Заключение экспертов в уголовном процессе еще более значимо, чем в гражданском, поскольку сбором доказательств занимаются правоохранительные органы, и ожидать от них, что они вложат в это дело душу и будут копать медицинские учебники и даже нормативно-правовую базу, не приходится. Поэтому подход у следователей исключительно формальный: написали эксперты, что есть связь, – будет дело, не написали – не будет. И даже если связь реально установлена (все события связаны в цепь), но написано, что ее нет (такое бывает в половине дел), следователь пальцем не пошевелит, чтобы устранить противоречие.

Назначая судебно-медицинскую экспертизу или исследование, прокуратура признает сам факт необходимости проведения экспертизы, но грубо нарушает процессуальные нормы. Как правило, вопросы, поставленные перед «экспертами», касаются характера и степени вреда здоровью или причин вреда (смерти). Согласно ст. 196 УПК РФ для ответа на эти вопросы обязательно назначение судебной экспертизы, которая согласно гл. 27 УПК РФ проводится на этапе предварительного следствия или на более поздних этапах уголовного дела. То есть вне уголовного дела судебные экспертизы не проводятся, а проведенные не имеют силы доказательства.

Назначение экспертизы вне рамок уголовного дела влечет ряд других, не менее существенных правовых нарушений.

Так, согласно ч. 5 ст. 57 УПК РФ, эксперт несет уголовную ответственность за дачу заведомо ложного заключения по ст. 307 УК РФ. Статья 307 УК РФ предупреждает эксперта об ответственности за дачу заведомо ложного заключения в суде либо при производстве предварительного расследования, т. е. применительно к уголовно-процессуальному законодательству на этапах уголовного дела. Это подтверждается и упомянутой гл. 27 УПК РФ «Производство судебной экспертизы», которой предшествует гл. 22 «Предварительное следствие», т. е. экспертиза впервые может быть назначена на этапе предварительного следствия, которое является этапом уголовного дела, а дело к моменту назначения экспертизы, соответственно, должно быть возбуждено. Это следует и из ст. 198 УПК РФ, где перечислены права подозреваемого, обвиняемого, потерпевшего и т. п., которые являются лицами в уголовном деле, а не на этапе прокурорской проверки или иных процессуальных действий вне уголовного дела, и нарушение прав этих лиц влечет за собой недействительность соответствующих процессуальных действий и недопустимость полученных таким путем доказательств (ст. 75 УПК РФ).

Поскольку уголовное дело не возбуждается, потерпевшие не признаются потерпевшими и лишаются права знакомиться с материалами дела и заявлять отвод экспертам (п. 2 ч. 1 ст. 198 УПК РФ), т. е. права граждан нарушаются.

Эта логика полностью подтверждена Надзорным определением Верховного Суда РФ от 27.09.2006 г. (Дело № 32-Д06-39), где, в частности, сказано:

«В соответствии со ст. 156 УПК РФ производство предварительного следствия возможно лишь после возбуждения уголовного дела.

Из материалов дела следует, что уголовное дело в отношении К.М. возбуждено 14 октября 2004 г.

Постановление о назначении судебно-медицинской экспертизы трупа К.М. (л.д. 15–16) вынесено следователем 30 августа 2004 г.

Согласно заключению эксперта (л.д. 23–27), на которое суд сослался как на доказательство вины К. М., экспертиза проводилась с 31 августа по 1 октября 2004 г., т. е. до возбуждения уголовного дела.

Ссылки на ст. 146 ч. 4 УПК РФ являются ошибочными, поскольку в соответствии с указанной статьей к неотложным следственным действиям относится лишь вынесение постановления о назначении судебной экспертизы, а не ее проведение.

На основании ст. 75 УПК РФ доказательства, полученные с нарушением требований закона, являются недопустимыми и не могут быть положены в основу обвинения и использоваться для доказывания любого из обстоятельств, указанных в ст. 73 УПК РФ.

При таких данных и в силу требований ст. 379 УПК РФ обвинительный приговор, постановленный в отношении К.М., и все последующие судебные решения нельзя признать законными и обоснованными, они подлежат отмене с направлением дела на новое судебное рассмотрение».

