С минуту он молча смотрел на виконта, затем грубо и резко спросил:
— Где деньги?
Такое хладнокровие вывело де Сен-Реми из себя. Он, виконт, кумир всех дам, образец для всех мужчин, желанный гость в лучших салонах Парижа, прославленный дуэлист, которого все боялись, — и такое пренебрежение со стороны какого-то жалкого нотариуса! Это было постыдно, отвратительно. И хотя он находился один на один с Жаком Ферраном, его тщеславие и гордость были уязвлены.
— Где векселя? — спросил он так же резко.
Нотариус молча постучал одним пальцем, поросшим рыжей шерстью, по кожаной папке у себя на столе.
Решив не говорить ни одного лишнего слова, но внутренне дрожа от гнева, виконт вынул из кармана своего редингота маленький кошелек русской кожи с золотыми застежками, извлек из него сорок ассигнаций по тысяче франков и показал их нотариусу.
— Сколько? — спросил тот.
— Сорок тысяч франков.
— Давайте сюда.
— Возьмите, и покончим с этим побыстрее, сударь. Делайте, что вам положено, берите деньги и верните мне мои векселя, — сказал виконт, нетерпеливо бросив пачку ассигнаций на стол.
Нотариус взял их, поднялся, осмотрел их одну за другой у окна, поворачивая и переворачивая с таким тщанием и такой осмотрительной внимательностью, что виконт де Сен-Реми бледнел от ярости.
Нотариус, словно догадываясь о его чувствах, покачал головой, повернулся к нему и произнес невыразительным тоном:
— Да, мы и такое видали…
Смешавшись на миг, де Сен-Реми сухо спросил:
— О чем вы говорите?
— О фальшивых банкнотах, — ответил нотариус, продолжая внимательно рассматривать ассигнации.
— Почему вы говорите об этом со мной, сударь?
Жак Ферран прервал на миг свое занятие, пристально посмотрел на виконта сквозь свои зеленые очки, затем чуть пожал плечами и продолжал изучать ассигнации, не говоря ни слова.
— Черт меня побери! — вскричал де Сен-Реми, разъяренный спокойствием нотариуса. — Когда я спрашиваю, я привык, чтобы мне отвечали!
— Ну эти-то вот настоящие, — проговорил нотариус, возвращаясь к столу; взял тоненькую пачку бумаг с гербовыми марками, с двумя приколотыми к ней векселями.
Затем положил на папку с документами одну ассигнацию в тысячу франков и три пачки по сто франков и сказал виконту, показывая пальцем на деньги и векселя:
— Вот все, что вам остается от сорока тысяч франков. Мой клиент поручил мне взыскать с вас за расходы.
Виконт едва сдерживался, пока Жак Ферран производил свои расчеты. Вместо того чтобы ответить ему и взять деньги, он воскликнул дрожащим от ярости голосом:
— Я спрашиваю вас, сударь, почему вы сказали о тех банковских билетах, которые я вам передал, что видели такие же фальшивые?
— Почему?
— Да, почему?
— Потому что я попросил вас прибыть сюда… в связи с одним делом, сходным…
И нотариус уставился на виконта сквозь свои зеленые очки.
— Но какое я имею отношение к фальшивкам?
Минуту помолчав, Ферран ответил ему печально и сурово:
— Вы себе представляете, сударь, какие обязанности выполняет нотариус?
— Подсчитать и понять несложно! Только что у меня было сорок тысяч франков, а сейчас осталось всего тысяча триста…
— Вы большой шутник, сударь… Скажу вам, поверьте мне, что нотариус в мирских делах — все равно что исповедник в духовных… И по своей обязанности и профессии он узнает иногда постыдные тайны.
— Что же дальше?
— Ему приходится иногда иметь дело с проходимцами…
— Ну и что?
— Он должен, по мере возможности, защищать достойные и честные имена от позора.
— Но какое мне до всего этого дело?
— Ваш отец оставил вам славное имя, которое вы позорите, сударь.
— Да как вы смеете?
— Если бы не мое уважение к этому имени, почитаемому всеми честными людьми, я бы не говорил с вами здесь, а вы бы отвечали перед судом.
— Я вас не понимаю.
