Я вручил ему список похищенного, включая записки Анны (которые он обозначил как «личные документы») и сказал про тех двоих в коричневой «Сьерре», которые наблюдали за моей квартирой.

– Очень вероятно, что они выслеживали квартиру на предмет ограбления, – глубокомысленно согласился со мной констебль. – Они ведь довольно профессионально работают, эти преступники, выяснили, когда вы уходите на работу, когда возвращаетесь. Что у вас ценного имеется – электроприборы, стерео. Заранее знали, что будут брать. Нужен кому-то плейер – берем плейер, без вопросов.

Забыв свою первоначальную версию о грабителях-подростках, констебль принялся увлеченно развивать новую, сообщив попутно, что в городе орудует несколько банд, которые действуют точно такими методами, и в Брикстоне, и в Стритхеме.

– Вы, сэр, часом не запомнили номер «Сьерры», из которой за вами следили?

Неужто не понятно, что если бы запомнил, то, уж конечно, не стал бы держать эту информацию при себе! Но я ответил вежливо: «К сожалению, нет. Она стояла слишком далеко, чтобы разобрать номер».

– Скорее всего машина была украдена, – сказал он. – Специально на этот случай.

Проводив его, я опять позвонил Анне и опять не получил ответа. Теперь мне особенно необходимо было с ней поговорить, сообщить про украденные бумаги. Я сел за компьютер и отправил ей письмо электронной почтой: «Где ты? Целый день пытаюсь с тобой связаться. Всю пленку на твоем автоответчике заполнил своими посланиями. Откликнись!»

Должен признаться, в этот момент легкое подозрение закралось мне в душу. Закралось против моей воли, мне очень бы не хотелось, особенно в данных обстоятельствах, подозревать нечто подобное. А может быть, Анна сейчас с Барни Уайссом? Смешно, понимаю, но, когда целый день общаешься с автоответчиком, невольно дойдешь до паранойи. Я позвонил в «Дорчестер», и мне сообщили, что мистер и миссис Уайсс полчала назад, то есть в три пополудни, отбыли из отеля, но, если у меня срочное дело, я могу чуть позже найти их в зале ожидания пассажиров «Конкорда» в аэропорту Хитроу.

И еще одна мысль блеснула у меня в мозгу. Может быть, Анна так расстроилась из-за статьи, что не хочет разговаривать ни с кем из коллег и уехала на воскресенье к матери? В телефонной книге Грантов полным-полно, но в районе Белсайз-парка только четыре фамилии, и мне посчастливилось попасть на нужный номер с первой же попытки.

– Миссис Грант? Это Кит Престон, мы с вами встречались, меня Анна к вам приводила как-то вечером.

– Как же, прекрасно помню. Вы ведь работаете вместе, не так ли?

– Правильно. Я хотел узнать, она случайно сейчас не у вас? Я целый день не могу до нее дозвониться.

– Нет, ее нет. Я сама жду от нее звонка, вот думала, это как раз она. Вы видели в газете эту идиотскую статью?

– Вот об этом я и хотел с ней потолковать. Не хотелось бы, чтобы она слишком серьезно ее восприняла.

– Я вообще-то «Санди таймс» не беру, мне сосед принес. Он сам эту статью не прочел или не придал ей значения.

– Ужасно неприятно. И главное, ведь все ложь, ни слова правды, от начала до конца.

– Да вы не волнуйтесь так! Я все понимаю. Это не имеет к Анне никакого отношения, читаешь словно о каком-то чужом человеке. Однако скажите мне, как коллега-журналист, как можно позволять себе такое? Ведь это жестоко.

– Бог знает, почему это делают, из зависти, наверное. Анна слишком хороший журналист, поэтому у нее есть враги.

– Ну что ж, спасибо, что позвонили, – грустно сказала миссис Грант. – Если Анна объявится, я передам, что вы ее разыскиваете. До свидания.

По понедельникам я просыпаюсь с неясной тревогой на душе, ожидая волнений предстоящей рабочей недели. Но, шагая по длинным коридорам «Уайсс мэгэзинз» к своему офису, я чувствую прилив энергии и желание поскорей окунуться в дела. Сев за стол, я целый час провел в раздумьях о стратегии отношений с «Мушетт», которую собирался опробовать со следующего утра. К полудню вторника надо утрясти наши предложения. Чтобы Сузи смогла отпечатать текст, который мы должны представить в среду в Париже.

