— Там, в холодильнике, «Катамаунт» и «Сэмюэл Адамс», — сказала я. — Угощайся.

— А что, этот, как его там, прикончил мой «Бадвайзер»?

Кевин прекрасно знает, как зовут Стива.

— Никто его не приканчивал. Никто не трогал твой «Бадвайзер». Там где-то валяется!

— Валяется! Тебе что, банка не нравится? Ты теперь что-то имеешь против собак?

— Нисколько. Но почему они не изобразили на пивной банке, например, лайку? Рауди или Кими были бы прекрасной рекламой!

— Интересно чего? Пирогов по-эскимосски?

Я засмеялась. Кевин сорвал крышку с жестянки, прислонился к кухонному столу и протянул мне какую-то довольно бледную фотокопию.

— Что ты на это скажешь?

Не знаю, верю ли я графологам, определяющим характер по почерку, но с почерком Донны Залевски они бы точно прокололись. Даже на бледной копии было видно, что письмо написано правильным и старательным, плавным почерком, как диктовка ученицы четвертого класса:

Д-р Уолш, Я знаю, что прошу слишком многого, но я больше не могу сдерживать себя. Я испробовала все возможные выходы. Я знаю: ей будет хорошо с вами. Она заслуживает этого.

— Есть какие-нибудь мысли?

— Это и есть ее предсмертная записка?

— Так мне сказали.

— Тогда почему нет подписи?

Кевин сделал глоток, вытянул губы в трубочку и внимательно посмотрел на меня.

Тогда я сама себе ответила:

— Потому что записка не закончена. «Возможные выходы»? Конечно! Она всего лишь имела в виду питомники для собак. Она имела в виду выход, а не уход из жизни. Вы, ребята, слишком долго вращались в высокоумных кругах Кембриджа! Так где же нашли записку?

— У нее на столе.

— Больше там ничего не было?

— Только этот листок.

— Должно быть что-то еще, — усомнилась я. — Например, инструкция, как кормить Кими.

— Да, был список. Она паковала две сумки. В первой — еда для собаки. Полная сумка еды. И еще поводок. И список.

— Список продуктов, которыми надо кормить собаку, верно? И один из продуктов — домашний сыр.

Кевин кивнул.

— Значит, тебе от меня нужно только подтверждение? Подтверждаю. Это записка, в которой Донна просит Элейн позаботиться о Кими. Это неоконченная записка. Дальше, вероятно, должно было быть что-то вроде: «Я привезу ее к вам завтра» или «Завезу ее, как только соберусь с силами».

— А насчет других «возможных выходов» что ты думаешь?

— Ах, вот что тебя интересует! Ну что ж! Куда она могла попробовать пристроить Кими? К Стиву. Он был ее ветеринаром. Еще куда? К Фейс Барлоу. Донна купила Кими у Фейс. Ну, что ты еще хочешь у меня спросить? У Стива ее могли просто не запомнить. Она пришла, спросила, нельзя ли оставить собаку, ей ответили, что сейчас нет места. Она могла даже не назвать своей фамилии. А вот Фейс должна была запомнить. Хочешь, я попытаюсь выяснить?

— Ну что ты! — мрачно изрек Кевин. — Как я посмел бы заставить тебя собирать информацию? Мне нужна была от тебя какая-нибудь гениальная догадка!

Когда Кевин в таком настроении, просто нет смысла с ним разговаривать. Я взяла телефон и набрала номер Фейс.

— Фейс? Это Холли. Послушай, Донна Залевски когда-нибудь просила тебя взять Кими на время?

— Я не взяла, — ответила Фейс. — Она действительно звонила, но у меня как раз все было забито, некуда было бы ее деть.

— Не помнишь, когда это было?

— Давно.

— А нельзя ли вспомнить поточнее?

— Осенью.

— Ну, припомни, почему у тебя все было занято?

— Э-э… А, да! Я вспомнила, когда это было. Уже был один помет, и со дня на день ожидался еще один. И еще, одну собаку мне вернули. Такое у меня редко случается. Кстати, вернули щенка из того же помета, что и Кими. — Фейс уже собралась рассказать мне подробно о той собаке и о судьбе всех братьев и сестер Кими.

— Когда это было, Фейс? Ты можешь назвать день или хотя бы месяц?

Но Фейс все-таки сначала рассказала, почему вернули щенка, добавив, что вообще-то она таким людям собаку ни за что бы не продала, потом объяснила, почему же она все-таки им ее продала, и лишь потом назвала более или менее точную дату — День благодарения.

К концу моего телефонного разговора Кевин уже приканчивал вторую банку пива.

