— Нет, сударь. Дама продала мне свои вещи в присутствии привратника, так что мне были ни к чему их имена: и так было ясно, что это ее вещи.

— А куда они перебрались?

— И этого я не знаю.

— Наверное, об этом знают в их прежнем доме?

— Нет, сударь. Когда я вернулась туда за купленными вещами, портье сказал мне об этой даме и ее дочке: «Они были очень скромные, очень достойные и очень несчастные. Только бы с ними не стряслось никакой новой беды! С виду они вроде спокойны, но я душой чувствую, что они в отчаянии…» — «Куда же они сейчас перебрались?» — спросила я. «Ей-богу, не знаю, — ответил он. — Они ничего мне об этом не сказали и наверняка сюда уже не вернутся».

Все надежды, возникшие было у Родольфа, рухнули. Как отыскать двух несчастных женщин, зная только имя дочери, Клэр, и имея в руках только обрывок черновика письма, о котором мы уже говорили, где внизу осталась только одна строчка: «Написать герцогине де Люсене»?

Единственный, хотя и слабый шанс отыскать следы этих, двух бедняжек могла дать только герцогиня де Люсене, которая, по счастью, была из круга знакомых г-жи д’Арвиль.

— Возьмите отсюда сколько нужно, — сказал Родольф, протягивая торговке билет в пятьсот франков.

— Я вам дам сдачи.

— Где нам найти повозку, чтобы отвезти все эти вещи?

— Тут совсем рядом. Хватит одной большой ручной повозки, такая есть у папаши Жерома, моего соседа. Он мой постоянный перевозчик… По какому адресу доставить вещи?

— Улица Тампль, дом семнадцать.

— Тампль, семнадцать? Как же, как же, прекрасно знаю…

— Вы уже бывали в этом доме?

— И довольно часто… Сначала я там покупала всякую рухлядь у одной ростовщицы, которая там живет. Конечно, ремесло у нее не очень почетное, но какое мне дело? Она продает, я покупаю, и мы в расчете. В другой раз я приходила туда месяца полтора назад за мебелью одного молодого человека, который куда-то переезжал. Он жил на пятом этаже.

— Случайно это не Франсуа Жермен? — воскликнул Родольф.

— Он самый. Вы его знаете?

— И очень хорошо. Но, к несчастью, на улице Тампль он не оставил своего нового адреса, и я не могу его отыскать.

— Ну, если дело только за этим, я вам помогу.

— Вы знаете, где он живет?

— Точно не знаю, но могу сказать, где вы его наверняка можете встретить.

— Где же это?

— У нотариуса, у которого он работает.

— У нотариуса?

— Да, он живет на Пешеходной улице.

— Жак Ферран! — воскликнул Родольф.

— Он самый; святой человек, у него в конторе и распятие, и освященные кусочки дерева от креста господня; не контора, а просто церковная ризница.

— Но откуда вы узнали, что Жермен работает у нотариуса?

— Ну, в общем, этот молодой человек пришел и предложил мне купить у него всю его скудную мебель. Хотя это и не по моей части, в тот раз тоже я купила все оптом, чтобы потом продать в розницу. Молодого человека это устраивало, а мне хотелось ему помочь. Значит, я у него покупаю всю его холостяцкую мебелишку, я ему плачу… Наверное, он был доволен, потому что недели через две он вернулся ко мне, чтобы купить полный кроватный гарнитур. С ним — доставщик с маленькой ручной тележкой. Мы все увязываем, грузим, и вот в последнюю минуту он вдруг замечает, что забыл дома свой кошелек. Этот молодой человек казался таким честным, что я ему и говорю: «Забирайте, все же ваши вещи, а за деньгами я к вам завтра зайду». — «Очень хорошо, — говорит мне он. — Только меня почти никогда не бывает дома. Приходите завтра на Пешеходную улицу к нотариусу Жаку Феррану, — я у него работаю, — и я вам заплачу». На другой день я пришла к нему, он мне уплатил, и все бы хорошо, но вот что непонятно: зачем он продал свою мебель, чтобы через две недели купить другую?

Родольф, казалось, понимал причину этого странного поступка: Жермен хотел сбить со следа негодяев, которые за ним охотились. Он явно боялся, что, если переедет со своей мебелью, преследователи об этом узнают и найдут его новое жилье; поэтому он предпочел все продать, а потом купить, сбежать налегке, а потом купить заново необходимые вещи.

