Келли опять повторила мне то, что уже говорила сегодня:

— Мне очень больно за ваших собак. — И тут же перешла к обвинениям: — Вы не должны были давать собакам шоколад! Не надо было мне доверять вашему опыту. Я очень сожалею!

— Это бессмысленный разговор, — сказала я в основном самой себе. — И я больше не хочу его продолжать. Мы сейчас говорим о людях, а не о собаках. Я позову Джоэла, и мы позвоним в полицию. С меня хватит этой проклятой неопределенности во всем. Мы все расскажем начистоту. Другого выхода я не вижу.

— Зато я вижу! — Она сказала это с чувством превосходства. — Вы ведь такая же, как все! Вы тоже считаете меня самой отсталой женщиной в Кембридже. Но у меня бывают умные мысли! Вы еще удивитесь, какие умные!

— Я уверена, что вы умны. И вовсе не буду удивлена.

— Идите за Джоэлом, — велела она, как будто просто посылала меня позвать его к завтраку.

Она взяла нож с белой ручкой и принялась чистить апельсин.

Когда я слезла с табурета, собаки встрепенулись. Они тихо проводили меня до выхода. Наверняка была лестница внутри дома, ведущая в кабинет Джоэла, но искать мне не хотелось, а спрашивать Келли — тем более. Я чувствовала себя виноватой, что сразу не сказала Келли, что собаки выжили. Она продолжала думать, что убила Кими и Рауди. Я была готова вернуться и сказать ей, что они живы. Перед Нипом и Так я тоже была виновата: ведь я собиралась лишить их стаи.

Они не рычали. Возможно, они оба даже дали бы себя погладить, но я не стала. Это было бы нечестно и неблагородно: не мне их успокаивать и вселять напрасные надежды. Я вышла и по вымощенной кирпичом дорожке обогнула дом. Пока я разговаривала с Келли, на улице немного потеплело.

Дверь в приемную Джоэла оказалась заперта. Звонка я не обнаружила и стучала до тех пор, пока Джоэл не вышел. Он был, как всегда, в костюме, только ослабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу. Вид у него был утомленный и какой-то рассеянный.

— Пойдемте со мной, — сказала я.

— Еще пять минут! Я почти закончил дела. Вчера вечером я отменил прием и занимался всякой писаниной. Мне осталось составить выписку на одного больного. Я надеюсь, что на мои выписки обратят внимание врачи, у которых будут лечиться мои бывшие пациенты.

Я спустилась за ним в приемную.

— Келли в плохом состоянии, — сказала я.

— Пять минут… Мне нужно закончить… Я должен знать, что с этим я закончил.

— Она ведет себя очень странно.

— Так обычно выражается отказ принять неизбежное, — сказал он.

— Мы должны наконец покончить с этим! Я дала вам двадцать четыре часа, но это было вчера. Вы знаете, что я звонила вам вчера? Вы поняли, что я хотела вам сказать? Келли, во всяком случае, поняла.

— Я провел всю ночь здесь, — сказал он. — Келли спускалась ко мне несколько раз.

— Я оставила сообщение на вашем автоответчике.

— Здесь или дома?

— По тому номеру, который у вас для срочных звонков. Наверно, это домашний.

— Да, это там, наверху. Я еще не прослушивал его. Боже мой! Надеюсь, ни с кем из клиентов ничего не случилось?!

— Джоэл, очнитесь! Все гораздо хуже, чем вы думаете. Когда я уезжала от вас вчера, Келли дала мне сверток с булочками. Дома мои собаки стащили сверток, и реакция их была гораздо тяжелее, чем если бы они просто наелись шоколада. Повторяю: то, что с ними случилось, было гораздо серьезнее! Я позвонила вам и оставила на автоответчике сообщение, что я не смогла их разбудить. Келли вам не сказала?

У него вырвался тяжелый, судорожный вздох:

— Ваши прекрасные собаки!

— С ними все в порядке, — сказала я. — Они выжили. Но были на краю гибели.

— Келли знает, что с ними все нормально?

— Нет, — ответила я. — Пойдемте. Она ведет себя очень странно.

