Подошла Анна, и мы стали было прощаться, но Барни прервал нас.

– У меня дежурит машина с шофером. Анна, позволь, я тебя отвезу домой. Мне надо проветриться перед сном.

Мы вышли из отеля на Парк-лейн, где пожилой шофер дремал за рулем черного «Мерседеса». Компания «Белгравиа лимузинз». Мы иногда пользуемся ее услугами, когда есть вечерняя работа. Я усадил Анну на заднее сиденье и уже приготовился сесть рядом, но Барни сказал мне: «Кит, тебе, может, лучше такси взять. Тесновато будет втроем».

Я поймал взгляд Анны, она подмигнула и округлила глаза. Этот жест означал: о'кей, я с ним справлюсь.

Я простился с Барни на тротуаре, подождал, пока шофер захлопнет дверцу за дорогим клиентом, и проводил глазами длинный черный автомобиль, пока он не скрылся в ночной тьме.

Я вернулся домой, осмотрел стоянку, чтобы убедиться, что там нет шпионов, и хотел позвонить Анне, узнать, все ли в порядке. Квартира хранила следы нашего лихорадочного бегства. Содержимое сумочки Анны, ее блокнот и диктофон по-прежнему валялись на полу возле дивана. Я подозревал, что Барни напросился к ней якобы выпить, и тогда я буду кисло выглядеть со своим звонком, как будто шпионю за своим шефом. Но тут телефон сам зазвонил. Это была Анна.

– Что касается Барни, – с ходу объявила она, – он меня чуть не уморил, когда выкинул тебя из машины.

– Он предпринял атаку?

– Не то слово. Облапил и не выпускал всю дорогу. Я чуть было не попросила шофера остановиться, чтобы выпрыгнуть. Жаль, что ты не мог превратиться в муху и наблюдать за нами с потолка, получил бы удовольствие. Сначала, минут десять он еще пытался сохранять лицо и нес всякую чушь насчет журналистики, а потом, когда стали подъезжать к дому, дал себе волю. Не будь он большим боссом-кормильцем, я бы двинула его локтем по яйцам.

– Значит, ты все это стерпела.

– Ну почему же. Я сопротивлялась. Хотя довольно безуспешно.

– Но все же тебе удалось улизнуть?

– С трудом. Пришлось пообещать, что пообедаю с ним, когда он найдет время. Вдвоем.

– Кстати, насчет времени. А сейчас у тебя его не найдется? Я соскучился. Утром бы вместе позавтракали.

– Прости, – ответила Анна, – я пас. Сегодня был такой трудный день. Хотя и замечательный. Но я с ног валюсь. Звякну тебе утречком. Мне же диктофон нужен, не терпится расшифровать беседу с Эрскином Гриром.

Мы пожелали друг другу спокойной ночи и еще раз договорились созвониться утром.

– Да, Кит, – вдруг встрепенулась Анна. – Должна сказать тебе, мне было очень хорошо сегодня. Правда очень хорошо. Я, наверное, забыла тебе об этом сразу сказать.

– Нет, не забыла. Но всегда не грех повторить. Тем более что мне тоже было очень хорошо.

Я проснулся поздно и сразу же сунулся за дверь, чтобы взять почту. Воскресные утренние газеты громоздились на половичке устрашающей своей величиной грудой. Я сварил кофе и вставил в музыкальный центр диск. «Нирвана». Каждое воскресное утро я начинаю с Курта Кобейна. Попадает в настроение.

Я вернулся в постель и набросился на газеты, для начала отметя в сторону рубрики типа «Свидания» и «Ваши финансы». Едва я открыл «Санди таймс», как с фотографии на меня глянула Анна в окружении более мелких снимков, на которых она стояла с разными знаменитостями. Заголовок гласил: «Познакомьтесь с Анной Грант (если вы не богаты и не знамениты)». Под ним был напечатан один из самых гадких и омерзительных пасквилей, которые мне когда-либо доводилось читать. Меня прямо затошнило от этого скотства. Гвоздем материала была Анастасия Фулгер, которую «Санди таймс» представляла в виде невинной овечки, которую цинично и злонамеренно окрутила хищная Анна. В статье говорилось, что Анастасия понятия не имела о том, кто такая Анна, и доверилась ей со всей откровенностью как женщина женщине, а Анна подтасовала ее слова и так все извратила, что получился текст, совершенно непохожий на то, что говорила бедняжка Анастасия. Специально подобранный фотопортрет Анастасии на софе – судя по которому трудно было поверить, что она не знает о том, что ее интервьюируют, а не просто на чай зашли – сопровождался, однако, подписью, что, мол, Анастасия согласилась фотографироваться совсем для других целей, для статьи про благотворительный фонд в пользу детей, страдающих болезнями мочеполовой сферы. Увидев журнал, она почувствовала себя ужасно («меня как будто изнасиловали»), и она понять не могла, как можно такое писать в то время, когда она так страдает из-за разрыва с Бруно.

