– Поверить не могу. Это невозможно, – пролепетал Микки.

– Тебе надо вернуться в редакцию и сообщить об этом сотрудникам. Уверен, что даже те, кто, по твоим словам, ее ненавидел, будут оглушены сообщением о гибели лучшего автора вашего журнала.

Микки поднялся и вышел из комнаты, стараясь не встретиться со мной взглядом. Но когда он прикрывал за собой дверь, я увидел его лицо. На нем было написано множество эмоций: шок, возбуждение и кое-что еще. Торжество. Да, в его лице явственно читалось торжество. И это меня насторожило.

Утром я проснулся все с тем же чувством ярости против Микки. И против себя самого за то, что ввязался в спор с Райсом. И еще я чувствовал себя усталым, убитым и опустошенным.

Сузи скормила мне три таблетки солпадеина, растворив их в свежевыжатом апельсиновом соке. Я обычно не принимаю таблеток, но на этот раз выпил без слов.

Я проснулся часа в три ночи мокрый как мышь. Меня трясло. Наверное, мне приснилась Анна, потому что я проснулся с мыслью о ней, и в глазах моих стояло ее лицо, ее волосы, рассыпанные по голым плечам, розовое льняное платье. Она казалась настолько живой, что я протянул руку, чтобы коснуться ее. Мне захотелось ее поцеловать. Но мои пальцы вместо ее щеки уткнулись в пустоту. Я с ужасающей отчетливостью вспомнил, что Анна мертва.

Уснуть мне больше не удалось. Перед глазами плыло лицо Микки с выражением торжества на нем. Мысли вихрем завертелись у меня в голове. Неужели Микки имел отношение к убийству Анны? Если он так завидовал Анне и боялся, что она займет его место редактора «Светской жизни», он, конечно, мог убрать ее с дороги. Но способен ли он на убийство? Журналистика была смыслом жизни Микки, нельзя было и представить, чтобы он смог заняться чем-то иным. Если он потеряет работу у нас, вряд ли его приютит кто-нибудь из наших конкурентов или даже возьмут в какое-нибудь воскресное цветное приложение. Он успел слишком многим напакостить.

Думая о нем, я понял, как я, в сущности, мало о нем знаю. К тому времени, как я начал работать в издательстве, он уже занимал пост редактора «Светской жизни» лет шесть или семь, а до того был заместителем легендарной Баффи Леджюна. Мне всегда говорили (чаще всего сам Микки), что в последние годы правления Баффи он делал за нее всю работу, пока Баффи в шляпке вкушала обед в «Кларидже» или «Козери». Однажды вечером Баффи, которая, казалось, будет царствовать вечно, подавилась суши на выставке столовой посуды и была доставлена в реанимационное отделение больницы короля Эдуарда VII. Три месяца она цеплялась за жизнь, страдая полной потерей памяти из-за недостатка кислорода. Микки доблестно проявил себя на посту. Когда Баффи наконец отошла в мир иной, у Билли Хиткоута не хватило мужества пригласить на это место кого-нибудь другого. А может быть, у него просто никого не оказалось на примете. Таким образом, Микки Райс, подвизавшийся на вторых ролях, стал официальным редактором «Светской жизни».

Ничего о его личной жизни за пределами редакции я не знал. Он жил в квартале от Мэрилибоун Хай-стрит, в квартире, принадлежавшей благотворительному фонду, так что платил он за нее сущие гроши. Никто из наших у него не бывал, во всяком случае, я об этом не слышал. Он развлекался в ресторанах, расплачиваясь по кредитной карточке компании. Обедал и ужинал он, насколько я мог понять, еженедельно подписывая его счета, в кругу стареющих актрис, обнищавших аристократов и богатых европейцев типа Анастасии Фулгер.

Той ночью мне вспомнилось кое-что еще.

Если Микки имел отношение к смерти Анны и если Анна умерла утром в воскресенье, значит, он либо должен был звонить ей после одиннадцати в субботу вечером или рано утром в воскресенье. И назначить ей встречу.

Я знал по своему опыту, что, если звонить Анне рано утром, особенно в воскресенье, приходилось долго ждать ответа. Она так долго не снимала трубку, что успевал включиться автоответчик. Вы слышали, как ее голосом он извещал, что сейчас в доме никого нет, а потом врубалась заспанная Анна, спрашивая: «Кто говорит?» Автоответчик продолжал работать все время, так что разговор автоматически записывался.

