Мелфорд припарковал машину, и я огляделся по сторонам — впервые после того, как мы заметили полицейский патруль возле фургона Карен и Ублюдка. Оказалось, что мы стоим у входа в бар или какое-то заведение вроде бара. Это была весьма потрепанная на вид лачуга, покрытая белой облупившейся краской. Рядом стояло десятка два машин, по большей части пикапов. Парковкой для них служил лысый клочок земли, плотно прибитой шинами и подошвами пьяниц.

Мне показалось, что, как только мы вошли, музыка взвизгнула и умерла — быть может, так и случилось на самом деле. Люди, сидевшие за столами, подняли взгляды от своих пивных кружек. Остальные подняли взгляды от бильярдных столов. А те, что сидели за стойкой, выгнули шеи, чтобы на нас посмотреть. Ни одной женщины видно не было — одни мужчины.

В глубине души мне хотелось верить, что Мелфорд понимает, что делает. И тем не менее бар этот мне очень не понравился. Из музыкального автомата рвалась хвастливо-вызывающая песенка Дэвида Аллана Коу [Кантри-музыкант, стоял у истоков жанра «Outlaw country»]. К счастью, эти звуки заглушили гул крови в моих ушах: появление копа привело меня в такой ужас, что все тело пронзила леденящая боль, будто кто-то насквозь проткнул меня сосулькой.

Бар располагался в длинной комнате с бетонным полом и стенами, сложенными из шлакобетонных блоков. На одной из стен висели часы с рекламой пива «Миллер», а рядом вспыхивала и гасла вывеска с надписью «Бадвайзер», возле которой красовалась реклама пива «Курс», изображавшая пухлых, полногрудых девиц. Стульев в комнате не было, одни только пластиковые столы и скамейки, а в дальнем углу стоял громоздкий старомодный музыкальный автомат — бывают такие, с закругленной крышкой. Ближе к пестро украшенной деревянной стойке находилось несколько бильярдных столов, которые явно содержались с особой заботой. Все они были заняты игроками. По моим представлениям, это означало только одно: в этом помещении в любую секунду могло оказаться восемь голодранцев с оружием наготове.

Мелфорд направился к стойке, за которую мы и сели. Он жестом подозвал бармена — дородного парня с длинными волосами, собранными в хвост; на вид ему можно было дать лет пятьдесят, но прожитых бурно: об этом свидетельствовали осунувшееся лицо и руки, покрытые множеством ожогов, — можно было подумать, что он ночь напролет подставлял свое тело какому-то маньяку, который тыкал в него зажженной сигаретой. Мелфорд заказал две бутылки светлого пива, которые бармен со скептическим видом тут же и бухнул перед нами на стойку. Я не мог оторвать взгляда от линялых синих татуировок, сползавших по его предплечьям, а он пялился на мой трикотажный галстук бирюзового цвета, и я мысленно проклял себя за то, что забыл его снять. За спиной у нас раздавался угрожающий треск ударяющихся друг о друга бильярдных шаров.

— Четыре доллара, — бросил бармен. — Жратву заказывать будете, пока кухня не закрылась? У нас тут отличные бургеры, но Томми, наш повар, минут через пятнадцать напьется до зеленых чертей и с плитой уже точно не справится.

— У тебя что, специальный таймер для него есть?

— А я по цвету лица вижу. Минут через пятнадцать он либо скопытится, либо забьется в угол и станет реветь как белуга. Одно из двух. Кстати, ставки еще принимаются.

— Я пока что пас. Надо сперва поближе познакомиться с Томми.

— Да, разумно. Хотя сегодня, держу пари, будут слезы. Так что, парни, гамбургеры будете?

Несмотря на события сегодняшнего дня, я вдруг понял, что голоден. Это был какой-то особый, опустошающий голод: мне казалось, что еще немного — и тело перестанет мне подчиняться.

— Я буду, — заявил я. — Не слишком сильно прожаренный.

— Тебе к нему картошку фри или луковые кольца? — спросил бармен.

— Луковые кольца.

— Только луковые кольца, — попросил Мелфорд, разглядывая этикетку на бутылке с пивом, которую держал в руках.

— Хорошо, значит, один гамбургер с кольцами и одни кольца.

— Нет, вообще без гамбургера, — остановил его Мелфорд. — Я не буду ничего, а молодому человеку принеси только луковые кольца. Лучше даже двойную порцию: по-моему, он проголодался.