Далее в статье говорилось, что Анна Грант известна своим умением втереться в доверие, выведать всю подноготную, а потом ударить ножом в спину. В доказательство ее вероломства приводилось несколько цитат из ее литературных портретов Керри Пэкер и Иваны Трамп, хотя я точно знал – именно эту информацию хотели довести до читателей пресс-агенты этих дамочек.

Засим следовали грязные детали из ее личной жизни. Выдвигалось предположение, что Анна влезла в журналистику, переспав с редактором одной влиятельной газеты, и прилагался список мужчин, с которыми она была «близка», причем не уточнялось, что именно имеется в виду – то ли совместный завтрак в пиццерии, то ли общая постель. Кое-что из этих сведений указывало на глубокую осведомленность автора. «Интересно, – подумал я, – кто же был источником информации». Текст украшала ядовитая цитата из рассказа некоего «друга», занимающего высокую должность в компании «Уайсс мэгэзинз». Фамилия «друга», разумеется, не указывалась. «Друг» сообщал, что ежели вы не были богаты или знамениты, Анна не проявляла к вам никакого внимания (что отчасти было верным, если иметь в виду ее профессиональный интерес), а также, что в редакции она вечно задирала нос (что было отчаянной ложью).

Наконец, и это было оскорбительнее всего, тут содержалось множество «откровений» о ее происхождении. Писали, что она родилась в очень простой семье, что ее мать была учительницей в промышленной северной части Лондона. Отсюда следовало, что Анна стыдилась своей семьи и никогда не упоминала о ней. «Друг» рассказывал, что Анна привирала, утверждая, что ее мать жила в Челси. Это была уж такая беспардонная ложь, что мне захотелось немедленно надавать всем этим «друзьям» по мордасам. Анна никогда не скрывала, что родилась в рабочем квартале. Наоборот, она этим даже гордилась. Полгода назад мы обедали вместе с ней в тех краях, и она пригласила меня в свой родительский дом, чтобы познакомить с мамой. Миссис Грант – замечательная женщина, вдова, которая, кроме работы в школе, подрабатывает в своей квартирке на первом этаже, корректируя ноты. Чувствовалось, что она очень гордится дочерью, а та, в свою очередь, относится к матери с большой нежностью, делится с ней новостями и расспрашивает о том, что у нее новенького в школе. Страшно было представить, какие чувства испытает миссис Грант, если ей в руки попадется эта гадость.

Статья была подписана Кэрол Уайт. Мне это имя ничего не говорило. Наверняка какая-нибудь безответственная телка на подхвате, которая делает, что скажут. Ясно, что идея облить грязью Анну исходила не от этой Кэрол Уайт. Тут поработали головы людей постарше чином. Интересно, чьи именно. Редактор, Колин Бернс, вполне был на это способен, классовый боец с застарелым шизоидным комплексом против тех, кто побогаче. Да, Бернс вполне мог придумать эту грязную аферу. А может быть, его подвигли на это другие заинтересованные лица, типа Бруно Фулгера, или тот же Бруно Фулгер через своего подручного Рудольфа Гомбрича. Надо выяснить.

Но сначала надо позвонить Анне. Она вряд ли успела прочесть утренние газеты, на ее этаж их наверняка не доставляют, и нужно ее заранее подготовить. А еще лучше, подъехать к ней, посадить в машину, угостить где-нибудь в симпатичном месте и потом уж дать прочитать этот пасквиль. Конечно, она не обрадуется. Предполагается, что журналисты, которые занимаются таким делом, легко относятся к сплетням и клевете в свой адрес, но Анна наверняка будет глубоко оскорблена такой несправедливостью и непрофессионализмом. Работая над своими материалами, которые, ясное дело, не всегда бывают приятными для самих героев, она очень глубоко копает и никогда не использует ради красного словца непроверенную цитату или компрометирующий факт, которому не нашла подтверждения. Поэтому читать о своей якобы некомпетентности ей будет очень неприятно.