Сказанное подтверждает, что назначение экспертизы требует возбуждения уголовного дела. С другой стороны, эти аргументы являются основаниями для отмены постановлений об отказе в возбуждении уголовного дела, поскольку основаны на доказательствах, полученных с нарушениями закона.

В итоге указанных нарушений становится реально невозможным доступ граждан к правосудию: проверки превращаются скорее в издевательства над пострадавшими людьми, чем в помощь им. «Проверки» длятся без возбуждения по несколько (в нашей практике до семи) лет,[141] как, например, в деле Е. и еще нескольких делах, где все было очевидно даже суду, но не следователю. Идет перманентное обжалование постановлений об отказе в возбуждении уголовного дела, в которых нарушаются все границы здравого смысла, в порядке ст. 124 и 125 УПК РФ.

Правда пугающе проста, если не сказать примитивна, как примитивна и логика следователей, которые рассуждают так: «Я здесь рожала, мои дети будут здесь рожать, я не буду возбуждать уголовное дело!» (Слова, сказанные не одним работником правоохранительных органов.) Но будут ли дети, и будут ли они рожать при таких подходах, эта следователь не думает, поскольку считает, что персонально с ней и с ее детьми ничего плохого не произойдет. Но это не так: если врач не умеет работать, он не умеет ни за деньги, ни без денег, ни под давлением, ни без него, и уж точно – поверьте опыту – связи здесь не работают. На некомпетентность «попадают» все – и следователи, и судьи, и депутаты, и… сами врачи (у нас десятки дел, где врачи выступают истцами против своих коллег).

В ситуации безнаказанности и попрания закона не приходится удивляться, что граждане начинают искать справедливости сами и устраивают самосуды. Я не призываю к этому, я категорически против, но я понимаю причины. Человек, загнанный в угол, может повести себя как зверь, по законам джунглей. И если государство не может навести порядка на своей территории, люди будут делать это своими силами.

Пожалуй, самим ярким примером такого рода является дело И.Б., который был арестован в апреле 2007 г. за то, что нанял киллера против одного из высокопоставленных врачей Москвы, поскольку считал, что тот виновен в гибели его новорожденного ребенка. Вину устанавливает суд, но, по моему убеждению, И.Б. (а мы немного помогали вести это дело) прокуратура лишила доступа к правосудию. Мы делали все как обычно – проанализировали ситуацию, нашли, что есть основания для обращения в суд и прокуратуру, составили соответствующее заявление, получили обычный отказ в возбуждении уголовного дела, который можно было обжаловать в установленном законом порядке, но… И.Б. не захотел идти по обычному пути. К этому моменту он уже несколько месяцев судился с патологоанатомом, предъявил жалобы через суд к ректору ММА им. И.М. Сеченова, руководителю Росздравнадзора и т. п. Мы не могли все это проконтролировать, хотя понимали, что жалобы только настраивают судью против истца, а главный иск – к роддому – так и не предъявлен. Несчастный отец ожидал более надежных доказательств, которые искать надо было не там и не так, как это делал он, но объяснить это И.Б. было трудно. Находясь в подавленном состоянии (семья несколько лет ждала ребенка), окончательно запутавшись в количестве исков и жалоб, отчаявшись добиться справедливости через правосудие, И.Б. нанял киллера, которого ему «подложили» правоохранительные органы, обязанные помочь в поисках правды. (Врач не пострадал.)

Через год присяжные оправдали И. Б. по всем статьям обвинения (семь человек против пяти).

Мне трудно комментировать эту ситуацию, потому что в ней все неправильно, – такое не должно случаться в правовом государстве. Выступая на суде в качестве свидетеля по этому делу, я высказал мнение о том, что каждый должен отвечать за свое: и если И. Б. должен ответить за попытку убийства, то и врач Л. должен ответить за смерть ребенка. И это еще не все: следователь, который вел дело, тоже должен отвечать за такую «работу», в результате которой отчаявшийся человек нанял киллера. Выступая в суде, я осознавал и свою вину в случившемся: наверное, я мог бы сделать для семьи И.Б. больше, чтобы не было тех последствий, которые наступили. Я по возможности пытался поддерживать и супругу И.Б., и пришел в суд в качестве свидетеля, и все еще ищу для себя ответ на вопрос, что еще можно было сделать.