В день окончания школы, когда я пришел домой посидеть с родственниками и выпить апельсиновой шипучки, прежде чем отправиться с друзьями на вечеринку к чьей-то там кузине, Энди отвел меня в сторону.

— Знаешь что, — начал он, — я тут посмотрел документы, которые тебе прислали из Колумбийского университета… Возможно, сейчас не самый удачный момент для подобного разговора, но я не представляю, откуда ты возьмешь такие деньги. Даже учитывая грант на обучение и кредиты, тебе все равно потребуется еще семь тысяч долларов в год. Всего это будет почти тридцать тысяч долларов. И откуда ты их возьмешь?

Я уставился в пол.

— Но ты же говорил, что поможешь.

— А разве я не помог?

Я не стал интересоваться, каким образом он это сделал, потому что прекрасно знал, что он ответит. Он меня поил, кормил, одевал и так далее и тому подобное. Словом, ничего нового я бы не услышал.

— Ну пойми ты, Лем, подумай сам: ведь я тебе не отец. Твой отец где-то у черта на рогах — курит травку, балдеет и бегает за голыми островитянками. Уга-буга! — добавил он, состроив рожу и выкатив глаза. — Может, ему бы следовало оплатить твои расходы? Ты с ним об этом не говорил?

— Я не знаю, как с ним связаться.

— И поэтому я должен платить за тебя? Когда своего родного отца ты даже не просил?

— Ты сам говорил, что поможешь…

Это все, что я нашелся ответить.

В конце концов, в этот день я окончил школу, у меня был праздник, а Энди как нарочно решил нанести удар именно сегодня, как будто специально дожидался этого дня.

— Да брось, Лем. Во Флориде — отличный университет!

— Но я в него не пойду, — ответил я, стараясь сдержать слезы, готовые зазвенеть в моем голосе. — Я пойду в Колумбийский университет.

Энди улыбнулся и покачал головой.

— Тогда, похоже, тебе придется заработать за это лето уйму денег.

На следующий же день я позвонил в приемную комиссию Колумбийского университета и договорился об отсрочке. А затем немедля принялся за поиски. Как можно скопить за год тридцать тысяч долларов? Я очень быстро понял, что самое разумное — сделать ставку на торговлю. И продажа энциклопедий показалась мне самым подходящим делом.

— Да уж, очень странно, — проговорил Мелфорд. — Честно говоря, не ожидал такого.

Смерть и тьма смазали черты ее лица, но одно можно было сказать точно: третье тело принадлежало немолодой женщине с коротко стриженными и туго завитыми волосами. На ней были тесные джинсы и открытая блузка того же цвета, что и окружающая тьма, — так мне тогда показалось. Из зияющей впадины рта вывалился тяжелый язык — совсем как это бывает у персонажей мультфильмов, когда их душат. А следы на ее шее позволяли предположить, что женщину именно задушили.

— Кто это? — выдавил я наконец.

— Понятия не имею. Впрочем, кажется, это та самая женщина, которую мы видели, проезжая здесь в прошлый раз.

— Да что же случилось?

Голос мой прозвучал слезливо, и я возненавидел себя за это. Но затем пришла мысль, что я имею полное право на слезы: в конце концов, в тот день я уже оказался свидетелем двух убийств. Я сидел тогда так близко к Карен и Ублюдку, что почувствовал запах крови, хлынувшей сперва из его, а потом из ее головы. А теперь вот еще и это. Я просто не создан для такой жизни, и, говоря по правде, мне приходилось напрягать все душевные силы, чтобы не развалиться на части. Я, правда, не мог себе представить, на какие именно части я развалюсь, но был уверен, что вот-вот точно узнаю.

Мелфорд покачал головой:

— Думаю, ее убил коп.

— Что?

— А кто еще? Мы видели их вместе, в паре шагов отсюда—и вот она мертва. С чего бы вдруг полицейскому оставлять женщину одну на месте преступления, там, где в любой момент на нее может напасть убийца? А поскольку мы с тобой знаем точно, что убийца на нее не нападал, то можем заключить, что это сделал полицейский.

— Но этого быть не может!

