прервана.

— Ты знакома с Кевином Деннеги, так ведь? Он, по-твоему, тоже сноб?

Она отрицательно замотала головой.

— В таком случае, если нам с тобой необходим арбитр или тебе станет легче, когда ты услышишь независимое мнение, мы можем рассказать о подарке Кевину. Но хочу тебя предупредить, что он может разбить эту вертушку о голову паренька. И намерения юного джентльмена, будь они хоть самыми невинными, интересовать Кевина не будут. Для него такие подарочки говорят сами за себя.

Лия была ошарашена подобным поворотом дела:

— Но это так глупо… Никто не станет…

— За Кевина я ручаюсь, — сказала я. — Я вполне согласна, Лия, что такое отношение весьма архаично. Но представь, что ты ни с того ни с сего надумаешь преподнести ему такой подарок. Можешь себе это вообразить?

В определенном смысле с людьми легче, чем с собаками. Попробуйте предложить маламуту оценить ситуацию с точки зрения другой собаки — посмотрим, что из этого получится.

— Серьезно. Представь, что ты идешь в магазин, выбрасываешь сотни долларов на подобный агрегат, чтобы потом подарить его кому-нибудь, с кем ты виделась всего лишь пару раз. Тебе бы пришло такое в голову? Неважно, насколько сильно тебе хочется кому-нибудь понравиться, ты просто не станешь использовать такие приемы. Тебе и в голову не пришла бы подобная мысль, а если бы и пришла, то показалась бы дикой и ты бы придумала какой-нибудь другой способ расположить к себе человека.

Лия расплакалась:

— Что же мне теперь делать? Отправить ему письмо со словами: «Глубокоуважаемый сэр, леди не сочла возможным… ля-ля-ля… и к тому же моя тетушка изволит сомневаться в чистоте Ваших намерений»?

— Хочешь, я сама отвезу ему эту штуку?

Она взглянула на меня с облегчением и одновременно с недоверием.

— Я не скажу ничего лишнего, — пообещала я. — Я скажу, что это очень щедро с его стороны, и это будет правдой. Я понимаю, тебе самой сделать это будет очень сложно, а для меня это пустяк. Ну что, хочешь?

Она кивнула:

— Если тебе не сложно.

Мне сложно не было.

— Только не забудь выгулять собак. И вычеши их потом, ладно? Но шерсть не выбрасывай, а сложи в пакетик. Понимаешь, я собираюсь… Ну да ладно, потом расскажу. И не забудь пропылесосить все вокруг, иначе нам придется есть эту шерсть за обедом. Я скоро вернусь.

За рекордные двадцать минут моему «бронко» удалось преодолеть пробег за город к дому Джонсонов. Если бы у меня было трое детей мужского пола и большой дом в Ньютоне или если бы у меня просто был дом, я бы не стала нанимать бригаду газонокосильщиков, но лужайка у дома, в отличие от джонсоновской, была бы тем не менее подстрижена, и на ней опять же не торчали бы во все стороны одуванчики.

Сначала я решила, что дома никого нет. Широкие старомодные аквамариновые жалюзи плотно закрывали окна. Во входной двери был вделан главок, а справа от входа, рядом с залепленной серебряным скотчем шишечкой, некогда, видимо, бывшей звонком, приделано потрепанное переговорное устройство с целым набором никак не обозначенных кнопочек и переключателей. Над ним торчала обтянутая полиэтиленом ветхая картонка, на которой черными печатными буквами было выведено: «Осторожно, собака!» Я поставила свою внушительных размеров ношу в фирменном пакете на грязную циновку с надписью «Добро пожаловать!».

Нажав какие-то кнопки на устройстве и подождав пару минут, я решилась легонько постучать в дверь. Затем я снова принялась нажимать на кнопки и при этом повторяла: «Здравствуйте! Есть кто дома?»

Когда я с головой погружена в написание какой-нибудь статьи, то тоже не всегда откликаюсь на звонки в дверь, потому что очень часто гостями оказываются сборщики пожертвований из «Гринписа» или же свидетели Иеговы. Я стукнула по двери посильнее и выкрикнула: «Здравствуйте! Вилли дома? Меня зовут Холли Винтер». На случай если эта местность так же, как у нас, кишит незваными посетителями, я выкрикнула, что пожертвований не собираю. Когда же входная дверь внезапно распахнулась, я с удивлением для себя обнаружила, что стою лицом к лицу с братом Вилли, с тем, что был на любительских соревнованиях, и при этом ору: «И я не свидетель Иеговы!»