Родольф задрожал от радости при мысли о том, как будет счастлива г-жа Жорж, когда узнает, что сможет наконец увидеть своего сына, которого так долго и тщетно искала.

Вскоре вернулась, Хохотушка, как всегда веселая, с улыбкой на устах.

— Я же вам говорила, я не ошибаюсь! — воскликнула она. — Мы истратили всего шестьсот сорок франков, зато Морели заживут теперь как короли. Смотрите, смотрите, торговцы идут один за другим, и все нагруженные вещами! Теперь у семьи будет все, что нужно, — и гриль, и две чудные кастрюли, заново луженные, и даже кофейник… Я сказала себе: если уж делать все с размахом, нечего мелочиться… И на все это я потратила от силы три часа!.. Но платите скорее, сосед, и пойдем отсюда… Скоро уже полдень, и моей иголке придется мелькать, как молния, чтобы утро совсем не пропало.

Родольф заплатил и вместе с Хохотушкой покинул базар Тампль.

В тот момент, когда гризетка со своим спутником входили в аллею перед домом, их чуть не сбила с ног растрепанная, растерянная и перепуганная привратница.

— Боже мой, что с вами, госпожа Пипле? — спросила Хохотушка. — Куда это вы так бежите?

— Ах, это вы, мадемуазель Хохотушка! — воскликнула Анастази. — Сам господь мне вас посылает… Помогите мне спасти жизнь моего Альфреда!

— Что вы говорите?

— Бедный мой дорогой старичок упал в обморок… Сжальтесь над нами! Сбегайте в винную лавку, купите на два су абсента, самого крепкого, это ему всегда помогало, если он болен, особенно при запорах… наверное, и сейчас поможет. Будьте так добры, поспешите, а я вернусь к Альфреду. У меня голова идет кругом.

Хохотушка выдернула руку из-под руки Родольфа и бросилась в винную лавку.

— Но что с ним случилось, госпожа Пипле? — спросил Родольф, следуя за привратницей к ее каморке.

— Откуда мне знать, достойный господин! Я вышла в мэрию, в церковь, а заодно — к трактирщику, чтобы Альфреду самому не бегать… Возвращаюсь — и что я вижу! Мой бедный старичок лежит, все четыре лапы кверху… Посмотрите, господин Родольф, — продолжала она, открывая дверь своей конуры. — Это же сердце может разорваться!..

Действительно, зрелище было жалостное. Как всегда, в своей шляпе с раструбом, но сейчас нахлобученной до самых глаз и явно с чьей-то помощью, если судить по глубокой поперечной вмятине в засаленном фетре, г-н Пипле сидел на полу, прислонившись к своей кровати.

Обморок прошел, и Альфред делал слабые движения, словно что-то отталкивал от себя, а затем попытался освободиться от надвинутой на глаза шляпы.

— Он уже шевелится, это добрый знак! Он приходит в — чувство! — воскликнула привратница и, нагнувшись, прокричала ему прямо в ухо: — Что с тобой, мой Альфред? Это я, твоя Стази… Как ты себя чувствуешь? Сейчас тебе принесут абсента, и ты сразу поправишься!

А затем добавила самым сладеньким фальцетом:

— Тебя чуть не ограбили, чуть не убили! Чуть не похитили у твоей мамочки? И кто?

Альфред глубоко вздохнул и со стоном лишь одно роковое слово:

— Кабрион!!!

Его дрожащие руки снова попытались оттолкнуть ужасное видение.

— Кабрион? Опять этот нищий мазила воскликнула г-жа Пипле. — Он снился Альфреду всю ночь, поэтому он все время брыкался и не давал мне спать. Это чудовище для него настоящий кошмар! Он отравляет ему не только дни, но и ночи, он его преследует даже во сне, да, сударь, Как будто Альфред преступник, а он — его больная совесть, покарай господь этого Кабриона!

Родольф усмехнулся про себя, подумав, какую еще шутку выкинул бывший сосед Хохотушки.

— Альфред, отвечай мне, не молчи, ты меня слушаешь? — продолжала г-жа Пипле. — Ну послушай, опомнись… Почему ты все время думаешь об этом мерзавце? Ты же знаешь, от этих кошмаров тебя всегда пучит, как от капусты, и ты задыхаешься.