В эту пору, когда вокруг нее ключом била радость, казалось бы, и сама Салли, которая, как фея-крестная, устроила все это, должна быть абсолютно счастлива, однако, к ее собственному недоумению, счастливой она себя не чувствовала. Какое-то неясное облачко омрачало ее мысли, никак не желая оформиться и подойти поближе. И вот, наконец, однажды вечером, когда Джеральд нанял автомобиль и пригласил ее на загородную прогулку, ее озарило.

С тех пор, как ушла мисс Хобсон, Джеральд пребывал в наилучшем расположении. Подобно Филлмору, он был из тех, кто меняется в лучах благоденствия. От дурного настроения не осталось и следа, былое обаяние вернулось к нему. И все же… Машина бесшумно катила по живописным лесам и полям вдоль реки, а Салли казалось, что что-то не так.

Джеральд добродушно болтал. Уж он-то вполне был доволен жизнью. Он разглагольствовал о том, что собирается Делать дальше.

— Если пьесу ждет успех, а так и будет, я им еще покажу! — Челюсть его принимала квадратные очертания, а направленный в счастливое будущее взгляд сверкал. — Удача — вот все, о чем я прошу, а уж там… До сих пор мне не везло, но…

Он все говорил и говорил, но Салли уже не слушала. Стояло время года, когда густая послеполуденная жара мгновенно сменяется вечерней прохладой. Солнце скрылось за деревьями, с реки подул холодный ветер. И внезапно, словно ветер очистил ее мысли, она поняла, что не давало ей покоя все эти дни. Она увидела нагую правду, и мир для нее померк. Салли поняла основное различие между мужским и женским взглядом на жизнь.

Успех! Как преклоняются перед ним мужчины, и как мало их интересует что-либо иное. По иронии судьбы, именно об этом шла речь в пьесе Джеральда, которую она спасла от гибели. Среди ее знакомых много ли таких, которые видят в жизни что-то, кроме бесконечной погони за успехом, на достижение которого нужно бросить все силы? Филлмор, Джеральд… И у того, и у другого в жизни есть любовь, но стоит она на втором месте — что-то, о чем можно подумать в свободное от работы время. Для нее Джеральд — все. Его успех всегда был чем-то второстепенным и интересовал ее постольку поскольку. Ей достаточно его самого, без прикрас. А вот Джеральду ее одной мало. Салли затрясло от бессмысленной ревности.

— Замерзла? — спросил Джеральд. — Скажу шоферу, чтоб ехал обратно… Не вижу причин, почему бы этой пьесе не продержатся в Нью-Йорке год. Всем она нравится. Если дела пойдут удачно, за мной еще будут бегать, и я…

Салли смотрела на раскинувшийся вокруг суровый мир. Небо покрывали свинцово-серые тучи, с реки тянуло ледяным холодом.

В следующую субботу, когда Салли уезжала из Детройта в сопровождении Филлмора, который на несколько дней возвращался в Нью-Йорк, чтобы отметиться на Бродвее и снять контору, она пребывала в совершенно ином настроении. Она уже винила себя за то, что была такой капризной, просто отвратительной. Естественно, мужчинам хочется преуспеть. Такая уж у них работа. Тем более, от успеха Джеральда зависело и ее положение. Так что последнее дело — жаловаться на то, с каким усердием он старается ей же на пользу.

В такое расположение ее привели отчасти приятные события последних дней. Детройт, город доброжелательных зрителей, полюбил «Путь иллюзий». Как и пророчествовал Тедди, театры открылись во вторник, и публика, за неделю истосковавшаяся по развлечениям, валила валом, от всей души приветствуя спектакль. Газеты, которые далеко не всегда соглашаются с мнением побывавших на премьере, на этот раз были на удивление единодушны: Джеральда провозгласили подающим надежды драматургом, а Эльзу Доланд — подающей надежды звездой. Даже Филлмора назвали подающим надежды продюсером. И все-таки не обошлось без ложки дегтя: торжество Филлмора чуть не испортил тот факт, что Глэдис Винч упоминалась лишь однажды; какая-то газета поместила ее фамилию, превратившуюся в Ванч, среди «в спектакле также заняты».

— Одна из величайших характерных актрис на современной сцене… — горевал он, обсуждая с Салли этот возмутительный эпизод наутро после премьеры.