Он открыл дверь и со всех ног побежал по лестнице, покрытой бежевой ковровой дорожкой. Когда я преодолела первый пролет, Джоэл уже был у двери черного хода в кухню. Он не закрыл за собой дверь, но когда я попыталась войти вслед за ним, Так преградила мне дорогу. Она твердо уперлась в пол своими сильными ногами, и по ее утробному рычанию я поняла, что прошмыгнуть мимо мне не удастся. Я слышала голос Джоэла из кухни. Мне показалось, что он разговаривает с собакой, то есть, наверно, с Нипом. Он что-то бормотал, слов я не могла разобрать.

— Джоэл! — позвала я. — Она меня не пускает! Келли! Пожалуйста, позовите собаку.

Я услышала какой-то глухой звук, как будто что-то тяжелое упало на пол. Потом появился Джоэл. Его рубашка на груди была испачкана кровью.

— Иди ко мне, Так, — спокойно позвал он.

Собака перестала рычать и отступила. Я распахнула дверь. Я ждала, что скажет Джоэл, но он молчал и смотрел на меня отсутствующим взглядом. Его лицо утратило всякое выражение, как будто осталась оболочка, а сам человек куда-то вышел.

— Джоэл, что…

— … это нож из шеффилдской стали, — бесцветным голосом произнес он. — У нее было мало времени. А выбора и вовсе не было.

— Где Нип?

Джоэл указал кивком головы:

— Он там, с ней. А вы думали… Ну да, вы ее плохо знали. Келли не могла причинить зло собаке.

— Я хочу видеть ее, — только и смогла выговорить я.

Наверно, я вела себя отвратительно! Но ведь не так легко сразу понять, жив человек или мертв. А когда есть сомнения, есть и надежда.

Но вид Келли Бейкер, окровавленной и распростертой на полу, не оставлял никаких сомнений. Она просто сняла передник и вонзила нож с белой рукояткой себе в грудь. Это был тот самый нож, которым она чистила и нарезала апельсины. На лезвии наверняка еще оставались капли апельсинового сока, когда она направила его прямо себе в сердце. Я наклонилась над ней.

— Джоэл, уберите собак. И позовите кого-нибудь!

Впервые в жизни мне не хотелось, чтобы рядом были собаки. Конечно, они не пытались обнюхивать ее или лизать кровь. Нип вообще спал в углу кухни. Чемпионы по сонливости, риджбеки сохраняют свою дремоту бережно, как алмазные копи, которые их поставили стеречь. Ни самоубийство Келли, ни наши голоса не нарушили покоя Нипа. Но Так не спала, она нервничала. Она металась, беспокойно вертя хвостом.

— Джоэл, позовите же кого-нибудь, — повторила я. — Ради Бога, уберите собак и позовите кого-нибудь! Или я позову.

Я села на холодный кафель рядом с Келли и взяла ее маленькую влажную руку. Попыталась прощупать пульс, но я не очень-то умею это делать. Никаких признаков жизни не было, и все же я продолжала держать ее руку. Джоэл увел собак в другую комнату. Потом вернулся и подошел к телефону. Какая выдержка была у этого человека, который занимался психотерапией и к тому же выдавал себя за того, кем на самом деле не являлся или, вернее сказать, кем он стал, но кем по своей природе не был… Голос Джоэла не срывался и не дрожал. Он звучал как всегда.

— Такой бледно-желтый дом с забором, — спокойно и внятно объяснил он по телефону.

Потом он положил трубку и побрел к холодильнику. Повернулся к нему лицом, как будто хотел ознакомиться со списками Келли.

— Она оставила записку, — сказал он тоном, каким говорят о покупках, которые необходимо сделать, или о том, что хозяйка дома на минутку вышла. Все еще стоя ко мне спиной, он помахал в воздухе одной из карточек для кулинарных рецептов.

Истерика уже сжимала мне горло. Я была готова разрыдаться. Когда я отпустила руку Келли, она с мягким шлепком упала на кафель. «Рецепты Келли Бейкер». Волны истерического смеха накатывали, душили меня, рвались наружу. Все происходящее казалось полнейшей бессмыслицей, гротеском. Может быть, Келли и хотела такого эффекта, использовав для предсмертной записки карточку пять на восемь для кулинарных рецептов. Элейн, для которой жизнь домашней хозяйки была равносильна смерти, оценила бы символизм Келли по достоинству. Я громко всхлипнула:

— Джоэл, что она написала?

Он не ответил.

— Она созналась?