— Ха, ха, приятель… Вы, значит, испытываете своих друзей?

— Это не должно вас удивлять, вы сами храпите с открытыми глазами.

— Мое дело особое, молодой человек, я лунатик…

Извозчик остановился на площади Мадлен. Дождь временно перестал, но гонимые ветром облака были так черны и так низко нависли над землей, что почти совсем стемнело. Родольф, Сычиха и Грамотей направились в Кур-ла-Рен.

— Молодой человек, мне пришла в голову одна мысль… имысль недурная, — сказал разбойник.

— Какая?

— Убедиться, соответствует ли действительности все, что вы сказали о расположении комнат в доме на аллее Вдов.

— Вы хотите немедленно отправиться туда под каким-нибудь предлогом? Но это может вызвать подозрения.

— Я не так простодушен, как вы думаете… молодой человек… но у меня есть жена по прозвищу Хитруша.

Сычиха вскинула голову.

— Взгляните на нее, молодой человек! Она точно боевой конь, услышавший сигнал горниста.

— Вы хотите послать ее на разведку?

— Вот именно.

— Дом номер семнадцать, аллея Вдов, правильно, муженек? — вскричала Сычиха, горя нетерпением. — Будь спокоен, у меня только один глаз, но видит он хорошо.

— Взгляните, взгляните на нее, молодой человек, ей не терпится побывать там.

— Если она ловко возьмется за дело, я скажу, что ваша мысль недурна.

— Оставь у себя зонтик, Чертушка… Через полчаса я вернусь, и ты увидишь, на что я способна, — воскликнула Сычиха.

— Минутку, Хитруша, мы зайдем сперва в «Кровоточащее сердце», это в двух шагах отсюда. Если Хромуля там, ты возьмешь его с собой; он останется сторожить у двери дома, пока будешь внутри.

— Ты прав: он хитер как лиса, этот мальчишка: ему еще нет и десяти лет, а между тем он давеча…

По знаку Грамотея Сычиха прикусила язык.

— «Кровоточащее сердце», что за странное название для кабака? — спросил Родольф.

— Его название вам не по вкусу, пожалуйтесь кабатчику.

— А как его зовут?

— Кабатчика «Кровоточащего сердца»?

— Да.

— Не все ли вам равно? Ведь он-то не спрашивает имена своих посетителей?

— И все же?

— Зовите его, как вам будет угодно: Пьер, Тома, Кристоф, Барнабе, он откликается на все имена… Вот мы и пришли… И вовремя, так как вот-вот снова польет… Как шумит река, точно водопад! Увидите: еще два дня таких дождей, и вода поднимется выше арок моста.

— Вы говорите, что мы пришли… Где же, к черту, кабак? Я не вижу здесь ни одного дома!

— Конечно, потому что вы смотрите вокруг себя.

— А куда же мне смотреть, по-вашему?

— Себе под ноги.

— Под ноги?

— Да.

— Куда именно?

— Вот сюда… сюда… Видите крышу? Только не вздумайте ступить на нее.

Родольф и в самом деле не заметил одного из тех подземных кабаков, которые встречались еще несколько лет тому назад в разных местах Елисейских полей и, в частности, около Кур-ла-Рен.

Лестница, вырытая во влажной жирной земле, вела к некоему подобию обширного рва, к одной из отвесных граней которого прилепилась низкая грязная лачуга с потрескавшимися стенами; ее черепичная, замшелая крыша едва доходила до поверхности земли, где стоял Родольф; два-три сарая из трухлявых досок — погреб, сарай и крольчатник — дополняли этот вертеп.

Узенькая дорожка, шедшая по дну рва, вела от лестницы к двери дома; остальная территория была занята увитой зеленью беседкой с двумя рядами грубых, врытых в землю столов.

От ветра заунывно скрипела видавшая виды жестяная вывеска; сквозь покрывавшую ее ржавчину можно было различить красное сердце, пронзенное стрелой. Вывеска покачивалась на стояке, прибитом над дверью этой пещеры, подлинного человеческого логова.

Густой, влажный туман присоединился к дождю… близилась ночь.

— Что вы скажете об этом отеле… молодой человек? — спросил Грамотей.

— Благодаря дождю, который льет уже две недели… здесь, верно, образовался пруд и можно заняться рыбной ловлей… Ну же, проходите.

