— Полно, полно, господин маркиз, вы можете вволю поплакать от счастья, потому что немало плакали от боли. А я? Вы видите, я тоже плачу! Но это сладкие слезы. Я бы отдал за них десять лет жизни… И я боюсь только одного, что не удержусь и упаду на колени перед госпожой, как только ее увижу…

— Старый безумец! Ты столь же неразумен, как твой господин… Но я тоже кое-чего боюсь…

— Чего вы боитесь? О господи!..

— Боюсь, что это не продлится долго… Я слишком счастлив… Чего же мне не хватает?

— Ничего, господин маркиз, совершенно ничего!

— В том-то все и дело: я страшусь слишком совершенного, слишком полного счастья.

— О, дело стало только за этим… Но я не смею предложить…

— Я слушаю тебя!.. Но ты зря опасаешься. Это нежданное счастье перевернуло мне душу, оно так сильно и глубоко, что я уверен, оно меня наверное спасет.

— Как это?

— Мой врач говорил мне тысячу раз, что сильное душевное потрясение зачастую способно усугубить или изменить эту роковую болезнь… Могу же я надеяться, что эта радость спасет меня?

— Если вы верите в это, господин маркиз, то так оно и будет. Так оно и есть, вы уже исцелились! Какой благословенный день! Ах, вы говорите, госпожа маркиза — ангел, сошедший с небес, но я тоже начинаю чего-то бояться, слишком много радости и счастья в один-то день… Вот я подумал: чтобы не сглазить, вам надобно хотя бы маленькое огорчение, совсем маленькое, слава богу. И если вы согласны, такое у меня для вас есть.

— О чем ты говоришь?

— Один из ваших друзей получил к счастью и очень кстати, — видите, как получается? — совсем маленький укол шпагой, право, совсем незначительный! Но и этого довольно, чтобы ваш счастливый день хоть чуть-чуть омрачился, маленькое черное пятнышко, не больше! Правда, в этом смысле было бы лучше, чтобы удар шпагой был опаснее, однако следует довольствоваться тем, что имеем.

— Да перестанешь ты, наконец? О ком ты говоришь?

— О господине герцоге де Люсене.

— Он ранен?

— Всего лишь царапина на руке. Господин герцог вчера приезжал повидаться с вами и сказал, что вернется утром, если можно, на чашечку чаю.

— Бедняга Люсене! Почему ты мне не сказал?

— Вчера вечером я не мог вас увидеть, господин…

Подумав некоторое время, маркиз д’Арвиль заговорил снова:

— Ты прав, это небольшое огорчение должно отвратить ревнивую зависть судьбы… Но мне пришла мысль: я хочу сегодня утром устроить мальчишник, собрать всех друзей герцога, чтобы отпраздновать счастливый исход его дуэли. Он этого не ждет и будет наверняка очень доволен.

— В добрый час, господин маркиз! Да здравствует веселье и радость, догоним потерянное время!.. На сколько человек накрывать стол, чтобы я мог предупредить слуг?

— На шесть персон в маленькой зимней столовой.

— А приглашения?

— Я сейчас напишу. Скажи кому-нибудь тотчас оседлать коня и развезти приглашения. Сейчас еще рано, и посланец всех застанет дома. Позвони!

Жозеф позвонил..

Маркиз д’Арвиль вошел в свой маленький кабинет и написал одинаковые записки, в которых менялись только имена:

Вошел слуга.

— Пусть кто-нибудь сядет на коня и немедля развезет эти приглашения, — приказал маркиз д’Арвиль; затем, обращаясь к Жозефу, добавил: — Напиши адреса: «Виконту де Сен-Реми», — «Люсене не может без него обойтись», — сказал про себя д’Арвиль; — «Г-ну де Монвиль» — это один из спутников Люсене в его странствиях; «Лорду Дугласу» — его верному партнеру в вист; «Барону Сезанну» — его другу детства… Ты написал?

— Да, господин маркиз.

— Отправьте эти записки, не теряя ни минуты! — приказал маркиз, — и вот еще что, Филипп, попросите ко мне Дубле, нам надо поговорить.

Филипп вышел.

— Что с тобой? — спросил д’Арвиль Жозефа, который смотрел на него с изумлением.

