— А? Прямо сейчас? — заметил Блатервик с облегчением. — Великолепная идея, великолепная.

— М-м-м, Датчет, — сказал мистер Блатервик на следующее утро.

— Да?

С самого утра он испытывал только теплые и приятные чувства. Солнце выглянуло из-за туч, а в одном из пришедших конвертов оказалось письмо редактора, в котором говорилось, что он с радостью возьмет рассказ, если будет подправлен абзац, помеченный галочкой.

— К сожалению, мне пришлось расстаться с Адольфом, — сказал мистер Блатервик. — Представляете, он пришел ко мне в кабинет с чудовищной, нелепой клеветой, о которой нет смысла распространяться.

Джеймс немного обиделся. Нехорошо все-таки выкармливать кровососов!

— Ай-я-яй! — сказал он. — И это после моих уроков, которые я давал ему каждый день! Никакой благодарности у этих иностранцев, — заметил он философски.

— Поэтому я и был вынужден… — продолжил мистер Блатервик.

Джеймс понимающе кивнул.

— А вы слышали что-нибудь о Западной Австралии? — спросил он, меняя тему. — Замечательная страна, мне говорили. Я даже думал туда поехать.

— В самом деле?

— Но изменил свои планы.

Однажды, гостя в старинном замке у своего друга, герцога, фамилия которого уходит слишком далеко в древность, чтобы дать хоть какой-то шанс произнести ее правильно, я случайно нашел старинный манускрипт, написанный готическим шрифтом. Он и послужил основой той истории, которую я собираюсь вам предложить.

Мне, правда, пришлось ее немного подправить, так как авторы в те стародавние времена были слабо знакомы с законами композиции. Они старались набрать побольше воздуху и пробубнить все до конца, не размениваясь на остановки и диалоги.

Кроме того, я немного сократил название. В оригинале оно звучало так: «История, рассказанная монахом Амвросием о том, как случилось, что добрый рыцарь Круглого стола сэр Агравейн Печальный отправился на спасение прекрасной дамы и после многотрудного путешествия и преодоления многих напастей получил ее сердце и руку и жил с ней долго и счастливо».

Сказано, конечно, коротко и ясно, для того времени — в самый раз, но сейчас, в наши дни, у нас уж больно строги стандарты. Словом, ярд-другой мне пришлось отрезать.

Итак, мы можем начать.

Большой турнир был в полном разгаре. Весь день рыцари, разгоряченные взаимными обещаниями, бросались друг другу на пики к пущему удовольствию публики. Глаза сверкали, платки взмывали в воздух, зычные голоса глашатаев призывали фаворитов расправиться со своими мускулистыми противниками. Галерка неистовствовала, ближе к арене слышались выкрики торговцев, предлагавших программки турнира и прохладительное. Шум и веселье царили в округе.

По толпе пробежал шепот, и она замерла. На противоположных концах арены появились всадники в полном вооружении.

Герольд поднял руку.

— Леди и джентльмены! Галахад Воинственный и Агравейн Печальный. Галахад — в правом от меня углу, Агравейн — в левом. Оруженосцев просим покинуть арену.

Кто-то попытался предложить один к шести на Галахада, но не нашел желающих. И осторожность эта была не без причины.

Мгновением позже двое всадников встретились посередине ринга. Из клубов пыли с металлическим лязгом на землю упал сэр Агравейн.

Он собрал себя, поднял и заковылял со сцены. Для него это не было необычным. По правде говоря, всю свою турнирную карьеру он только этим и занимался.

Правда была в том, что сэр Агравейн Печальный был не приспособлен для рыцарской жизни, и это знал. Такое знание и придавало ему тот оттенок меланхоличности, из-за которого он получил свой титул.

До той поры, пока ко мне в руки не попал этот манускрипт, я думал (полагаю, как и все остальные), что любой рыцарь Круглого стола был образцом красоты и силы. У Мэлори вы не найдете ничего, что бы опровергало эту теорию (у Теннисона — тоже). Но, по всей видимости, за Круглым столом бывали исключения, и сэр Агравейн Печальный был из них главным.

