У нее были маленькие ножки, и она всегда носила безупречные ботиночки из черного казимира с невысоким каблучком; от этого ее быстрая, задорная и в то же время сдержанная походка напоминала перепелку или трясогузку; казалось, что она не идет, а лишь слегка касается мостовой, быстро скользит над ее поверхностью.

Эту особенную походку гризетки, быструю, завлекающую и вроде бы испуганную, пожалуй, можно объяснить тремя причинами: им хочется нравиться; им не хочется, чтобы им выражали восхищение… слишком откровенно; у них слишком мало времени, чтобы терять его, когда они спешат по своим делам.

Родольф видел Хохотушку только в полумраке мансарды Мореля или на столь же сумрачной лестнице, а потому был просто ослеплен изумительной свежестью девушки, когда тихонько вошел в комнату, залитую светом двух больших окон с квадратами переплетов. На мгновение он замер, пораженный прелестной картиной, представшей его глазам.

— Стоя перед зеркалом, поставленным на камине, Хохотушка завязывала под подбородком ленты чепчика из вышитого тюля, обрамленного цветочками вишневого цвета; этот чепчик, посаженный очень плотно и сдвинутый почти на затылок, открывал два густых и блестящих, черных как смоль завитка, почти закрывавших лоб; ее тонкие, разлетистые брови, словно нарисованные тушью, закруглялись над огромными черными глазами, блестящими и озорными; на упругих и полных щечках играл свежий румянец, такой свежий, что хотелось притронуться, как к румяному персику, еще прохладному от утренней росы.

Ее маленький носик, чуть вздернутый, озорной и чуть-чуть нахальный, мог бы принести целое состояние какой-нибудь Лизетте или Мартон; рот казался немного широковатым, но розовые, влажные губы, жемчужно-белые ровные зубки и веселая, насмешливая улыбка заставляла обо всем забывать. Три очаровательные ямочки придавали ее лицу дерзкую привлекательность: две на щеках, а третья — на подбородке, чуть ниже черной родинки, замершей как неотразимая мушка в углу ее рта.

Между вышитым широко открытым воротом платья и нижним краем чепчика, окантованного вишневой лентой, виднелась грациозная шейка; густые волосы над ней были так аккуратно и туго подобраны, что корни их казались точками китайской туши на слоновой кости.

Шерстяное платье цвета коринфского винограда, с облегающей спинкой и обуженными рукавами, — Хохотушка любовно сшила его своими руками! — сидело на ней как влитое и свидетельствовало, что девушка никогда не носила корсета… из экономии. Гибкость и необычная естественность в каждом повороте ее плеч и стана, напоминавшие мягкие движения кошки, выдавали ее секрет.

Представьте себе такое платье, плотно облегающее округлые и полированные формы мраморной статуэтки, и поймете, Почему Хохотушка обходилась без вышеупомянутой принадлежности дамского туалета. Вместо корсета маленький фартучек из темно-зеленого левантина опоясывал ее талию, которую можно было охватить двумя ладонями.

Полагая, что она одна, — ибо Родольф по-прежнему незаметно и неподвижно стоял у дверей, — Хохотушка пригладила локоны на лбу ладонью своей белой, маленькой и ухоженной руки, поставила ножку на стул и нагнулась, чтобы затянуть шнурки полусапожка. Этот интимный жест невольно показал нескромному Родольфу краешек белоснежного чулка и стройную ножку безупречной и чистой линии.

После этого столь подробного рассказа о туалете Хохотушки читатель легко поймет, что она сегодня выбрала свой самый красивый чепчик и самый красивый передничек, чтобы сделать честь своему соседу на прогулке по бульвару Тампль.

Ей пришелся по душе милый коммивояжер, ей очень нравилось его лицо, такое добродушное и в то же время гордое и смелое. И к тому же он выказал такую доброту к Морелям, великодушно уступив им свою комнату! И благодаря этому великодушию, а может быть, и благодаря своей приятной внешности Родольф, сам того не ведая, сразу завоевал доверие маленькой портнишки.