Чуть позже в то утро мне предстояло крупное совещание по вопросам моды в «Кутюр», а после обеда – рассмотрение бюджетных вопросов.

В девять появилась Сузи. По сравнению с тем, как она выглядела в нашу последнюю встречу, сегодня моя секретарша казалась бодрой и веселой. В уик-энд она каталась с друзьями на пони, и офис наполнился ее громкими жалобами на то, что она стерла ляжки седлом.

– Я купила «Санди таймс», чтобы не скучать в дороге, – сказала она, – и прочла там жуткую гадость про Анну Грант. Вы видели?

Она понесла поднос с кофейными чашками в кухню и вернулась минут через десять. Лицо ее светилось нетерпением: она горела желанием поделиться только что услышанным.

– Угадайте, что мне сейчас рассказала секретарша Микки Райса Дельфина, знаете – рыжая такая. Судя по всему, Кэрол Уайт, которая сочинила эту бяку про Анну, в пятницу звонила Микки за компроматом. Микки выставил Дельфину из офиса. Минут двадцать они трепались за закрытыми дверями. Как вам это нравится? Выходит, всю эту муть слил ей Микки?

– И это многое объясняет. Но за каким чертом Микки это понадобилось? Анна – звезда его журнала.

– Вот и я про то же самое спросила у Дельфины. Она уверена, что это он из зависти. Его зло берет, что вы с ней дружите и обедаете вместе. Ему втемяшилось в башку, что вы решили посадить Анну на его место.

– Что за бред, Анна ни за что не сядет на место редактора.

– Но Микки-то это неведомо! Дельфина говорит, он прямо помешался на том, что она собирается выбить из-под него кресло. Как-то он ушел обедать, а она заглянула в его дневник, и, от того, что он там пишет насчет работы, у нее просто волосы дыбом встали.

– Мне все-таки непонятно, зачем ему понадобилось нагородить столько вранья про Анну. Ведь это подрывает авторитет «Светской жизни», люди не захотят больше читать журнал, если им вдалбливают, что его авторы – лжецы.

– Он, видно, думал только об одном – как избавиться от Анны. А теперь сидит у себя и делает вид, что ужасно огорчен и сочувствует ей.

В одиннадцать я спустился на этаж, где располагается «Кутюр», посмотреть фотографии для сентябрьского номера на совместном совещании коммерческого отдела с редакционным.

Когда я пришел, все уже собрались в офисе Леоноры Лоуэлл. На алюминиевом столе стоял проектор для демонстрации слайдов. Десять редакторов сидели на алюминиевых табуретах, уткнувшись в свои ноутбуки, а арт-директор с хвостом и в футболке с короткими рукавами искал фокус. Сама Леонора царственно восседала за своим столом. Поддерживаемая с флангов заместительницей Тасмин Фили и исполнительным редактором Луэллой Ренуфф-Джонс. Перед ней лежала компьютерная распечатка, в которой было зафиксировано, сколько раз за последние три года проходили у нас материалы по модным домам Донна Каран, Карл Лагерфельд, Ральф Лорен, Эскада, Джил Сандер и т. п.

Рецензенты часто ошибочно говорят о «стиле «Кутюр», как будто существует некий единый стиль. На самом деле их два, и в данный момент наличествовали представители того и другого. Леонора, с ее коротко стриженными черными волосами, зачесанными назад, и ее главные помощницы, одетые в строгие костюмы, соответственно, в красный от Шанель, синий от Валентино и бежевый от Армани. На Тасмин были еще солнечные очки с такими непроницаемо-черными линзами, что, казалось, она ничего сквозь них не видит.

Прочие редакторы и помощники были одеты либо в длинные свободные юбки, либо в обтягивающие легинсы и черные футболки с глубокими вырезами, обнажающими их костлявые плечи. На одной из них был обвислый оранжевый кардиган, застегнутый не на те пуговицы, настолько уродливый, что жалко было смотреть на прелестную мальчишескую фигурку, теряющуюся под этим балахоном. Все эти молодые люди напоминали мне головастиков, одинаково черноголовых, невероятно бледных и изможденных. Существование в отделе моды «Кутюр» составляет единственный смысл их жизни, и они готовы переселиться сюда, на Парк-плейс, навечно.