— Я вас как-нибудь познакомлю, — пообещал Филлмор.

— Да, пожалуйста.

— Ну, мне пора. Вообще-то я искал Банбери. У меня с ним встреча.

— Кто такой Банбери?

— Режиссер. Наверное, завтракает у себя в номере. Пойду посмотрю.

— Надо же, ты занят! Чудо! Им повезло, что за ними присматривает такой человек!

Филлмор. ретировался, а Салли осталась ждать Джеральда. Она больше не обижалась на него. Бедняга! Неудивительно, что он показался ей расстроенным.

Он появился через несколько минут.

— Джерри, дорогой! — воскликнула Салли, когда он подошел к столу — Я только что узнала. Как жаль!

Джеральд сел. По телефону его голос звучал многообещающе, лицо все обещания исполнило. Он выглядел нервным и понурым.

— Мне, как обычно, повезло, — сказал он мрачно. — Такое могло случиться только со мной. Чертовы идиоты! Ну, скажи, какой смысл закрывать театры из-за этой эпидемии? Люди целыми днями толкутся в магазинах. Это не опасно. А в театрах почему-то опасно! Полный бред! Я вообще не верю, что она существует, эта испанка. Стоит кому-то подхватить насморк, как он уже кричит, что умирает. Сплошное притворство!

— Не думаю, что они притворяются, — возразила Салли. — Бедному мистеру Фоситту было действительно плохо. Потому я и не смогла приехать раньше.

Джеральда, кажется, не заинтересовала ни новость о болезни мистера Фоситта, ни то, что Салли, хоть и с опозданием, но, наконец, приехала. Он мрачно ковырялся ложечкой в грейпфруте.

— Мы торчим здесь который день. Всем надоело до смерти. Труппа разваливается. Они устали без конца репетировать, когда никто не знает, будет ли вообще премьера. Неделю назад все были полны энтузиазма, а теперь сдулись. Пьеса загублена! Мой шанс! Я упустил его!

Салли слушала его опустошенная. Она пыталась быть справедливой, не забывать, что он перенес ужасное разочарование. И все же… Как назло, больше всего ей не нравились мужчины, склонные жалеть себя. Страдало и самолюбие: приезд ее для него явно ничего не значил. Чувствуя себя предательницей, Салли невольно вспоминала то, что говорил о Джеральде мистер Фоситт. Никогда раньше она не замечала, что он так зациклен на себе. Сейчас он просто ткнул ее в это носом.

— А тут еще с этой Хобсон одни неприятности, — продолжал Джеральд, в отчаянии вонзая вилку в яичницу. — Не надо было ей давать роль, не надо. Ей не справиться. Эльза Доланд сыграла бы в тысячу раз лучше. На днях я дописал несколько строчек для Эльзу, так эта Хобсон просто взвилась. Ты не знаешь, что такое «звезда», пока не увидишь такой вот ходячий манекен. Мне пришлось целый час уговаривать ее чтобы она не бросила роль.

— А может, пусть бросит?

— Боже мой! Подумай хоть немного, — сварливо сказал Джеральд. — Ты полагаешь, этот Крэкнелл будет давать нам деньги, если она уйдет? Он тут же все прикроет, и что станет со мной? Ты, кажется, просто не понимаешь, какая мне выпала удача. Я буду идиотом, если откажусь.

— Понимаю, — коротко ответила Салли.

Она в жизни не чувствовала себя такой несчастной. Зря она ездила за границу. Возможно, путешествовать приятно, возможно, это расширяет кругозор, но когда возвращаешься, совершенно теряешь связь с людьми. Она проанализировала свои чувства и пришла к такому выводу: ее возмущало то, что Джеральд пытается создать какую-то двойственную ситуацию. Мужчина, когда у него неприятности, либо владеет собой и презирает жалость, либо совершенно разбит и ищет утешения у женщины. Джеральд выставлял напоказ свои беды, чтоб его пожалели, и в то же время воздвигал между ними барьер. Он требовал от нее сочувствия и одновременно отталкивал. Она казалась себе заброшенной и ненужной.

— Кстати, — сказал Джеральд, — вот еще что. Мне тут приходится все время вокруг нее увиваться, так что уж, пожалуйста, не проболтайся, что мы помолвлены.

Салли клацнула зубами. Это было слишком.

— Ну, знаешь! Если тебе так мешает…

— Не валяй дурака! — Джеральд прибегнул к пафосу. — Боже мой! Мне так трудно! Я так страдаю, а ты…

Прежде чем он закончил фразу, настроение Салли резко изменилось. Именно из-за таких перемен она иногда думала, что ей недостает характера. Внезапно ей в голову пришла простая утешительная мысль, полностью изменившая ее взгляд на происходящее. Все в мире представляется ей таким нескладным только потому, что она устала и еще не приняла ванну. Салли мгновенно успокоилась. Если Джеральд казался совсем чужим лишь потому, что она грязная и растрепанная, тогда все в порядке. Она быстро накрыла его руку своей ладонью.