Казалось, положение его безнадежно. В этом мире есть место некрасивым и сильным; найдется место и слабым, но красивым. А если уж вам не повезло ни с первым, ни со вторым, приходится полагаться на собственные мозги. Во времена короля Артура они не применялись в домашнем хозяйстве, и спрос на них был совсем вялым. Агравейн был умнее, чем большинство его современников, но роста он был невысокого, три ускоренных курса по бодибилдингу заметных результатов не дали, в общем — с мускулами у него было плохо. Глаза у него были мягкие и кроткие, нос — вздернут подбородок остро выступал из-под нижней губы, как будто Природу во время работы над его лицом кто-то срочно отвлек, и ей пришлось долепливать в спешке. Выступающие верхние зубы довершали картину, придавая ему сходство с испуганным кроликом.

Немудрено, что с такими достоинствами он чувствовал себя за Круглым столом печально и одиноко. В сердце своем он тосковал по романтике, но романтика его сторонилась. Леди при дворе просто его не замечали. Девы в беде, которые периодически забредали в Камелот, жалуясь на драконов или великанов, испрашивали у короля, не отправит ли он с ними доблестного рыцаря (примерно так сейчас вызывают полисмена). Но даже с ними у него не было ни одного шанса. Выбор обычно падал на Ланселота или другого любимца публики.

За турниром следовал пир, куда все и пошли. Пир был веселый и оживленный. Прекрасные дамы, доблестные рыцари, слуги, оруженосцы, охрана и местные жулики — все от души развлекались; все, кроме Агравейна. Он сидел в молчаливой задумчивости, не обращая внимания на насмешки. И когда его сосед, сэр Кэй, обратился к нему за поддержкой в споре о том, что сэр Гейн, может быть, и хорош в среднем весе, но слабоват на прямой удар, он не ответил, хотя по этому поводу у Агравейна была своя точка зрения.

Тут в залу вошел воин.

— Ваше величество, — вскричал он, — дама в беде!

По залу прошло бормотание, и все заметно оживились.

— Пусть войдет, — просияв, молвил король.

Воин удалился. Рыцари за столом стали охорашиваться и подкручивать усы, лишь один Агравейн оставался безучастным. Ему случалось видеть это и раньше. Вся его манера красноречиво говорила: «А что толку?»

Толпа у дверей расступилась, и в зал вошла дама, при виде которой благородные рыцари побледнели от досады, ибо незнакомка была исключительно неприметной. Возможно, это вообще была единственная обычная девушка, которую они повстречали за всю свою жизнь, потому что никаких упоминаний о других обычных девушках в летописях не найдено.

Рыцари смотрели на нее несколько рассеянно, ибо то были времена, когда тысяча клинков была готова в одно мгновение встать на зашиту беззащитной девы, с одним условием, — если эта дева прекрасна. Настоящий образец немного отличался от идеала, и поэтому никто из них толком не знал, что же именно предусмотрено для подобных случаев.

Наконец король прервал неловкое молчание.

— Э-э? — сказал он. Дама заколебалась.

— Ваше величество, — вскричала она, — я в беде! Помогите!

— Мы так и поняли, — ответил король, беспокойно оглядывая ряды смущенных рыцарей, — А в чем собственно… эээ… проблема? Каждый из моих доблестных рыцарей готов… эээ… встать на защиту дамы, — закончил он, умоляюще взирая на соратников.

Как правило, такая речь служила естественным сигналом для оваций, но в этот раз стояла гробовая тишина.

— Готов и рад, — добавил король, чтобы заполнить паузу. — Это уж смею вас уверить. Так вы говорили?..

— Я — Ивонна, дочь графа Дорма с Холмов, — сказала девица, — и мой отец послал меня просить защиты рыцаря от свирепого дракона, который опустошает наши окрестности.

— Дракон, джентльмены, — объявил король. Обычно это срабатывало. В те времена разобраться с драконом умел любой рыцарь, но на этот раз никто не шелохнулся.

— Свирепый, — добавил он. Ответом было молчание.

Король решил перейти к личным обращениям: