Сейчас ситуация (быстрый рост образованности, либерализации и эмансипации в обществе) изменилась с такой скоростью, что врачебное сообщество не успело отреагировать на это созданием новой устойчивой модели взаимоотношений между медицинским персоналом и пациентом. Очевидно, что патерналистская модель в отношении человека, который нередко более образован в целом, чем врач, не может быть приемлемой. Более того, она начинает «играть» не за врача, а против него, поскольку достигает результата, прямо противоположного и желаемому, и имевшемуся прежде, – отрицание врача и недоверие к нему, поскольку то же самое «ты», сказанное незнакомым человеком, пусть даже он и врач, ставит его в положение нарушителя канонов элементарной этики, созданной современным обществом.

Технологическая модель отношений, где врач фактически не общается с пациентом, является разновидностью патерналистской модели, поскольку ожидать, что пациент разбирается в показаниях аппаратуры в той же степени, как и врач, неверно. Если допустить, что это так, то врач становится просто не нужен. То, что тенденция к этой модели существует за рубежом, вызвано сложными процессами стандартизации и технологическим рывком, но это не означает, что врач не участвует в процессах диагностики и лечения. Интерпретация полученных данных требует от врача больших знаний, а необходимость разъяснить пациенту, что с ним происходит, становится только сложнее из-за количества получаемых данных. В любом случае, в этой модели неясно, кто принимает решение – врач или пациент, а в процессе принятия решения ориентироваться на показания аппаратуры должны и пациент (в меру своих знаний и в меру разъяснений врача), и врач.

В соответствии с информационной моделью (ее можно объединить с «либерационной») врач обязан предоставить пациенту всю существенную информацию, касающуюся заболевания. Пациент самостоятельно осуществляет выбор лечения, которому врач должен последовать, несмотря на вероятность некоторой необъективности больного. Именно на пациента в конечном счете возлагается ответственность за выбор лечения. Таким образом, концепция автономии воли больного по этой модели заключается в контроле за формированием врачебного решения.

Много общего с этой моделью имеет интерпретационная модель, которая также предполагает обязанность врача как можно более полно интерпретировать для больного информацию о состоянии его здоровья, риске и пользе возможных вмешательств.

Характерной чертой этой модели является активная роль врача, который не должен навязывать пациенту свою точку зрения, но приложить все усилия, чтобы выбор пал на единственно разумное решение. Врач в данном случае является советчиком, снабжающим больного необходимой информацией, разъясняющим, почему именно это, а не какое-либо иное медицинское вмешательство наиболее полно удовлетворяет запросы больного.

Последняя из моделей – совещательная. Она имеет ряд общих черт с интерпретационной. Врач в совещательной модели действует как друг или учитель, вовлекая пациента в диалог для выявления лучшего способа действия. Он разъясняет пациенту все возможные варианты лечения и один из них, являющийся, по мнению специалиста, наиболее подходящим. Концепция автономной воли больного заключается в том, что он имеет возможность выбора метода лечения на основе детального обсуждения с врачом всех альтернативных вариантов и определение оптимального.[73]

В последнее время наблюдается сдвиг в сторону информационной модели взаимоотношения врача и пациента, что в первую очередь связано с постепенным отходом от административно-правового подхода в сфере здравоохранения в пользу гражданско-правового.

Между тем следует полагать, что наиболее верной базовой моделью среди описанных является совещательная, поскольку врач не должен утрачивать своего мнения в отношении диагнозов пациентов и методов его лечения: это противоестественно! Желание пациента лечиться у врача наперекор его мнению не принесет положительного результата, превратив врача в циника и некий безвольный придаток медицинских познаний.

Поэтому самой верной моделью, на мой взгляд, следует считать договорную (или партнерскую), которая, будучи основана на совещательной, приводит к договоренности врача и пациента действовать совместно, объединив свои усилия, волю и знания для борьбы с болезнью.

С другой стороны, если такая договоренность не достигнута, то как лечить и лечиться? Ведь доверие к врачу – не менее 50 % успеха лечения.

В этом смысле важным элементом становится культура пациента, о которой частично я уже говорил выше. Ведь если пациент идет против мнения врача и не способен при этом объяснить, почему он это делает, врач лишается возможности правильного выбора, что почти наверняка не лучшим образом скажется на результате лечения. Пациенты – граждане с разным уровнем культуры. В этом чуть ли не основная сложность врачебной профессии. Для какого-то пациента с низким уровнем культуры и образования жизненно важно сохранить патерналистскую модель, а с кем-то нужно договориться о рисках.

Почти всегда конфликты возникают потому, что стороны невнимательны друг к другу, не выполняют своих обязанностей, не обладают элементарной культурой общения или не совпали во мнениях. Если учесть, что все сказанное относится к непрофессионализму врача, то да, в этом смысле конфликты возникают по этой причине. Но движущей силой конфликта являются обиды, эмоции, боль. Не так много конфликтов, которые возникают по объективным причинам: отсутствие оборудования, лекарств и т. д., – их, кстати, проще всего преодолевать именно потому, что в них нет ничего личного, а значит, и эмоции не накалены.

Как уже говорилось, не менее 90 % конфликтов врач способен разрешить элементарным вниманием к проблемам пациента и умением извиниться. Я не питаю иллюзий: дефекты медицинской помощи будут всегда, и я потратил некоторое время на то, чтобы понять, что должен сделать врач, по вине которого погиб пациент или получил неустранимый вред здоровью. Понять это мне помогло одно сообщение в Интернете. Оно касалось событий не в России, к сожалению, а в Болгарии. В нем женщина рассказывала о том, как мама ее (эту женщину) рожала. Было это еще во времена Советского Союза. Врач избрал неправильную тактику ведения родов и вместо операции кесарева сечения пустил роженицу в естественные роды. Ребенка, что понятно из контекста, спасли, а вот детородные органы женщина потеряла. Когда она выписывалась из роддома, виновный врач встал перед ней на колени и сказал: «Мы не можем считать себя цивилизованными людьми, пока доставляем вам боль. Простите!»

Я понял, что для меня в этом поступке врача важно все: и признание вины, и демонстрация сопереживания (а может быть, и искреннее переживание), и покаяние, и открытость. Я не женщина, но, мне кажется, я простил бы такого врача и не пошел бы в суд.

Я верю, что в России есть врачи, которые умеют извиняться, потому что ошибаются практически все, но на одних жалуются, а на других нет. Кто и почему приходит к нам, кто идет в суд, что движет людьми в глубинном конфликте – вот в чем вопросы.

Пример 1

Женщина родила, родственники порадовались. На следующий день им объявляют сначала о смерти ребенка, а потом и о смерти его матери – два трупа! Худшей беды придумать нельзя. Извинения? Соболезнования? НЕТ! Вместо этого – обвинение мужа в день смерти обоих в том, что он сам виноват в смерти, поскольку заразил жену и ребенка, что являлось заведомой ложью.

Это дело было образцово-показательно выиграно и против роддома, и против женской консультации. Вина обоих учреждений была признана судом. И двигало родными желание ответить на хамство, которое они услышали в день смерти своих самых близких людей от главного врача роддома.

Пример 2