Допустим, Микки позвонил ей в семь или восемь утра в воскресенье. Анна наверняка еще спала. Следовательно, разговор должен был быть зафиксирован. И, значит, улика находится в ее квартире на Харрингтон-гарденз. В квартире, ключи от которой лежали у меня в кармане.

Я принял решение: сегодня же вечером, после работы, я отправлюсь туда. Я, конечно, сильно запоздал, но, чем черт не шутит, может, мне удастся прищучить Микки.

Однако была и другая версия: может, Микки тут и ни при чем. Тогда это скорее всего Фулгеры.

– Сузи! – позвал я. – Я хотел тебя спросить, тебе удалось узнать, съехал Бруно Фулгер из «Коннота» и куда он двинулся?

– Да, – откликнулась она. – Я разговаривала с портье вчера вечером. Он сказал, что он выехал поздно вечером в воскресенье. Очевидно, теперь он в Сент-Морице.

– Значит, все утро воскресенья он пробыл в Лондоне.

– Безусловно. Знаете, в «Конноте» ведь не любят распространяться о клиентах. Мне даже пришлось приврать. Я сказала, что звоню от его портного, нам надо доставить ему костюм. Они сказали: «Вы опоздали на день. Мистер Фулгер покинул нас вчера в семь вечера».

– Будь добра, сделай еще вот что. Тебе придется напрячь умишко. Задание непростое. Когда вчера я был в квартире Анны, я заметил, что исчез ее компьютер. Может, это ерунда, может, она отдала его в мастерскую или еще что, не знаю. Не могла бы ты обойти сервис-центры в Южном Кенсингтоне и проверить, нет ли его там? И у ребят из нашего техцентра тоже спроси. У нее был «Эппл-Мак». Насколько мне известно, они централизованно обслуживают все свои машины. В четверг вечером компьютер был на месте, а теперь его нет. Так что его должны были бы забрать в пятницу или в субботу утром.

Сузи округлила глаза:

– И сколько времени мне на это дается?

– Ну, скажем, до четверга. К моему возвращению из Парижа.

– Кстати, вы не забыли, что сегодня после обеда у вас назначено совещание с шеф-редакторами? Я собрала народ на два тридцать. Рановато, конечно, но вы же просили подготовить бумаги и сделать копии, чтобы взять с собой в Париж.

– Очень предусмотрительно с твоей стороны.

– Значит, завтра, пока вы будете расслабляться на правом берегу Сены, я проведу волшебный день, рыская по сервис-центрам.

– Прежде чем мы начнем совещание, – сказал Кевин Скай, – я хотел бы сказать для протокола две вещи. Во-первых, в связи с тем, что «Светская жизнь» вполне правомерно получает львиную долю рекламы от «Мушетт», я категорически заявляю, что расценки с увеличением вала не должны падать. Наоборот, я ожидаю шестипроцентной прибавки. Во-вторых, если они сократят объем ниже тридцати восьми полос, я прикажу редакторам не упоминать их продукцию вообще. Никакую.

– Это нормально для «Кутюр», – сказала Кей Андерсон, – но «Светская жизнь» не может позволить себе такой роскоши. Мы ведь даже не основное издание. И если вы упретесь рогом и будет выяснять отношения с «Мушетт», нас просто выпихнут с рынка.

На совещании присутствовали четверо наших шеф-редакторов, каждый с толстой папкой, на которой значилось «Мушетт 1987–1996». В них содержалась десятилетняя деловая история: количество полос, затребованных рекламодателем, цены на каждый отдельный брэнд, скидки на пакетное размещение рекламы и специальные предложения по сделкам. В некоторые месяцы, например, рекламе крема для лица от «Мушетт» гарантировалось место на форзаце. В другие это место отводилось «Клиник» или «Ланком». Три раза в год «Мушетт» красовалась на последней странице обложки, или на обороте первой, или на странице сразу после гороскопов. Они особо доплачивали за эти привилегированные площади, которые называются элитными и за которые боролись новые, еще не слишком утвердившиеся рекламодатели. Время от времени какая-нибудь новорожденная американская или японская компания пробовала откупить для себя местечко получше, предлагая нам выгодные цены. Мы, как правило, отказывали. Лучшие места в толстых глянцевых журналах распределяются с точки зрения добрососедства. Если поместить сюда выскочку, респектабельные люди могут и съехать. Хоть мы и называем эту политику партнерской, на самом деле она приносит немалую выгоду, потому что держит на крючке этих самых партнеров.