Бармен склонился к нам поближе.

— Интересно, а с чего это ты решил, что знаешь, чего хочет твой приятель, лучше, чем он сам?

— А откуда ты знаешь, что твой повар сегодня будет плакать, а не отрубится?

Бармен склонил голову в знак согласия.

— Ладно, твоя взяла.

Мелфорд улыбнулся.

— Итак, луковые кольца. — И он положил на стойку пять долларов. — Сдачи не надо.

Бармен ответил ему легким наклоном головы.

— Я что же, должен питаться луковыми кольцами? — спросил я. — Это что, тоже часть тайного кода идеологии?

— Что-то вроде того. Если хочешь общаться со мной, тебе придется отказаться от мяса.

— Да не хочу я с тобой общаться! Я хочу, чтобы ты вообще исчез из моей жизни! Я хочу вычеркнуть из памяти весь сегодняшний день, и тебя вместе с ним. Я через силу с тобой общаюсь, а ты еще хочешь, чтобы я гамбургеров не ел?

— Послушай, я понимаю твои чувства, — сказал Мелфорд, — и поверь, я не обижаюсь. У тебя был очень тяжелый день.

— Ой, спасибо тебе за такое офигенное понимание!

Я отвернулся и глубоко вдохнул, чтобы успокоиться. Мне постоянно приходилось напоминать себе о том, что если Мелфорд сказал, будто Карен и Ублюдок заслужили такую смерть, это вовсе не значит, что они действительно ее заслужили. Так что лучше этого парня не злить, и я решил сменить тему разговора.

— Значит, я должен отказаться от мяса? Ты что, вегетарианец, что ли?

— Да, Лемюэл, совершенно верно. Из того факта, что я не ем мяса, ты сделал абсолютно справедливый вывод, что я вегетарианец. Знал бы ты, как этих животных мучают, сам бы перестал мясо есть. Но ты этого не знаешь. Может быть, тебе даже все равно. Поэтому я насильно заставляю тебя отказаться от мяса. Мы еще вернемся к этому разговору, и тогда ты сам все поймешь. А пока что просто бери с меня пример — следуй за мной по пути добра и морали.

— Ты что, собираешься меня морали учить?

— Выходит, что так. Забавно, правда?

— Никогда раньше не встречал вегетарианцев, — признался я. — Теперь ясно, почему ты такой тощий.

— Ты что, моя мамочка, нацепившая на себя маску несмышленого подростка? Черт возьми, Лемюэл! Это же так просто: не ешь ничего, что связано с убийством или эксплуатацией животных, и все у тебя будет отлично. И не надо мне говорить, что я болтун. Если бы мы хотя бы питались только злыми животными — теми, что совершают безнравственные поступки, — я бы скорее согласился съесть эту парочку из фургона, чем гамбургер.

— Знаешь, все это не слишком убеждает меня в твоем душевном здоровье.

— Давай поговорим о чем-нибудь более приятном. Расскажи мне о своей очаровательной даме. Как там ее зовут? Чанта, что ли?

— Читра, — ответил я, не переставая чувствовать себя идиотом.

Как можно говорить о подобных вещах, находясь в столь плачевном положении? И в то же время какая-то часть меня была благодарна Мелфорду за возможность поговорить о Читре.

— Как думаешь, вы будете встречаться? — спросил он, и в его голосе я не уловил ни малейшего намека на насмешку.

Я только плечами пожал, как-то даже растерялся.

— Сейчас у меня есть куда более насущные проблемы. К тому же мы с ней едва знакомы. Мы встретились только на прошлой неделе.

— Подумаешь! Со мной ты познакомился только сегодня, а мы вон уже как близки!

Я предпочел пропустить эту фразу мимо ушей.

— Не представляю, может ли у нас с ней что-нибудь получиться. Чтобы накопить денег на университет, мне придется проработать весь год. А она через пару месяцев уедет в Маунт-Холиок.

— Подумаешь, люди и на расстоянии общаются, — возразил Мелфорд.

— Ну да… Но все-таки я боюсь, что сохранить отношения в таких условиях будет сложно. Сам понимаешь: все эти переживания, новые ощущения… Хотя, с другой стороны, если она пойдет в девчоночью школу, то, может, все не так уж и страшно.