Однако благодаря своей жизнерадостной натуре он довольно быстро оправился от этого удара. Все вокруг сияло, и черной неблагодарностью было бы роптать на судьбу из-за одного облачка на горизонте. Всю неделю спектакль делал прекрасные сборы. Эльза Доланд день ото дня играла все лучше. Немало радости доставила и телеграмма от мистера Крэкнелла, который хотел выкупить постановку; очевидно, со временем мисс Хобсон смягчилась. Однако самое главное — в один из вечеров на спектакль пришел великий Айк Шуман, которому принадлежала половина нью-йоркских театров. В Детройте он присматривал за постановкой своего мюзикла и оценил «Путь иллюзий» на отлично. Так что, Филлмор, сидя напротив Салли в поезде, излучал довольство и важность.

— Пожалуй, нужно, — прервала затянувшуюся паузу Салли.

Филлмор очнулся от счастливых грез:

— Э?

— Говорю, нужно. Положение, как-никак, обязывает.

— Что нужно-то?

— Купить шубу. Разве ты не об этом размышлял?

— Не валяй дурака, — сказал Филлмор, все же покраснев.

За прошедшую неделю он, как сказал бы мистер Банбери, рассеянно играл этим словом. А почему бы и нет? Нельзя же Мерзнуть.

— С каракулевым воротником, — не отступалась Салли.

— Вообще-то, — величественно сказал Филлмор, возвышенная душа которого не принимала подобных шуток, — я обдумывал предложение Айка.

— Айка?

— Айка Шумана. Он в поезде. Только что его видел.

— Мы уже зовем его Айк!

— Само собой, я зову его Айк, — сказал Филлмор разгневанно. — Все его так зовут.

— И у него есть шуба, — пробормотала Салли. Филлмор изобразил усталость.

— Ты оставишь в покое эту проклятую шубу? Собственно говоря, почему я не могу ее купить?

— Филл!.. Как ты жесток со мной! Разве я когда-нибудь говорила, что не можешь? Я — самая горячая сторонница шубы. С такими большими манжетами. Ты покатишь в своем автомобиле по Пятой авеню, а я буду показывать на тебя и говорить: «Вот мой брат!» — «Ваш брат? Быть того не может!» — «Правда-правда». — «Да нет, вы шутите. Это же сам Филлмор Николас». — «Знаю. И все же он мне брат. Мы даже вместе покупали шубу».

— Хватит уже про шубу!

— Да что, шуба… — скажу я. — Главное внутри. Завернувшись в мех, пыхтя долларовой сигарой, там скрывается тот, о ком мы с гордостью говорим…

Филлмор холодно взглянул на часы:

— Мне нужно повидаться с Айком Шуманом.

— Айк уже назначает нам свидания.

— Он хочет поговорить о спектакле. Предлагает сперва поехать с ним в Чикаго, а уж потом — в Нью-Йорк.

— О нет! — воскликнула Салли в ужасе.

— А что такого?

Салли понемногу приходила в себя. Спектакль для нее неразрывно был связан с Джеральдом, и на мгновение ей показалось, что, если пьесу повезут в Чикаго, разлука с ним затянется. Однако она тут же поняла: конечно же, постоянного его присутствия не потребуется, и через несколько дней Джеральд вернется в Нью-Йорк.

— Думаешь, сначала нужно завоевать Нью-Йорк, а уж потом браться за Чикаго? Конечно, здесь есть свои плюсы.

Хотя и другой вариант неплох: успех в Чикаго поможет нам в Нью-Йорке. Так-так… Это надо обдумать.

Он нахмурил брови и погрузился в размышления.

— Все неправильно, — сказала Салли.

— Э?

— Это делается совсем не так. Губы надо плотно сжать, а указательный палец правой руки усталым жестом приложить к виску. Тебе многому предстоит научиться, Филл.

— Прекрати!

— Филлмор Николас, — сказала Салли, — знал бы ты, как мне больно высмеивать единственного брата, ты бы меня пожалел. Но ведь это для твоего же блага. А теперь беги, порадуй Айка. Знаю, он ждет тебя с часами в руке. Он спросил, садясь в вагон: «Правда он придет, мисс Николас?» И сколько тоски было в его голосе! «Ну, разумеется, придет, мистер Шуман, — ответила я. — Мой брат достиг небывалых высот, но, несмотря на это, он по-прежнему сама доброта. Конечно, придет». — «Ах, если б так! — вздохнул он. — Мне бы вашу уверенность! Вы же знаете этих продюсеров. Тысяча дел. Вечно в заботах. Задумается о шубе и забудет обо всем остальном». — «Не волнуйтесь, мистер Шуман, — сказала я, — Филлмор Николас свое слово держит».