— Минутку… надо узнать, здесь ли хозяин… Внимание.

И разбойник, с силой проводя языком по небу, издал странный крик, некое подобие гортанной барабанной дроби, гулкой и продолжительной, которую можно было бы изобразить следующим образом:

— Прррр!

Такой же крик донесся из глубины лачуги.

— Он дома, — сказал Грамотей. — Извините, молодой человек… Почет дамам, пропустим вперед Сычиху… Я следую за вами… Будьте осторожны… Здесь скользко…

Ответив на условный крик Грамотея, хозяин «Кровоточащего сердца» любезно вышел на порог своего заведения.

Это человек, которого Родольф напрасно разыскивал в Сите и об имени или, точнее, о прозвище которого еще не догадывался, был не кто иной, как Краснорукий.

Кабатчику, тонкому, тщедушному, немощному человеку, можно было дать лет пятьдесят. В его физиономии было что-то кунье, крысиное; острый нос, скошенный подбородок, обтянутые кожей скулы, маленькие черные глазки, живые и пронзительные, придавали его лицу неподражаемое выражение хитрости, проницательности и ума. Старый белокурый или, точнее, желтый, как и желтушный цвет его лица, парик, надетый на макушку, оставлял открытыми седеющие сзади волосы. На кабатчике была куртка и длинный черноватый фартук; обычно такие фартуки носят приказчики виноторговцев.

Едва трое пришедших спустились с лестницы, как мальчик лет десяти, самое большее, рахитичный, хромой и кривобокий, подошел к Краснорукому, на которого был до того похож, что никто не усомнился бы, что он сын кабатчика.

У ребенка был отцовский проницательный и коварный взгляд, а лоб наполовину скрыт копной желтоватых волос, прямых, жестких, как конский волос. Коричневые штаны и серая блуза, стянутая кожаным ремнем, — такова была одежда Хромули, прозванного так из-за своего увечья; он стоял рядом с отцом на здоровой ноге, словно цапля на краю болота.

— Вот как раз и малыш, — сказал Грамотей. — Хитруша, время не ждет, приближается ночь… Надо все успеть засветло.

— Ты прав, муженек… я попрошу, чтобы отец отпустил со мной мальчугана.

— Здравствуй, старик, — сказал Краснорукий, обращаясь к Грамотею похожим на женский голоском, резким и пронзительным, — чем могу служить?

— Отпусти на четверть часа своего малыша, моя жена кое-что потеряла неподалеку отсюда… он поможет ей поискать…

Краснорукий многозначительно подмигнул Грамотею и сказал сыну:

— Хромуля… ты пойдешь вместе с дамой.

Уродливый мальчик подбежал, прихрамывая, к Сычихе и взял ее за руку.

— Что за прелестный ребятенок!.. Малыш как малыш! — сказала Хитруша. — Так и тянется к тебе… Не то что Воровка, у этой побирушки вечно был такой вид, что ее вот-вот стошнит, стоило ей приблизиться ко мне.

— Ну же, поторапливайся, Хитруша… шире открывай глаз и действуй с оглядкой.

— Я не задержусь… Иди вперед, Хромуля!

Одноглазая старуха и хромой мальчик поднялись по скользкой лестнице.

— Хитруша, возьми зонтик, — крикнул разбойник.

— Он мне только помешает, муженек, — ответила старуха.

И она скрылась вместе с Хромулей в туманных сумерках, среди заунывного воя ветра, сотрясавшего на Елисейских полях черные голые ветви больших вязов.

— Давайте войдем, — сказал Родольф.

Пришлось нагнуться, чтобы пройти в дверь кабака, разделенного на две залы. В первой зале видишь стойку и потрепанный бильярд, во второй — столы и садовые стулья, некогда выкрашенные в зеленый цвет. Два узких окна слабо освещают обе комнаты, зеленоватые стены которых изъедены сыростью.

На несколько секунд Родольф остался один, и за это время Краснорукий и Грамотей успели обменяться несколькими словами и какими-то таинственными знаками.

— Не выпьете ли вы пива или водки в ожидании Хитруши? — спросил Грамотей.

— Нет… Мне не хочется пить.

— Каждый поступает по-своему… А вот я выпью стакан водки.

И Грамотей сел за один из зеленых столиков во второй зале.