Я почувствовала себя полной идиоткой.

Видимо, парень расслышал только два последних слова.

— Мою маму это не интересует, — сказал он. — Она пресвитерианка.

Я еще ни разу не видела брата Вилли на таком близком расстоянии. Оба юноши были блондинами, вот только у Вилли волосы по бокам головы были выбриты, а у брата они просто стояли дыбом. Он был коренастее Вилли, и выражение его лица было изумленным, но при этом слегка воинственным.

— Я, м-м-м, говорила как раз обратное… — попыталась объясниться я. — Я думала, что вы, возможно… Не обращайте внимания. Мы могли бы поговорить? Меня зовут Холли Винтер. Мы с Вилли вместе дрессируем собак. Мне хотелось бы увидеть его. Он сейчас дома?

Парень отрицательно замотал головой. У брата Вилли плечи еще не разрослись до размеров Кевина Деннеги, но он явно к этому стремился: он был повыше да и потучнее приземистого и коренастого Вилли. Мне даже показалось, что своим приходом я прервала трудоемкий процесс наращивания бицепсов и трицепсов — белая футболка и желтые шорты парня прилипли к его телу, а лицо горело.

За парнем стояла седоволосая маленькая женщина и взирала на меня с видом испуганной белки.

— Вы — миссис Джонсон?

Ее глаза панически округлились, будто я попыталась согнать ее с птичьей кормушки.

— Здравствуйте, миссис Джонсон. Меня зовут Холли Винтер. Мы с Вилли вместе дрессируем собак. Можно мне войти?

Женщина несколько раз тряхнула своим маленьким костлявым подбородком, юноша отступил от двери, и я втащила в прихожую свой здоровенный пакет. Все, что я смогла увидеть в доме. — большая прихожая, столовая справа, гостиная слева и широкая лестница прямо — было оклеено обоями, покрашено, обито и устелено в мутновато-аквамариновые тона. Тусклый свет едва просачивался из-под опушенных жалюзи. Мне показалось, что я погрузилась в гигантский аквариум.

Дейл неуклюже прошествовал из прихожей в гостиную, и до моих ушей донеслось шуршание раздвижных дверей. Передо мной стояла ошарашенная миссис Джонсон, нервно теребя и сжимая пальцы на правой руке. Казалось, что некогда ей было известно, как поступать в такой ситуации — предложить гостье стул, узнать о цели визита, — и вот теперь она всячески надеялась, что, если ей удастся посильнее дернуть себя за большой палец, необходимые слова всплывут у нее в памяти.

— Я отправила Вилли в Стар-маркет, — с беспокойством в голосе сообщила она.

— Он скоро вернется?

Она опять испуганно вытаращила глаза.

Я попыталась сохранять невозмутимость:

— Мне надо очень кратко переговорить с ним. Как вы думаете, он скоро вернется?

Она повела плечами, словно я спросила у нее о смысле жизни.

— Он давно ушел?

— Час? Может, час тому назад?

А мне-то откуда знать?

— Тогда, вероятно, он скоро вернется, — уверила я ее. — Вы не будете возражать, если я подожду его?

Она кивнула и наконец направилась в сторону гостиной. Я пошла за ней. Она уселась в кресло с подголовником, а я примостилась на тахте. Я не горела желанием поддерживать с ней беседу и уж вовсе не собиралась объяснять ей, что вынудило меня вернуть Вилли его подарок; в любом случае я не хотела смущать молодого человека беседами с его матерью о его личной жизни, но и оставлять все без объяснений мне тоже не хотелось. Затея с возвращением подарка смущала меня все больше и больше. Что он мог знать о таких вещах? Его мама не в состоянии сама открыть дверь, а если ей в этом и помогут, то она уже не в силах припомнить ни одной из таких сложных фраз, как «Здравствуйте!», «Зайдите позже» или «Присаживайтесь, пожалуйста».

Я осмотрелась в поисках предмета, о котором можно было бы завести с ней разговор. На кофейном столике возвышалась стопка журналов, но вверху лежал номер «Активного отдыха», а заводить разговор на эту тему показалось мне бестактным. Ее домашнее платье в цветочек напомнило мне учебные фильмы времен Маккарти на тему, как себя вести, когда русские сбросят бомбу. Полагаю, мы могли бы обсудить с ней все «за» и «против» бомбоубежищ и средств индивидуальной защиты, но внезапно я заметила в комнате один неаквамариновый предмет — висящее над камином большущее изображение семейного генеалогического древа в раме.