— Два месяца назад вы с помощью некоего посредника учли заемное письмо на пятьдесят восемь тысяч франков торговым домом «Мелаерт и компания» в Гамбурге на имя некоего Уильяма Смита с оплатой через три месяца у парижского банкира Гримальди.
— Ну и что из того?
— Так этот вексель — фальшивка.
— Это неправда…
— Вексель — фальшивка! Торговый дом «Мелаерт» никогда не выдавал заемного письма Уильяму Смиту; он его просто не знает.
— Неужели это правда? — вскричал де Сен-Реми с изумлением и возмущением. — Значит, меня ужасно обманули, потому что я принял этот документ как чистые деньги.
— От кого?
— От самого мистера Уильяма Смита. Торговый дом «Мелаерт» всем известен, и я был так уверен в честности мистера Уильяма Смита, что без колебаний принял от него этот вексель в оплату суммы, которую он был мне должен…
— Уильям Смит никогда не существовал… Это выдуманная личность.
— Сударь, вы меня оскорбляете!
— Подпись поддельная, и, наверное, все остальное тоже.
— Повторяю вам, Уильям Смит существует, но я несомненно стал жертвой… Так подло злоупотребить моим доверием!
— Бедный, доверчивый юноша…
— Объясните, чего вы хотите?
— В немногих словах: теперешний владелец этого векселя утверждает, что вы его просто подделали.
— Как вы можете?!
— Он утверждает, что у него есть все доказательства. Позавчера он попросил меня вызвать вас сюда и предложить вернуть вам этот фальшивый вексель, разумеется возместив все расходы. До сих пор все было вполне законно. Но далее — не все очень законно, и я просто сообщаю вам это как посредник: он требует сто тысяч франков, золотом… и сегодня же. Иначе завтра в полдень фальшивый вексель будет передан королевскому прокурору.
— Но это же подлость!
— И к тому же бессмыслица… Вы разорены, вас преследовали судейские приставы за тот долг, который вы мне только что вернули, уж не знаю из каких доходов… Я объяснил это все моему поручителю… Но он ответил, что некая богатая дама выручит вас из беды…
— Довольно, сударь, довольно!
— Еще одна подлость и еще одна бессмыслица с его стороны, я совершенно с вами согласен.
— Так чего же, наконец, он хочет?
— Бесчестно нажиться на бесчестном поступке. Я согласился довести до вашего сведения это предложение, от всей души порицая его, как любой честный человек. Теперь дело за вами. Если вы виновны, выбирайте: или суд присяжных, или уплата выкупа, которого от вас требуют… я со своей стороны официально выполнил поручение и больше не желаю вмешиваться в такое грязное дело. Имя третьего лица, посредника, Пти-Жан, торговец оливковым маслом; он живет на берегу Сены, набережная Билли, дом десять. Договаривайтесь с ним. Вы найдете общий язык… если вы действительно подделали вексель, как он это утверждает.
Виконт де Сен-Реми вошел к нотариусу с высоко поднятой головой и дерзкими словами на устах. Хотя он и совершил в жизни несколько постыдных поступков, в нем еще оставалась некая дворянская гордость и природная храбрость, которых никто не смел отрицать. В начале этого разговора он смотрел на нотариуса как на недостойного его противника и в душе издевался над ним.
Но когда Жак Ферран заговорил о подлоге, виконт почувствовал себя раздавленным. Нотариус в свою очередь взял над ним верх.
Если бы виконт не отличался высочайшим самообладанием, ему бы не удалось скрыть, в какой ужас повергло его это неожиданное разоблачение, ибо оно могло привести к самым непредсказуемым последствиям, о которых нотариус даже не подозревал.
После минуты молчаливых размышлений виконт, такой гордый, вспыльчивый и тщеславно храбрый, решился уговаривать этого грубого мужлана, который так сурово говорил с ним на языке неподдельной честности.
— Сударь, вы доказали, что относитесь ко мне с сочувствием, и я вас благодарю за это, — сказал де Сен-Реми самым сердечным тоном. — Прошу извинить меня за некоторую резкость в начале нашей встречи…
— Я вам нисколько не сочувствую! — грубо оборвал его нотариус. — Ваш отец был образцом честности, и я просто не хотел, чтобы его имя трепали на суде, вот и все.
