— Да? — благожелательно отозвалась мисс Винч.

Мистер Банбери совсем разволновался:

— Мисс Винч, я просил вас не жевать резинку во время репетиции или нет?

— Просили, — дружелюбно согласилась мисс Винч.

— Тогда почему вы жуете?

Прежде чем ответить, невеста Филлмора в раздумье повертела жвачку языком.

— Это для дела, — объявила она наконец.

— Для какого еще дела?

— Вживаюсь в роль, — пояснила мисс Винч, приятно растягивая слова. — Моя находка. Все горничные жуют жвачку.

Мистер Банбери порывисто взлохматил свои оранжевые волосы правой рукой.

— Вы когда-нибудь видели горничную? — спросил он в отчаянии.

— Да, сэр. И она жевала.

— Я говорю о горничной из приличного дома, — простонал мистер Банбери. — Вы можете хоть на минуту представить, что в приличном доме горничной позволили бы войти в гостиную с этой дрянью во рту?

Мисс Винч досконально обдумала вопрос.

— Может, вы и правы. — Тут она просияла. — Придумала! Мистер Фостер мог бы дописать несколько реплик. Эльза делает мне замечание — я остроумно возражаю. Она мне в ответ еще что-то, а я ей опять что-нибудь смешное, и так далее. У нас бы вышла комическая сцена. Пять-шесть минут. Весь зал лежит.

Услыхав столь оригинальное предложение, режиссер обомлел. Дар речи еще не вернулся к нему, когда из-за кулис на сцену выпорхнуло прелестное создание в голубом бархате и такой изящной шляпке, что Салли внезапно охватила зависть.

— Так!

Природа щедро одарила мисс Мейбл Хобсон: безупречная фигура, прелестное лицо и копна золотых волос. А вот про мелодичный голос как-то позабыла. Звуки, которые издавала мисс Хобсон в минуты душевного волнения, больше походили на павлиний крик.

— Теперь послушайте меня! Мистер Банбери вышел из транса.

— Мисс Хобсон! Пожалуйста!

— Да, я все знаю…

— Вы прерываете репетицию!

— Совершенно верно, прерываю, — согласилась мисс Хобсон. — И если хотите немного подзаработать, можете поспорить с кем угодно, что я буду прерывать ее снова и снова, каждый раз, когда услышу эти разговорчики. Дописать кому-то слова! Не будет этого, пока я здесь!

Молодой человек с желтыми волосами вышел из-за кулис вслед за разгневанной дамой и попытался успокоить бурю.

— Дорогая!

— Заткнись, Реджи! — отрубила она.

Мистер Крэкнелл послушно заткнулся. Он не был одним из этих брутальных троглодитов. Втянув голову в высокий воротничок, он принялся грызть набалдашник своей тросточки.

— Главная роль у меня, — горячилась мисс Хобсон. — Вы считаете, что нужно увеличить чью-то роль, кроме моей? Извините, это просто смешно! Если кому-нибудь в сценарии добавят хоть полслова, я тут же разворачиваюсь и ухожу. Вы оглянуться не успеете, как меня здесь не будет.

Мистер Банбери вскочил на ноги и замахал руками.

— Бога ради! Мы репетируем, или у нас тут дискуссионный клуб? Мисс Хобсон, никто никому ничего не собирается дописывать. Вы довольны?

— Она сказала…

— О, ерунда, — спокойно заметила мисс Винч. — Так, в голову пришло. Я забочусь только о спектакле.

— Дорогая! — взмолился мистер Крэкнелл, как черепаха, высовываясь из воротничка.

Мисс Хобсон неохотно дала себя уговорить.

— Ну что ж. Хорошо, если так. И все же не забывайте, я умею за себя постоять, — сообщила она, хотя это вряд ли было новостью для тех, кто имел честь с ней общаться. — Одна строчка, и я уйду. Так быстро, что у вас голова закружится.

Она исчезла за кулисами, мистер Крэкнелл засеменил следом.

— Я уже могу сказать свою реплику? — осведомилась мисс Винч со сцены.

— Да-да, продолжаем репетицию. Мы и так уже пол утра потеряли.

— Вы звали, мэм? — обратилась мисс Винч к Эльзе, которая все это время мирно читала журнал.