— Я не могу опомниться, господин: я никогда еще не видел вас таким оживленным, таким веселым. И обычно вы такой бледный, а сегодня румянец вернулся к вам и глаза блестят…

— От счастья, мой старый верный Жозеф, от счастья… Да, кстати, ты должен помочь мне в моем маленьком заговоре… Сходи узнай, где сейчас мадемуазель Жюльетта, одна из горничных маркизы, которая, по-моему, заботится о ее драгоценностях, о бриллиантах…

— Да, господин маркиз, это поручено мадемуазель Жюльетте; еще неделю назад я помогал ей отмывать их, приводить в порядок…

— Ступай и спроси у нее имя и адрес ювелира маркизы, но чтобы та ничего не знала!

— О, понимаю… Еще один сюрприз?

— Ступай быстрее! Вот и Дубле…

В самом деле, управляющий появился в тот же момент, когда Жозеф закрывал за собой дверь.

— Имею честь явиться по приказанию господина маркиза.

— Дорогой мой Дубле, сейчас я вас напугаю! — со смехом сказал д’Арвиль. — Вы сейчас закричите от ужаса и отчаяния!

— Я, господин маркиз?

— Да, вы.

— Я сделаю все возможное, чтобы угодить господину маркизу.

— Я хочу истратить много денег, Дубле, огромную сумму денег.

— Если дело только за этим, господин маркиз, это в наших возможностях, слава богу, это не страшно.

— Вот уже долгое время я вынашиваю один проект: я хочу пристроить к правому крылу особняка галерею через сад. До сих пор я колебался и не говорил вам об этом безумном капризе, но сегодня решил… Надо уведомить архитектора, чтобы он пришел обсудить со мною подробнее этот план. Почему же вы не стонете, Дубле, от подобных расходов?

— Я могу уверить господина маркиза, что не вижу причин…

— Эта галерея будет предназначена для балов и празднеств; я хочу, чтобы она возникла как в сказке, как по волшебству, а сказки и волшебство стоят довольно дорого. Понадобится продать пятнадцать — двадцать тысяч ливров ренты, чтобы возместить все расходы, ибо я хочу, чтобы работы начались как можно скорее.

— И это очень, разумно… Чем скорее порадуешься, тем лучше. Я всегда говорил себе: у господина маркиза есть все, не хватает лишь какого-нибудь увлечения… А здания хороши тем, что они остаются надолго… Что же касается денег, то пусть господин маркиз не беспокоится. Слава богу, он может себе позволить, если ему угодно, и не такой еще каприз, как эта галерея.

Вернулся Жозеф, протянул д’Арвилю записку.

— Вот, господин маркиз, имя и адрес ювелира. Его зовут Бодуэн.

— Дорогой Дубле, прошу вас, тотчас отправляйтесь к этому ювелиру и попросите доставить сюда через час бриллиантовое ожерелье примерно на две тысячи луидоров. Женщинам всегда не хватает драгоценностей, особенно теперь, когда-ими обшивают платья. О цене договоритесь с ювелиром сами.

— Хорошо, господин маркиз… И опять же я не буду рыдать, потому что бриллианты, как и здания, долговечны. И к тому же этот сюрприз несомненно обрадует госпожу маркизу, не говоря уже об удовольствии, которое вы сами от этого получите. Ибо, как я уже имел честь недавно говорить, в мире нет более счастливого человека, чем господин маркиз.

— Ах этот дорогой Дубле! — с улыбкой проговорил д’Арвиль. — Его комплименты всегда приходятся удивительно кстати…

— Может быть, в этом их единственное достоинство, господин маркиз, и это достоинство они обретают потому, что я высказываю их от чистого сердца. Простите, я бегу к ювелиру, — сказал Дубле и вышел.

Оставшись один, маркиз д’Арвиль заходил по своему кабинету, скрестив руки на груди, с задумчивым, погруженным в себя взглядом.

Лицо его сразу изменилось; с него исчезло довольное, радостное выражение, обманувшее управляющего и старого слугу, уступив место холодной, спокойной и мрачной решимости.

Он расхаживал так некоторое время, затем тяжело упал в кресло, словно не выдержав груза страданий, оперся локтями о стол и спрятал лицо в ладонях.