— Прости меня, — сказала она покаянно, — я настоящая свинья. Я тебе очень сочувствую.

— Это были ужасные дни, — пробормотал Джеральд.

— Знаю, знаю. Но ты так и не сказал, что рад меня видеть.

— Само собой, рад.

— Тогда почему не скажешь? И почему не спросишь, как мне понравилось в Европе?

— А тебе понравилось?

— Да, если не считать того, что я соскучилась. Ну вот! На этом рассказы о путешествиях, пожалуй, закончим и перейдем к твоим неприятностям.

Джеральд откликнулся на призыв. Говорил он долго, часто повторяясь. Он явно и окончательно уверовал в то, что Провидение изобрело грипп исключительно для того, чтобы разрушить ему жизнь. Однако теперь он не сторонился сочувствия. После короткой грозы дышалось легче. Салли уже не казалось, что она лишняя.

— Так, — произнес Джеральд, взглянув на часы, — думаю, мне пора.

— Репетиция?

— Да, будь она неладна! Тут больше нечем заняться. Пойдешь?

— Только распакую вещи и помоюсь.

— Тогда увидимся в театре.

Салли встала и пошла к лифту, чтобы подняться к себе в номер.

Когда она пришла в театр, репетиция уже началась. Она вошла в темный зрительный зал, откуда доносились голоса, слабые и гулкие, как бывает в пустом помещении, и присела в последнем ряду. Когда ее глаза привыкли к полумраку, она разглядела в первом ряду Джеральда, сидевшего рядом с человеком, лысину которого обрамлял оранжевый пушок. Она решила, что это мистер Банбери, режиссер, и не ошиблась. То тут, то там в зрительном зале виднелись актеры, не задействованные в первом акте. На сцене Эльза Доланд, очень приятная с виду, вела диалог с человеком в котелке. Когда Салли вошла, она как раз заканчивала реплику:

— Что это значит, отец?

— Пум-пурум, — загадочно ответил котелок. — Пум-пум пум-пум… дальше говорю-говорю-говорю и в конце: «Я буду в библиотеке». Выходит.

Он развернулся и пошел за кулисы.

Тут Салли впервые ощутила, насколько напряжена атмосфера. Мистер Банбери, по-видимому, человек с характером схватил стоявшую рядом с ним трость и изо всех сил швырнул ее на сцену.

— Стоп! — заорал он.

— Ну, что еще? — осведомился котелок, остановившись на полпути.

— Реплики надо произносить целиком, Тедди, — воскликнул Джеральд. — Ничего не пропуская.

— Вы что, хотите, чтобы я все проговаривал? — изумился котелок.

— Да!

— Всю эту ерунду целиком? — уточнил котелок, все еще не желая верить.

— Это репетиция! — взорвался мистер Банбери. — Если мы не будем делать, как положено, зачем вообще приходить?

Такой взгляд на вещи показался заблудшему Тедди если и не разумным, то, по крайней мере, имеющим право на существование. Он произнес свои слова и оскорбленно прошаркал за кулисы. Атмосфера была накалена. Теперь Салли это чувствовала. Театр, в сущности, — большой детский сад, а его обитатели — малыши, готовые, чуть что, капризничать. Неопределенность, гостиница в чужом городе, бесконечные репетиции, повторение фраз, которые до блеска отшлифованы еще неделю назад, — все это расшатывало нервы актеров и подрывало дисциплину. Любой пустяк приводил к скандалу.

Эльза Доланд подошла к двери и позвонила, потом, взяв со столика журнал, уселась в кресло возле рампы. Через мгновение на сцену вышла молодая женщина, которую мистер Банбери приветствовал яростным ревом:

— Мисс Винч!

Вновь прибывшая остановилась и взглянула на режиссера. В отличие от человека в котелке, во взгляде ее не было страдания. Она смотрела добродушно и снисходительно, словно пришла на утренник развлекать детишек. Это была жизнерадостная, здоровая, немного квадратная девушка. Несмотря на серьезный вид, в уголках ее рта пряталась едва заметная улыбка. Она была совсем некрасивой, и Салли, разглядывая ее с живым интересом, удивлялась, что Филлмор сумел увидеть под этой невзрачной внешностью подлинное очарование. Где-то глубоко внутри ее брата, решила Салли, несомненно, тлеет искра разума.