Репетиция продолжалась, Салли следила за актерами с замиранием сердца. Дела шли неважно. Это мог заметить даже такой новичок, как она. Бесспорно, мисс Хобсон была необычайно красива. Она блистала бы в любой роли, где нужно мало говорить и много переодеваться. В серьезной пьесе безупречная внешность лишь подчеркивала полную ее бездарность. Салли вспоминала рассказ мистера Фоситта об актрисе, которую освистали в Вигане, и понимала, что провал неизбежен. Американские театралы готовы стерпеть от юной красавицы многое, однако всему есть пределы.

В первом ряду раздался неистовый вопль. Мистер Банбери был опять на ногах. Салли вдруг стало интересно: это сегодняшнее утро на удивление не задалось или так у него каждый день?

— Мисс Хобсон!

Действие драмы только что забросило эту эмоциональную даму в правый угол сцены, к письменному столу. Стол играл в пьесе важную роль. Он символизировал работу, которая по ходу пьесы целиком засосала ее мужа и разбила ее сердце. Дошло до того, что супруг предпочитал молодой жене этот вот стол. Ну, кто такое стерпит?

— Так! — Мисс Хобсон из убитой горем супруги мгновенно превратилась в оскорбленную примадонну. — Что еще?

— На прошлой репетиции, впрочем, так же, как на позапрошлой и поза-позапрошлой я говорил, чтобы в этом месте вы взяли со стола нож для бумаги и рассеянно играли с ним. Вчера вы это сделали, сегодня опять забыли.

— Боже мой! — вскричала мисс Хобсон, задетая за живое. — Это просто неслыханно! С каким ножом, скажите на милость, я буду рассеянно играть, когда здесь вообще нет ножа?

— Нож лежит на столе.

— Его там нет.

— Нет ножа?

— Нет ножа. И сколько можно ко мне придираться? Я все-таки актриса, я не занимаюсь реквизитом. Если вам хочется к кому-нибудь придираться, так придирайтесь к своему ассистенту.

Кажется, этот совет пришелся мистеру Банбери по вкусу. Он откинул голову и взвыл как цепной пес.

Какое-то время не происходило ничего. Потом из-за кулис робко возникла крупная неуклюжая фигура со сценарием в руках. На лице вновь прибывшего отражались самые мрачные предчувствия. Это был Филлмор, Избранник судьбы.

Увы, бедный Филлмор! Он стоял посреди сцены, и на его беззащитных щеках играли отблески пылавшего в мистере Банбери гнева. Оправившись от изумления, Салли по-сестрински ему посочувствовала. Ей не часто случалось жалеть Филлмора. Он был из тех, кто в пору процветания занимает слишком много места, а потому мелкие горести, которые приключались с ним в последние годы, Салли считала скорее полезными и поучительными. Это был повод для радости, а не для беспокойства. Равнодушно взирала она, как в эти тощие годы он питался исключительно кофе и гречишными оладьями, а из соображений экономии избрал несколько кричащий стиль в одежде. Однако на этот раз было иначе. На этот раз произошла трагедия. С его банковским счетом приключилось что-то губительное, и он вернулся туда, откуда начал. Его присутствие могло значить только это.

Салли вспомнились его россказни о финансировании пьесы. Как это похоже на Филлмора! С помощью такого грубого обмана он пытался отсрочить позор, а ведь знал, что рано или поздно правду придется открыть. Она поняла, каково ему было встретить ее в гостинице. Да, она его пожалела.

Слушая неистовую речь мистера Банбери, она поняла, что для этого у нее есть все основания. Филлмору приходилось несладко. Один из основных пунктов в символе веры у театральных режиссеров — если что-нибудь идет неправильно, виноват ассистент. Мистер Банбери, судя по всему, был правоверным режиссером. Он выказал недюжинные ораторские способности. Нож для бумаги вдохновил его. Постепенно Салли поняла, что этот безвредный на вид предмет — источник всякого зла. Один раз он уже исчезал; теперь исчез снова. Могли мистер Банбери продолжать жить, когда в мире такое творится? Вряд ли. Конечно, как стопроцентный американец, он готов был попытаться, но шансы на успех оценивал как один к ста. Ему нужен нож для бумаги. Ножа нет. Почему нет? Где он, в сущности?

— Уверяю вас, мистер Банбери, — жалобно блеял несчастный Филлмор. — Вчера после репетиции я положил его вместе со всем реквизитом.