А та, пораздумав практично о вынужденной интимности и взаимных обязанностях столь близкого соседства, искренне решила, что ей просто повезло, поскольку такой сосед, как Родольф, занял место коммивояжера, Кабриона и Франсуа Жермена. К тому же ей казалось, что соседняя комната слишком долго оставалась пустой, а она боялась, что в ней поселится не очень-то желательный постоялец.

Пользуясь тем, что его не видят, Родольф с любопытством осмотрел комнатку, которая показалась ему выше всех похвал мамаши Пипле, объяснявших эти достоинства только необычайной чистоплотностью скромной портнихи.

Трудно представить что-либо более веселое и ухоженное, чем эта бедная комнатушка.

Стены были оклеены светло-серыми обоями с зелеными букетами; половицы сочного красного цвета сверкали как зеркало. В камине стояла белая фаянсовая печурка, по бокам которой симметрично лежали стопки дров, таких тонких и коротеньких, что их можно было без особого преувеличения сравнить с большими спичками.

Полку камина, имитацию серого мрамора, украшали две дешевенькие вазы веселого изумрудного цвета: с начала весны в них всегда стояли самые простые, но ароматные цветы; и маленькие часы в позолоченном футляре с серебряным циферблатом вместо громоздких напольных часов с маятником. Там же стоял с одной стороны медный подсвечник с огарком свечи, сверкавший, как золотой, а с другой стороны — такая же начищенная до блеска лампа, цилиндр с медным рефлектором на стальной ножке и на свинцовом основании. Довольно большое квадратное зеркало в раме из черного дерева висело над камином.

Ситцевые занавески серо-зеленого цвета были обшиты шерстяной бахромой; их выкроила, сшила и отделала сама Хохотушка. И она же развесила их на легких рейках из почерненного железа на окнах и вокруг кровати с таким же покрывалом. Два застекленных шкафчика белого цвета стояли по бокам алькова; наверное, в них была всякая хозяйственная утварь — переносная печурка, посуда, умывальник, веник и прочее и тому подобное, — ибо ни один из этих предметов не нарушал кокетливого стиля маленькой комнаты.

Отполированный до блеска комод орехового дерева с красивыми прожилками, четыре стула того же дерева, большой рабочий стол для глажки и раскройки, покрытый куском зеленого сукна, какое еще можно найти где-нибудь в деревенском доме, соломенное кресло с таким же табуретом, на котором обычно сидела портниха за шитьем, — вот и вся скромная обстановка комнаты.

И наконец, в амбразуре одного из окон стояла клетка с двумя чижиками, верными друзьями и нахлебниками Хохотушки.

С изобретательностью, свойственной лишь беднякам, Хохотушка поместила эту клетку в большой деревянный ящик глубиною с треть метра на особой подставке, а вокруг нее насыпала земли и назвала это садом чижей; зимой его выстилал мох, а весной Хохотушка засевала его травкой и ранними цветочками.

Родольф разглядывал этот маленький мирок с интересом и любопытством; теперь он прекрасно понимал жизнерадостный характер его хозяйки.

Он представлял себе, как она сидит здесь и шьет, беззаботно распевая вместе со своими чижами; летом она наверняка работала возле окна, наполовину затененного зеленой завесой розового душистого горошка, оранжевых настурций и синих и белых вьюнков; а зимой — рядом с маленькой печью при мягком свете своей лампы.

По воскресеньям она отвлекалась от трудовых будней, вознаграждая себя безудержным весельем и наслаждениями вместе с каким-нибудь молоденьким соседом, таким же веселым, влюбленным и беззаботным, как она… (В то время у Родольфа не было никаких причин верить в добродетель юной гризетки).

А в понедельник она вновь принималась за работу, вспоминая об удовольствиях прошедшего дня, мечтая о будущих. Родольф сейчас почувствовал особенно остро всю прелесть этих простеньких куплетов о Лизетте-простушке и ее комнатушке, о безумных и беззаботных страстях, которые пылают на бедных мансардах, ибо эта поэзия приукрашала все и превращала жалкий чердак в веселое гнездышко влюбленных, где смеялась и радовалась зеленая и свежая юность… И никто не мог представить себе лучше Родольфа эту очаровательную богиню.