Мелфорд готов был возразить, но запнулся на полуслове, потому что в этот момент мы услышали шорох колес по грунту на подъездной дорожке и шум мотора, который тут же заглох.

Мелфорд выключил фонарь и подошел к окну.

— Вот засранцы, — прошептал он, а затем обернулся ко мне. — Ладно, слушай внимательно. Плохая новость: там двое парней, один из которых — тот самый коп. Одетый в штатское, но все равно это он. Постой, не впадай в истерику. Они приехали на пикапе, причем с незажженными фарами. Так что не думаю, что это официальный наряд полиции. Спрячемся — и все будет в порядке.

Содержимое четырех бутылок пива бурно вскипело у меня в желудке и поднялось к горлу, пытаясь вырваться наружу и подбираясь все выше кисловатыми всплесками.

Я позволил Мелфорду схватить себя за руку и перетащить через маленькую спальню в крошечную кладовку в самом дальнем углу, с раздвижными дверями из пластмассовых планок. Кладовка находилась прямо напротив кухни, так что нам все было отлично видно. Но это была не самая интересная особенность спальни: гораздо любопытнее мне показалось то, что в ней не было никакой мебели — ничего, кроме коробок. Из одних торчали старые рубашки и рваные джинсы, из других — папки с бумагами, но большинство коробок было закрыто и запечатано. На одной из них сбоку жирным черным маркером было написано: «Медицинская служба Олдгема». Стены спальни оказались совершенно голыми — лишь на одной из них сиротливо висел календарь двухлетней давности с фотографиями щенков и котят. Открыт он был на октябре.

Дети здесь явно не жили. Более того, эта комната никогда не была детской. Никаких детей здесь и в помине не бывало. Так зачем же Карен и Ублюдок обманули меня?

Задняя дверь фургона открылась, и сквозь щель между пластмассовыми планками я различил две фигуры; у одной в руке был маленький фонарь, которым она обшарила помещение. Темнота не позволила мне разглядеть больше ничего.

На секунду меня накрыла новая волна ужаса. А что, если эти двое пришли что-нибудь искать? Что-то такое, что вполне может лежать в кладовке? От этой мысли меня прошиб холодный пот, и я едва не обмочился: чтобы сдержать позывы, мне пришлось изо всех сил стиснуть зубы.

Ну ладно, по крайней мере Мелфорд рядом, и у него пистолет. Он не позволит нас арестовать. И тут я ощутил, насколько сильно изменилась моя жизнь за последние двадцать четыре часа. Я полностью полагался на другого человека, надеясь, что он защитит меня и убьет моих врагов.

— Ни хрена себе, — сказал один из незнакомцев. — Джим! Да у тебя тут целая гора трупов.

— Сам знаю.

— Господи, да ты только посмотри! Можно подумать, их какой-то робот замочил.

— Да, похоже на то.

— Идеи есть?

— Ни хрена. Из-за бабла, наверное. Вот только кто? Дерьмо! Кроме нас ведь никто не знал. Вариант один: видать, Ублюдок язык распустил.

— Наверное. Дьявол!

— Что верно, то верно.

— Дерьмо! Сраный Ублюдок! Фрэнк еще в том месяце слинял, так что все варщики тю-тю. Б. Б. узнает — взбесится.

— Да, я уже думал об этом. Ну и что мне теперь, объяву, что ли, в газету дать?

— Слушай, Джим, я не пойму, какого хрена Ублюдок вообще здесь делал?

— Откуда мне знать? — Голос незнакомца напрягся.

— Думаешь, он трахал эту ведьму? Фу, мерзость! Вот если бы года два назад — еще куда ни шло, а сейчас… Она же была как долбаный ходячий труп! Крэнк [Крэнк (также мет, первитин, винт, скорость, лед, кристалл) — метамфетамин, сильный наркотик, вызывающий зависимость. Крэнк можно курить, нюхать, вводить инъекции или принимать внутрь, и его внешний вид отличается в зависимости от того, как он используется. Его «варят» в самодельных лабораториях, используя при этом и производя в качестве побочных продуктов крайне токсичные вещества, смертельно опасные для здоровья человека] разве что из ушей еще не лез. Я бы скорее чью-нибудь бабулю трахнул.