— Надеюсь, ты внимательно слушал? — сказала я. — Ну что? День благодарения подходит?

Должно быть, подошло. Он взял у меня адрес и телефон Фейс, хотя вряд ли он когда-нибудь купит у нее собаку. Потом он допил пиво и ушел.

— Все мужчины одинаковы, — сообщила я собакам, которые уже тихонько подвывали в ожидании обеда.

Собаки — существа, чуждые всяческой политики, и одна из главных радостей общения с собакой в том, что ей можно говорить все, что угодно, не опасаясь, что она о тебе как-нибудь не так подумает. Более того, можно сегодня сказать одно, а завтра — другое, прямо противоположное, и ни одна собака не укажет вам на это противоречие.

— Все мужчины одинаковы. Получили свое — и след простыл. Интересно, догадался ли Кевин разузнать, почему Донне понадобилось пристроить тебя, Кими?

Кими навострила уши.

— Конечно, не догадался. Но мы-то знаем! Мы-то понимаем! Даже больше, чем нам хотелось бы. Да, кстати, о Донне! Я ведь говорила тебе, что она тебя любила. Знаешь, что произошло? Она все рассказала о себе Элейн Уолш, и та часть ее рассказа, которая касалась тебя, была правдой. Донна рассказала Элейн, что она с тобой делала. Она хотела прекратить это, но не могла. Она любила тебя, понимаешь?

Собаки смотрели на меня неотрывно. Было без нескольких минут пять. Ни при каких обстоятельствах их обед не должен состояться раньше пяти. Собаки, конечно, начинают просить еду раньше, но я никогда не потакаю их капризам, потому что больше всего, и даже больше еды, собаки ценят последовательность и порядок. И разве можно их в этом упрекать? Ведь и люди таковы. Вот я, например. Если я вижу семейную пару, я сразу предполагаю, что муж — мужского пола, а жена — женского. Кто какого пола на самом деле, значения не имеет. Важно, что у меня возникает именно такая мысль.

— Вы, ребята, прекрасные слушатели, — похвалила я собак. — Ну так слушайте! Донна совершенно потеряла контроль над собой. Поэтому она решила, что должна обезопасить тебя, Кими. Она надеялась оставить тебя у кого-нибудь на несколько дней. Она звонит Стиву — у него нет места. Она звонит Фейс — тоже отказ. Возможно, она попробовала сунуться еще куда-нибудь. А знаешь, почему тебя нигде не брали? Потому что тогда было не Рождество, а День благодарения. На свете много недалеких людей, которые считают, что они лучше отпразднуют этот праздник, заперев своих лучших друзей в тюрьму. Вот почему нигде не нашлось места для тебя, Кими.

Собаки подвывали.

— Итак, она мечется, разрывается на части. Может, ей показалось, что в последний раз она действительно сделала тебе больно. Ей нужна помощь. И она обращается к человеку, который просто обязан ей помощь, к своему психотерапевту Элейн Уолш. Она собирает тебе чемодан, Кими, и садится писать письмо. Вот на этом месте, ребята, история заканчивается, потому что письмо она не дописала. Почему? Потому что она незадолго до этого пообедала. И на обед, ну, или на ланч, это все равно, у нее был… домашний сыр. Может быть, она собиралась привязать тебя около дома Элейн, может быть, оставить у нее в приемной. Этого мы не знаем и уже никогда не узнаем, потому что кто-то убил ее. И мне бы хотелось, чтобы этот кто-то оказался не из числа моих знакомых. Не из числа тех, кто любит собак. Но кто бы это мог быть? Мало ли кто мог желать смерти Элейн. Бен Мосс? Шейла? Антифеминисты вроде того парня из Монреаля? Не думаю. Хотя все возможно. Но Донна? Вот Донна ни для кого не представляла опасности. Кроме Джоэла. Только у него были причины избавиться от обеих. Но Кевину я не сказала ни слова, правда? Ну что? Пора обедать?

Рауди давно знает слово «обедать», и Кими быстро его выучила. Кими я привязала к ручке кухонной двери, а Рауди по моей команде улегся в противоположном конце комнаты. Тогда я распечатала пакет «Еканубы». Поставив миску Рауди на пол, я запустила его в гостиную и закрыла за ним дверь. Кими, конечно, подвывала и скулила, но как только миска оказалась вне пределов досягаемости, она тут же успокоилась. Ее миска наполовину опустела раньше, чем я успела поставить ее на пол. Как только миска оказалась на полу, Кими страстно обняла ее передними лапами, и скоро с трапезой было покончено. Кими отрывалась от нее только для того, чтобы убедиться, что я не собираюсь стащить у нее кусочек.